— А как ама?

— Она спит…

И действительно, когда они снова вошли в палату, старушка спала.

32

Когда она пришла домой, на столе лежала записка от Джеймса, в которой говорилось, что они с тетей Энграси отправились обедать, а затем собираются посетить сельву Ирати и вернутся домой только к вечеру. Еду для Амайи они оставили в холодильнике. Коротенькое «Я тебя люблю» рядом с именем Джеймса заставило Амайю остро ощутить свое одиночество. Мир, в котором люди ходят на экскурсии и обедают в ресторанах, показался ей бесконечно далеким от ее реальности, в которой она допрашивала омерзительных насильников собственных дочерей. Она поднялась по лестнице, прислушиваясь к своему дыханию и гнетущей тишине дома, в котором никогда не выключался телевизор. Она сняла одежду и бросила ее в корзину. Ожидая, пока вода в душе стечет и станет горячей, она разглядывала в зеркале свою фигуру. За последние дни она часто забывала поесть, существуя почти исключительно на кофе с молоком, и заметно похудела. Она провела ладонью по животу и осторожно его пощупала. Затем она уперлась руками в поясницу, прогнувшись, отклонилась назад и улыбнулась своему отражению в зеркале. Пройдя курс лечения от бесплодия, Джеймс начал набирать вес. Она знала, как сильно он хочет ребенка, и чувствовала, какое давление оказывают на него родители. Но при одной мысли о том, какие физические и эмоциональные испытания ее ожидают, у нее все сжималось внутри. Зато Джеймс, похоже, считал, что он нашел панацею. Он дни напролет заваливал ее видеозаписями и брошюрами из клиники, где с каждой страницы улыбались счастливые родители с детишками на руках. О чем там не было ни слова, так это о бесконечных и унизительных попытках, многочисленных анализах крови, воспалениях, вызванных приемом гормонов, беспрестанных перепадах настроения из-за приема целой пригоршни пилюль. Она согласилась на все это под влиянием момента, но теперь ей казалось, что она поспешила. У нее из головы не шли слова, произнесенные матерью Анны: «Я родила свое дитя сердцем и выносила дочь в своих объятиях».

Она встала под душ, и горячая, почти обжигающая вода заструилась по ее спине. Ее кожа раскраснелась, и Амайю охватило блаженство. Она прижалась лбом к облицованной кафелем стене и немного успокоилась, осознав, что своим плохим настроением она, прежде всего, обязана тому факту, что Джеймса нет дома. Она устала, и ей хотелось немного поспать. Но она также знала, что, если Джеймса не будет рядом, когда она проснется, ей будет так плохо, что она пожалеет о том, что спала. Она закрыла кран и несколько секунд стояла в душе, ожидая, пока с ее кожи стечет вода. Выйдя из кабинки, она завернулась в огромный и длинный, до самого пола, махровый халат, подарок Джеймса. Она села на кровать, чтобы немного просушить волосы. Внезапно на нее навалилась такая усталость, что идея сиесты, которую она совсем недавно отмела, показалась ей весьма привлекательной. «Всего несколько минут, — сказала она себе. — Возможно, мне вообще не удастся уснуть».

«Глок-19»^[29] — это удивительный пистолет. Он не имеет предохранителя, а также очень легкий, поскольку у него пластиковый корпус. Без патронов он весит пятьсот девяносто пять граммов, а в заряженном состоянии восемьсот пятьдесят. Будучи лишенным систем безопасности, которые необходимо дезактивировать перед тем, как произвести выстрел, пистолет готов к стрельбе в любой момент. Это прекрасное оружие для полицейских, которым необходимо патрулировать улицы. Тем не менее, раздавались голоса, высказывающиеся против того, чтобы полиция использовала пистолеты без предохранителя, а некоторые эксперты утверждали, что щелчок предохранителя пугает человека больше, чем сам выстрел. Амайя не увлекалась оружием, но «Глок» ей нравился, он был легким, незаметным и чрезвычайно простым в обращении. Тем не менее, время от времени ей приходилось разбирать и смазывать свой пистолет. Для этого она всегда улучала момент, когда оставалась дома одна. Она разобрала «Глок», разложив его части и механизмы на полотенце, почистила ствол и снова собрала оружие.

Но, занимаясь пистолетом, она смотрела на свои руки, которые казались слишком маленькими для того, чтобы держать оружие. Она внезапно поняла, что видит не свои руки, а руки маленькой девочки. Она отступила на шаг назад, и ее взгляду предстало полное видение: на кровати сидела девочка, которой была она сама, и держала в маленькой бледной руке большой черный пистолет. Второй рукой она гладила себя по голове, едва прикрытой короткими светлыми волосами, которые уже начали отрастать, но все еще позволяли разглядеть белесый рубец шрама. Девочка плакала. Бесконечная любовь и сострадание к этой малышке, которой была она сама, переполняли душу Амайи. При виде страдающей девчушки у нее в груди возникла пустота, которую она не ощущала уже много лет. Девочка что-то говорила, но Амайе не удавалось ее понять. Она наклонилась вперед и увидела, что у девочки нет шеи. Вместо нее под подбородком чернела бездонная тьма. Она напряженно вслушивалась, пытаясь определить значение звуков, которые девочка издавала вперемешку со всхлипываниями.

Малышка, девятилетняя Амайя, плакала черными и густыми слезами, похожими на машинное масло. Они сверкающей лужей собирались у ее ног, там, где прежде стояла кровать. Амайя подошла еще ближе и в движениях губ девочки уловила монотонный ритм молитвы, которую девочка твердила без пауз и интонации. Отче-наш… сущий-на-небесах… да-святится-имя-твое…да-придет-царствие-твое…

Девочка обеими руками подняла пистолет, повернула его к себе и прижала ствол к уху. Затем она безвольно уронила правую руку на колени, и Амайя увидела, что у нее исчезло все предплечье вместе с кистью. Она закричала что было сил, отчасти отдавая себе отчет в том, что она находится во власти сна, в то же время пребывая в полной уверенности, что это зло уже ничем не исправить.

— Не делай этого! — кричала она, но черные слезы, которыми плакала девочка, попали ей в рот и заглушили ее слова. Она собрала все силы, стремясь проснуться и покинуть этот кошмар, прежде чем все будет кончено… — Не делай этого.

Она кричала, и ее крик вышел за пределы сна. Амайя ощутила, как она с головокружительной скоростью покидает этот ад, осознавая, что она на самом деле кричит, что ее будит ее собственный крик, а девочка остается позади. Она обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на нее, и успела увидеть, как она поднимает обрубленную руку и говорит:

— Я не могу допустить, чтобы ама съела меня целиком.

Она открыла глаза и увидела темную фигуру, склонившуюся над ее лицом.

— Амайя.

Этот голос перенесся на много лет назад, чтобы вернуться к своей хозяйке, в то время как логика вторглась в обрывки ее сна, заявляя, что это невозможно. Она еще шире открыла глаза и заморгала, пытаясь вырваться из сна, который подобно песку слепил ее глаза, давя на них и делая их совершенно бесполезными.

На ее лоб легла невероятно холодная рука. Ей показалось, что к ней прикоснулся мертвец, и этого ощущения оказалось достаточно, чтобы заставить ее открыть глаза. Рядом с кроватью стояла какая-то женщина. Она наклонилась над ее лицом и с любопытством разглядывала Амайю. Она явно потешалась. Прямой нос, высокие скулы и идеальные волнистые пряди зачесанных в стороны от лица волос.

— Ама, — закричала она, задыхаясь от ужаса и неуклюже дергая пуховое одеяло.

Она дергалась и пятилась, сжимая одеяло, пока не уселась на подушку.

— Амайя, Амайя, проснись, ты спишь, проснись!

Щелчок, который раздался у нее в голове, залил комнату светом, струящимся от стоящей на столике лампы.

— Амайя, ты хорошо себя чувствуешь?

Явно побледневшая Роз растерянно смотрела на сестру, не решаясь к ней прикоснуться. Амайю мучила непереносимая жажда, все ее тело покрылось тонкой пленкой пота под халатом, в который она до сих пор была одета.