На другой день Абулхаир-хан заставил выйти себя из юрты лишь к полудню. Там, где стояла юрта Зердебая, темнел голый, будто плешь, круг. Родственники ночью увезли обезумевшего от горя Зердебая в неизвестном направлении.

Абулхаир набросил на плечи легкий чапан и отправился к Тевкелеву. У того сидели Букенбай и Есет. Посол судорожно прижал к себе хана и заговорил сбивчиво, перескакивая с одного на другое. Он так был потрясен событиями, что совсем утратил сдержанность, вернее, не считал нужным в такую минуту притворяться спокойным и бесстрастным. Понимая душевное состояние хана, Букенбая и Есета, он всем сердцем сочувствовал им.

Когда волнение немного схлынуло, Тевкелев осторожно осведомился:

— Как вы оцениваете сложившуюся обстановку? Как нам было бы умнее всего поступить?

— Как поступить? — хан был задумчив, но решителен. Вчера наши недруги были повержены наземь! Сегодня… сегодня они еще не опомнились, не успеют прийти в себя и завтра. Но потом, опасаюсь, снова возьмутся за старое, будут выискивать новый предлог для подлостей разных. Лучше всего поэтому вам отсюда уехать. Быстро... Неспроста вчера этому мерзавцу понадобилась жизнь, а не калым. Неспроста! Неутомимые эти подстрекатели — потомки Жадика разнесут по всему свету слухи о позоре дочери Зердебая. И о расправе над ней. Но обвинят опять нас: «Вот какое несчастье случилось в ханском ауле с бедняжкой и чистым, хорошим человеком Зердебаем! Да, что-то там не так, в ханском ауле, если аллах разгневался». — Абулхаир улыбнулся вымученной улыбкой. — Пока вы доберетесь до русской границы, а это сейчас самое главное, мы тут что-нибудь придумаем!

Посол и оба батыра согласились с ханом.

***

Посольство снялось с места ночью. Юрты оставили потихоньку, чтобы люди не сразу сообразили, что русские покинули ханский аул. Пока хватятся, донесут об этом Самеке и Бараку, посольство успеет достичь своих пределов. Султан Батыр пока неопасен, после вчерашнего поражения он ничего предпринять не может: силенок не хватит...

К вершине Найзакескена первыми подоспели отряды Есета и Букенбая. Вскоре к ним присоединились бии родов, сочувствующих Абулхаиру.

Когда показались посольство и всадники во главе с Абулхаиром, им навстречу высыпало множество людей. Трагедия, разыгравшаяся около Красной насыпи, многим открыла глаза.

На закате бии пригласили Тевкелева на лужайку, окруженную молодым березняком, и расстелили перед ним белый дастархан. Поднесли послу голову белой с рыжими подпалинами овцы. Пожелали благополучной дороги.

Когда угощение подошло к концу и дастархан был убран, посол и хан отошли в сторону.

— Господин посол, лелею слабую надежду, что вы покидаете нас без злобы в сердце, — заговорил Абулхаир. — За время, что мы провели вместе, случалось всякое — и доброе и плохое. И хотя плохого было больше, хорошего было тоже немало. Знайте, что я всегда сохраню верность своему делу и присяге, данной России. Сообщите об этом императрице. Мы стыдимся и страдаем от того, что провожаем столь уважаемого посла, как вы, с пустыми руками. Смутные времена связывают руки щедрости. Надеюсь, что это не последняя наша встреча. Верю всей душой, мы с вами будем вспоминать друг друга как братья. Желать друг другу удачи как люди, оказавшиеся когда-то вместе в утлой лодчонке посреди бурной реки. Такое не забывается. — На глазах Абулхаира блеснули слезы, он смутился и продолжал дрогнувшим голосом: — Мне бы хотелось, чтобы вы не вдавались в ваших докладах в подробности о дурном, что наблюдали здесь, в степи, а поступили бы наоборот — хорошее увеличили, а худое — преуменьшили, — губы хана тронула грустная улыбка. — Зачем зря тревожить государыню? Не считайте, что казахи все до единого необузданны, жестоки и строптивы. Знаете, я уверен, что сегодня они иные, чем вчера. Не прошло для них бесследно время, что вы здесь были! Мысли и планы наши они теперь обязательно будут переваривать в своих упрямых головах. Да, в народе всяких хватает — и рыжих, и пегих... Не следует обижаться на весь народ из-за нескольких смутьянов, в настоящую пору могущественных и влиятельных. Народ казахский, наступит срок, всё поймет. Оценит заботу о себе, крыло, которое взяло его под свою защиту, охранило от бурь и непогоды. — Хан судорожно вздохнул, пытаясь справиться с волнением. — Что бы мне ни довелось испытать, клятву свою я сдержу и, думаю, другие тоже сдержат!

Тевкелев с чувством пожал обе руки хана:

— Ваша верность ее величеству императрице, ваша служба и преданность — без страха и упрека — моему посольству, они, наверное, не только богу видны, но и людям тоже! Я согласен с каждым вашим словом. Разделяю ваши мысли.

— Сына посылаю с надеждой на вас, господин Мамбет. Присматривайте за ним. Боюсь вот только, не покажется ли его одежда чересчур убогой для дворца.

— Не беспокойтесь, не печальтесь ни о сыне, ни о его наряде, — слегка улыбнулся Тевкелев, — я все улажу, все... Не опускайте рук, не отчаивайтесь, если будут трудности и нападки со стороны недругов, а они, разумеется, будут — и трудности, и попытки навредить вам. Не исключено и насилие... И все же — не сдавайтесь! Я обещаю особенно высоко оценить перед царицей вашу службу. Оставайтесь таким же стойким, ради бога, оставайтесь!

Когда хан и посол попрощались, к Тевкелеву подошел Букенбай с биями.

— Ну, господин Мамбет, пусть на вашем пути родятся светлые дни!

Бии подхватили его слова:

— Мы — народ легкомысленный, что есть, то есть! Meчемся по нашей неоглядной степи, глупости горазды делать. Забудьте наши ошибки. Не держите на нас зла. Не плюйте в душу всего народа из-за нескольких дураков.

— И вы не поминайте нас лихом. Об искренних побуждениях и насущных нуждах ваших я доложу государыне императрице со всей правдивостью и точностью. Вы же не поддавайтесь подстрекательствам. Пусть ушей нашей царицы никогда не касаются тревожные вести из ваших краев. — Тевкелев выразительно поглядел на каждого.

— Клятва — закон. Как можно отречься от слов, произнесенных с Кораном в руках? Давайте будем взаимно верны обещаниям! Только бы царица избавила нас от набегов и посягательств джунгар, больше нам ничего не нужно! — Бии говорили громко, стараясь, чтобы посол услышал их.

Тевкелев потонул в объятиях Букенбая.

— Верните из Уфы Кудайназара! — шепнул батыр на прощание.

Сын хана — Ерали сидел на рыжем коне с белой звездочкой на лбу. Он был бледен, волновался, все поправлял рукояткой плети шапку, сползавшую ему на глаза, и неотрывно глядел на отца.

— Ну, сынок, пусть каждый шаг твой будет усыпан цветами! — улыбнулся Абулхаир и поправил в колчане сына красную стрелу — знак его ханского происхождения.

Ерали через силу ответил отцу улыбкой.

Абулхаир и все, кто был рядом с ним, долго стояли и глядели всадникам вслед. Когда они скрылись из виду, хан тронул коня.

Абулхаир ехал молча. Его спутники тоже притихли. Все словно погрузились в глубины бездонных раздумий. О чем все они думали? О чем молчали? Что сомкнуло им уста — разговорчивым казахам, которые обычно говорят без устали, оказавшись попутчиками?..

Абулхаир думал тяжелую думу о своей доле, о своей несчастной судьбе: все у него идет шиворот-навыворот. Его победы вроде бы и не победы. Радости — не радости. Сегодня, если разобраться, счастливый день. По-доброму завершено дело, которое целый год загоняло его душу в кончики ногтей. Осуществил то, чего добивался. Замыслы врагов порушил. Аллах указал ему путь, и он прошел его, несмотря на все западни и капканы. Даже духи предков поддерживали его, взяли его сторону... Однако почему его спутники так мрачны, словно получили известие о смерти отцов?.. Осуждают его? Но ведь никто, ни один человек не принуждал их являться на проводы русского посла. Многие из них прибыли, потому что навсегда разочаровались в султане Батыре и решили принять его сторону, Абулхаира... Только что галдели, лебезили перед русским послом, говорили наперебой. Почему замолчали, будто им набили рты песком?.. Набычились, замкнулись, точно пересчитывали волоски на гривах своих коней. Задумались. О чем? Понимают ли они, что не к кому им обращаться за помощью, не к кому больше идти, кроме России? Нужно искать защиты и поддержки у великой страны. Имеют ли они право считать его виновным в том, что он искал и нашел силу, которая способна остановить разъяренного льва, у которого казахи чуть не оказались в пасти?.. Теперь пусть себе думают. Дело сделано! Все равно повод казахов перешел в руки русской царицы, и теперь нужно молить всевышнего, чтобы она поступала с ними по справедливости. Защищала их. «О аллах, может, я напрасно злюсь на них, негодую? Ведь и они в этот самый момент, возможно, рассуждают про себя о том же, что и я... Мы вручили собственными руками свой повод русской царице, побрели за ней с покорностью покалеченного верблюда... Но куда она поведет нас — в пустыню? К озеру с чистой водой? Ведь она исповедует другую веру, говорит на другом языке, имеет другое обличье, иной цвет кожи... Кто ведает, за кого она нас считает, за рабов своих или подопечных, которым нужна ее добрая и сильная рука?..