— Я уверен, что никаких препятствий не будет.

— Какого черта она не идет? — сказал Лумис и снова нажал на кнопку вызова.

Через несколько секунд дверь открылась. Гарриет — серая леди из приемной — вошла, взглянула на меня, втянула носом воздух, как в тот раз, когда мы встретились с ней впервые, и, прежде чем Лумис успел спросить ее, сказала:

— Я была внизу, в холле.

— Мне нужно, чтобы вы заверили подпись мисс Берилл, — сказал он.

— Вы хотите заверить ее нотариально?

— Я думаю, в этом нет необходимости, как вы считаете, мистер Хоуп?

— Нет, если вы хотите ускорить дело. Уверен, у миссис Мак-Кинни на ранчо нет нотариуса.

— Это просто отказ от обязательств, не думаю, что нам нужен нотариус. А вы как думаете, Гарриет?

— Нотариальное заверение никогда не помешает. — Гарриет в упор посмотрела на меня.

— Это значит, что миссис Мак-Кинни должна прийти в контору для подписи.

— Да, думаю, так будет лучше, — согласился Лумис. — Вы должны подписаться здесь, где я поставил маленькую галочку, мисс Берилл. Как единственная наследница и личный распорядитель. Гарриет, поставьте печать.

Еще минут десять ушло на то, чтобы Эстер подписала все пять копий отказа, а Гарриет нотариально заверила их. Лумис положил мой экземпляр документов в бумажный конверт, и я поднялся, чтобы уйти, но тут Эстер спросила:

— Вы уже завтракали, мистер Хоуп?

— Да… то есть нет, — сознался я.

— Пойдемте, я угощу вас ленчем.

— Я вам очень признателен, но…

— Я наследница, — улыбнулась она. — Пойдемте, позвольте мне немного покутить.

— Ну… хорошо, пойдемте. Но у меня на два часа назначено…

— Мы недолго. Огромное спасибо, мистер Лумис. — Она встала и протянула руку. — Сообщите мне, когда все решится окончательно, хорошо? Как скоро это будет, мистер Хоуп?

— Я позвоню миссис Мак-Кинни, как только вернусь в контору.

— Вы же сказали, что собираетесь заехать на ранчо?

— Да, но если мы собираемся нотариально заверять…

— Верно, это потребует времени. Пойдемте поедим, я умираю от голода.

Гарриет неодобрительно посмотрела на нас обоих.

Когда мы вышли, шел дождь, ковбои укрывались от него под навесом у входа в здание, их шляпы были низко надвинуты на глаза. Мы насквозь промокли, пока добрались до маленького ресторанчика на той же улице через три дома от конторы Лумиса. Войдя внутрь, Эстер достала из сумки салфетку и промокнула ею лицо. В комнате было около дюжины изъеденных муравьями столов, у задней стены находилась длинная стойка. Автоматический проигрыватель играл западную народную мелодию для зала, в котором не было никого, кроме нас и официантки в зеленой форме. Она стояла у проигрывателя и притоптывала ногой в такт музыке. Мы выбрали столик на расстоянии примерно десяти футов от входной двери. Эстер села лицом к двери, а я спиной. Она поставила сумку на пол возле стула. Подошла официантка.

— Дождь утихает? — спросила она.

— Вроде бы, — улыбнулась Эстер.

— Это север пугает нас, — сказала официантка. — Хотите посмотреть меню или вы зашли просто выпить коктейль?

— Я выпью, — сказала Эстер, — а вы, мистер Хоуп? Выпьем за мою удачу, а?

— Вы, наверное, выиграли в лотерею? — спросила официантка улыбаясь.

— Вроде этого, дорогуша, — ответила Эстер. — Мне, пожалуйста, «Джонни Уокер Блэк» со льдом.

— А вам, сэр?

— То же самое с содовой.

— Принести меню?

— Да, будьте добры, — сказал я.

Когда официантка отошла от стола, Эстер сказала:

— Лумис хочет тысячу баксов за оформление сделки. Вы думаете, это много?

— Я не знаю, сколько времени он затратил на это.

— Сколько бы времени он ни затратил, мне кажется, это много. А сколько запросили бы вы?

— Я не могу так сказать, мне нужно подсчитать часы. У нас почасовая оплата.

— Правда? — спросила она и улыбнулась. — И у меня тоже. Сколько вы получаете за час?

— Сто долларов.

— Дай пожать твою руку, друг. — И она протянула мне руку через стол.

Вернулась официантка с напитками и меню.

— Посмотрите пока. — И снова отошла от стола.

Эстер подняла стакан.

— За туманные дни и прекрасные ночи, — сказала она. — «Джонни Уокер Блэк», как он? Не думала, что когда-нибудь буду пить днем. — Она чокнулась со мной. — Знаете, чего мне стоило заполучить эти четыре тысячи долларов?

— Сорок, — поправил я.

— Ну, это было бы хамством. Знаете, я не держала в руках и сотни целиком. Я считаю, нужно делить так: семьдесят и тридцать, сказано — сделано. Бобби платит за мою одежду, квартиру и дает мне карманные деньги. Семьдесят на тридцать, я так считаю.

— А кто получает семьдесят?

— О, конечно, Бобби, танцовщик, он суров, но справедлив. Эти подлецы забирают все, что я зарабатываю, они покупают мне только одежду для работы — набедренную повязку и лифчик. Такой характер и у Лумиса, он ведет себя как подлец, хочет получить двадцать пять процентов. Мне кажется, это много. Эта бумага, которую он написал, в основном стандартная, верно?

— В основном да.

— Сколько часов он потратил на нее, как по-вашему?

— Не представляю.

— Вы думаете, он тоже получает сто долларов в час?

— Возможно, семьдесят пять, в Ананбурге, я имею в виду. Возможно, даже меньше.

— Думаете, пятьдесят?

— Может быть.

— Это значит, что на меня он затратил двадцать часов? Не понимаю, почему так много? А вы?

— Ну, вам лучше поговорить с ним.

— Я думаю предложить ему пять сотен. Это мне кажется правильным. Хотите еще выпить?

— Я думаю, нам следует быть в форме.

— Конечно, но мне, во всяком случае, хотелось бы еще, — сказала она и повернулась со стаканом к официантке. Официантка кивнула ей в ответ. — Вчера я ездила смотреть отцовскую ферму, — сказала она. — Вы видели ее? Этот дом все равно что ничего, он всюду протекает. Здесь постоянно такие дожди?

— В летние месяцы.

— Портовый бордель в Хаустоне выглядит лучше, чем папин дом. Кто-то застрелил его, да?

— Да.

— Интересно кто, — сказала она равнодушно и обернулась к официантке, которая в этот момент принесла еще две порции. — Дорогуша, мы заказывали только одну, — сказала она, — но оставь и вторую, она не помешает. Через минуту мы будем готовы сделать заказ. — Она подняла вновь принесенный стакан и сказала: — За туманные дни и прекрасные ночи. — И взяла меню. — Я хочу только гамбургер с жареной картошкой, но вы выбирайте и заказывайте, что хотите, я угощаю. Вы думаете, кто-нибудь еще вздумает купить эту ферму? Мне бы хотелось продать ее. И тогда я смогла бы создать собственную службу сопровождения. Я попала в это дело по объявлению о том, что нужна привлекательная молодая девушка для службы сопровождения. Я считала это абсолютно законным, какой дьявол знал? После окончания средней школы я ничего такого не знала, моя мать еще была жива. Она бросила отца, когда мне было лет шесть или семь, и увезла меня в Нью-Орлеан. Мама играла в джазе на пианино, конечно, не на Бурбон-стрит, она не была великой пианисткой. Итак, я пошла встретиться с типом, который отбирал девушек в службу сопровождения. Он сказал, что я выгляжу очень элегантно и что ему как раз нужна блестящая собеседница, которая могла бы пойти в дорогой ресторан с заезжим воротилой. Мне было восемнадцать, и я впервые узнала, что выгляжу элегантно. Правда, тогда я была более крепкой, с тех пор я сильно похудела. Я выгляжу толстой?

— Нет, вы выглядите замечательно.

— Без одежды я немного пышнее — ну, упитаннее, как говорится. Вот так я получила работу и пошла в отель, где меня ждал воротила, чтобы пойти в дорогой ресторан для светской беседы. Но первое, что он сказал, когда я вошла в его номер, было: «Раздевайся, малышка». Хотя я не была девственницей, в Нью-Орлеане таких в восемнадцать лет не сыщешь, но оставалась еще совершенно неиспорченной. Раздеться? Я сказала, что пришла пообедать с ним и побеседовать, а он положил на комод стодолларовую банкноту, расстегнул ширинку и предложил пообедать «этим». Пришлось раздеться. Вот что собой представляла служба сопровождения. Это был тайный бордель. С тех пор как закрыли Сторвилл, в Нью-Орлеане не было официального борделя. Были массажные салоны или служба сопровождения, называйте как хотите, кому надо, тот найдет вас, и вы будете торговать собой в баре каждую ночь и как чуда ждать возможности остаться одной.