сварится. Это не моя вина, баранов в Бухаре покупал Даврон.

- Впредь еду начинайте готовить раньше обычного. А где тот ужаленный солдат, что-то

я не вижу его?

- Бедняга умер: много крови из него вытекло. Да хранит его душу милостивый Аллах.

Амин! Мы уже похоронили беднягу.

- Ладно. Какова обстановка в стане? О чем говорят солдаты? Они догадываются о

грузе?

- Нет. Через своего человека я подбросил солдатам вашу мысль, что мы везем порох,

патроны и поэтому такая усиленная охрана. Вроде поверили и успокоились. А вот с

погонщиками никак не получается, они не хотят раскрывать душу. Все больше говорят о

жизни, о ценах на базаре. Похоже на то, им совсем неинтересно, что в этом караване.

- Если это так, то хорошо. Еще вопрос: люди довольны едой?

- Таких разговоров не было. Да и как быть недовольными, если каждый день получают

большие куски баранины. Такого у них дома не бывает.

44

Был седьмой день пути. Караван еще двигался по степи, а между тем уже виднелись

горы. Как обычно, Николаев пробудился от сна ближе к вечеру. И стоило поднять голову,

ему в глаза бросилась надпись на песке, рядом с красно-синим ковриком: «Турсуну дали

яд. Это сделал Таксынбай». Полковник глянул вокруг. Рядом никого, кроме его солдата,

который сидел на песке и свесил голову, видимо, дремал. Остальные лишь просыпались,

и по одному выползали из-под навеса. Должно быть, сейчас этот человек наблюдает за

ним из укрытия, решил Николаев и стер рукой надпись. Еще ему подумалось: «Это мог

сделать только человек, который был дружен с Турсуном, и он надеется, что я накажу

убийцу. Нетрудно догадаться, зачем Таксынбай избавился от тяжелобольного: ему не

нужна такая обуза». Однако советник не собирался вмешиваться в такие дела, не желая

портить отношения с начальником охраны, хотя в душе осуждал его. В боях против

«красных» полковник Николаев никогда не бросал своих солдат и боролся за их жизни до

конца. И тут советника обожгла страшная мысль: «Значит, у Таксынбая имеется яд. А

вдруг в какой-то момент он решит и меня отравить? Может, это приказ самого эмира,

когда я окажусь ему ненужным, то есть лишним свидетелем захоронения золота? Нет, это

невозможно, хотя кто знает. На Востоке люди говорят одно, а делают совсем другое».

Перед отправкой каравана Николаев обедал под шатром, сидя на коврике и держа чашку

с куском хлеба. В это время к нему подсел командир охраны с большой костью в руке,

при этом откусывая жирные куски.

- Что нового, командир? – спросил Одылбек.

- Один из погонщиков усердно интересуется грузом и говорит своим братьям-

дервишам, что в наших хурджунах золото. Он даже ощупал некоторые мешки. Мне это

не по душе: как бы он не сбил других с пути на захват каравана. Будь мой человек, я знал

бы, как с ним поступить, но это человек Даврона.

- Об этом ты известил Даврона?

- Да. Он сказал мне, что сам будет приглядывать за ним. Почтенный Одылбек, что если

этот погонщик разнесет весть о золоте и подговорит людей? Разве мы можем ждать?

Впрочем, если вы прикажете, я тотчас уберу погонщика. Вы здесь главный.

Советник задумался и опустил свою чашку песок. Таксынбай же продолжал откусывать

куски мяса.

- Пока ничего страшного не случилось и пусть все остается как есть. Если же мы убьем

погонщика, то люди еще больше поверят в то, что в хурджумах золото. Они так и будут

говорить: его убили из-за тайны. Да и не стоит портить отношения с Давроном – а вдруг

он от обиды сам начнет толкать солдат к захвату каравана. Одним словом, нам в пути

нельзя сориться. Это очень опасно. Все люди должны спокойно делать свое дело. Так

что, без моего ведомо ничего не делать. Да, почему ты отравил Турсуна?

Вопрос так поразил командира, что кость с мясом застыла возле его рта. Он был крайне

удивлен и растерян. Тем самым советник дал понять, что в караване и у него имеются

свои люди, которые обо всем докладывают. Так что, не стоит затевать против него козни,

если вдруг такие намерения возникнут.

- Этот бедняга, - начал оправдываться командир, - для нашего каравана был обузой. Все

равно он умер бы. Я лишь облегчил его мучения.

Полковник ничего не ответил.

ЗАГОВОР

Караван уже близился к горам, и все чаще стали появляться кишлаки. Город Карши они

обошли стороной на расстоянии, так как там уже хозяйничали большевики. Чтобы

45

незаметным образом проникнуть в горы Байсуна, минуя всякие села, им следовало знать

местность с ее тропами. В таком деле Даврон был незаменим: здесь прошли его молодые

годы. Все было ему знакомо: кишлаки, горные хребты с ущельями, пещерами и

родниками. Когда Даврон принял посвящение в религиозный орден дервишей, то с

другими единоверцами он не раз путешествовал по этим местам. В горах, уединившись

от мирской жизни, они всецело отдавались молитве, то есть общению со Всевышним. И

самые рьяные у них доводили себя до столь иступленного состояния, что слышали голос

самого Творца.

Даврон удачно провел караван между селения, и обоз устремился в глубь высоких гор.

«Дальше будем двигаться днем, - сказал Даврон, качаясь в седле рядом с полковником. –

Теперь нам можно не опасаться людей: в летнюю пору тут редко встретишь пастухов,

они бывают тут весной, пока на склонах зеленеет трава». Караван шел к цели и

оставалось совсем немного. Место же сокрытия казны знал только Даврон.

Еще день по горной долине, и вереница лошадей подошел к берегу маловодной речки.

Там, на широкой поляне, дервиш обратился к Одылбеку, сдерживая своего коня:

- Пещера недалеко отсюда, здесь нам надобно остановиться. Дальше посторонним

людям нельзя.

- Наконец-то мы добрались, - легко вздохнул Одылбек и поднял правую руку – это был

знак о привале.

Караван застыл на месте, вытянувшись в длинную цепочку вдоль берега. В это время к

Одылбеку подъехал Таксынбай и удивленно спросил:

- Что случилось? Неужели добрались?

- Да, мы уже на месте, - ответил полковник, улыбаясь.

- Какая радость, наконец-то! Слава Аллаху, добрались спокойно.

По такому случаю даже на лице Даврона мелькнула легкая улыбка. Чаще всего его лицо

выглядело серьезным, озабоченным.

- Радоваться еще рано, - предостерег советник. – Мы еще не довели дело до конца, и

потому нам нельзя расслабляться. Пока наш караван разместится на этой поляне. Это я

поручаю тебе, Таксынбай. Но и это не все. Далее мы с Давроном отправимся в горы одни,

чтоб отыскать место для казны. Поэтому лишних глаз там не должно быть. Ты же,

Таксынбай, будешь ждать нас, покуда мы не вернемся. Это не займет много времени и,

надеюсь, к вечеру управимся. Твоя задача, - продолжил Николаев, - стеречь караван. К

своим людям будь бдителен, тем более они уже кое о чем догадываются. Расставь охрану

таким образом, чтобы все были на виду, и никто не смог сбежать. Что касается

погонщиков, то Даврон уже предупредил своих людей. Вот и все.

- Будет исполнено, господин, - с трудом выдавил из себя Таксынбай, едва сдерживая

обиду: почему эмир доверяет этому чужаку и бродяге-дервишу больше, чем ему, личному

командиру царской охраны? Хотя его бояться даже министры. Почему он не должен

знать о месте клада, ведь в его душе нет ни малейшего желания посягнуть на казну?

Впрочем, ему так и не удалось скрыть свою обиду, и Николаев заметил это в его голосе.

Прежде чем уйти, нужно было успокоить командира.

- Таксынбай, - заговорил с ним полковник, - мы уходим, и ныне вся ответственность за

казну ложится на тебя. Ты представляешь, как верит тебе эмир?

От таких слов, полных доверия, сердце командира смягчилось.

- О да! Я осознаю всю тяжесть возложенного на меня дела. Верьте мне, воля нашего