Несчетное множество людей собралось на поросшей гребенчуком равнине. Эзиз, галопом пустив коня, объехал дейханское войско. «Тысяч шесть будет!» — удовлетворенно подумал он. Вместе с теми, что должны были прибыть с Царского канала и Векиля и напасть на город с другой стороны, выходило тысяч до десяти. Артык уже не чувствовал в себе того воодушевления, с которым он выезжал из аула. В голове бродили сомнения: можно ли верить Эзизу, если ему уже сейчас льстит, когда его называют ханом? Вспомнилась беседа с Иваном Тимофеевичем и Артамоновым, сомнения усиливались: не сделал ли ошибки Артык, как и другие дейхане, присоединившись к Эзизу? «В самом деле, почему я не посоветовался с Иваном? — думал Артык. — Ведь он и Артамон-ага так интересовались волнениями, начавшимися среди туркмен, предупреждали, что дейхан могут обмануть, натравив на русских, предлагали объяснить дейханам, за что и против кого они должны бороться. Как же это я, не посоветовавшись с Иваном, повел дейхан за Эзизом? — упрекал он себя и тут же приходили оправдания: — А разве было на это время? За эти сутки что я должен был делать — собирать нукеров, выполняя приказ Эзиза, или скакать в город и советоваться с Иваном?»

Хмурый, задумчивый сидел Артык в седле на приплясывающем под ним Мелекуше. Притихли в ожидании битвы и другие дейхане. Один только Гандым, казалось, не чувствовал всей серьезности этих минут и продолжал о чем-то оживленно рассуждать то ли с соседями, то ли с самим собой.

Как и у большинства повстанцев, у Гандыма, кроме чувала, был еще и топор. Он особенно не раздумывал, к чему этот поход, какую он даст пользу, какой принесет вред. Его желания не шли дальше того, чтобы вот этим топором взломать дверь какой-нибудь лавки, зарубить того, кто будет мешать, и набить свой чувал зеленым чаем, сахаром, леденцами, материей на одеяло и на штаны. В разговорах дорогой он гордо доказывал, что добыча должна принадлежать тому, кто ее захватит. Когда ему случалось бывать в городе, он подолгу стоял у лавок и магазинов, не в силах оторвать глаз от всего того, что там выставлено. Наполнив пшеницей яму и набив в городе свой чувал, он больше не мечтал бы ни о чем. Как и все остальные, он даже не подозревал о честолюбивых замыслах Эзиза. Но, в отличие от многих, он не понимал и общих стремлений к свободе. Было немало людей, которые подшучивали над Гандымом, зная, что его расстроенный мозг был неспособен охватить всего смысла событий...

Приближалось время рассвета. Плеяды все больше клонилось к западу. Поднялся небольшой ветерок, и клочки облаков пошли кочевать от одного края неба к другому.

Отобрав сотню лучших всадников, Эзиз поставил во главе ее Артыка и послал его разрушить железную дорогу возле южной пригородной будки, а сам с тысячами всадников двинулся к городу.

Глава сорок первая

Нещадно нахлестывая коня, волостной Хуммет в полночь промчался по тихим улицам города и остановился у ярко освещенного дома начальника уезда.

Полковник праздновал день рождения жены. В просторной комнате на длинном столе — пироги, жареные поросята, гуси, куры, ряды разнокалиберных бутылок. От ярких электрических ламп в комнатах, убранных дорогими коврами, было светло, как днем. Среди гостей были помощник начальника уезда, начальника гарнизона, начальник полиции, волостной Ходжамурад, Ташлы-толмач и другие чиновники уездного управления. Некоторые были с женами. Уже пили за здоровье жены полковника и его самого. Полковник, взяв бокал, встал:

— Господа, предлагаю выпить за здоровье его величества государя императора! — сказал он, и все поднялись с места.

В это время в комнату с шумом ворвался Хуммет. Не успев отдышаться, он, качаясь всем телом, глотая слюну и заикаясь, выпалил:

— Восстание!

Бокал выпал из рук полковника, глаза его округлились. Пошатнувшись, он грузно сел, и широкий, как бочка, зад его стукнулся об стул. Гости побледнели. Женщины сунули свои бокалы куда попало, разливая вино на скатерть. Полковница, истерически вскрикнув, убежала в другую комнату.

Волостной немного отдышался. Сообразив, что насмерть перепугал всех, он поднял руку к папахе:

— Баяр-ага! Господин полковник! Нет ничего такого...

Но никто уже не слушал его. Поднялся переполох, все метались по комнате, не зная, что делать. Хуммет сам испугался и решил исправить ошибку. Подняв руку, он закричал:

— Господа!.. Я пошутил!

Пришедший в себя полковник поднялся с места и сжал кулаки:

— Если ты так шутишь, то я тебе покажу шутки!

Гости успокоились. Ходжамурад набросился на Хуммета:

— Эх ты, сын свиньи! Да разве можно так пугать людей? Разве здесь место для глупых шуток?

Хуммет обругал Ходжамурада по-туркменски, затем, обратившись к полковнику, в точности объяснил ему положение. Он рассказал о начавшемся выступлении Эзиза, о своем аресте и бегстве, особенно подчеркивая свою верность служебному долгу.

Узнав, что начались дела совсем не шуточные, полковник, задыхаясь от ярости, заходил по комнате.

— Скоты!.. Свиньи!.. — угрожающе рычал он на волостных. — Да кто вы такие, чтобы не исполнять повеления государя?.. Нет, я вам теперь покажу! Покажу!.. Глаза выколю!

Волостные дрожали всем телом.

Топнув ногой, полковник обратился к чиновникам, стоявшим вокруг стола:

— Приказываю — сейчас же произвести в городе облаву! Всех, у кого на голове большая папаха, арестовать! Не поместятся в тюрьме? Гм... Загоните всех в один двор!.. Все они знают о нападении и ждут только сигнала, чтобы начать резню. Если после облавы на улице покажется папаха — расстреливать на месте!

Чиновники и волостные уже собрались удалиться, но полковник остановил их взмахом руки.

— Погодите!.. Жителей города, будь то русские или армяне, надо вооружить. Пусть все честные подданные государя окажут помощь гарнизону и полиции.

Затем он обратился к начальнику гарнизона:

— Сейчас же звоните по телефону в штаб гарнизона и сами спешите туда. Поднять всех по тревоге!

Выслать к городским заставам усиленные патрули!.. Начальник гарнизона только на днях, в связи с волнениями среди туркмен, получил подкрепление в две сотни кавалеристов, поэтому он поспешил заверить начальника уезда:

— Господин полковник, у нас надежный гарнизон, способный отразить две-три тысячи всадников. Будьте спокойны, в город мы этих разбойников не пустим.

Разослав во все стороны тревожные телеграммы о положении в уезде, полковник вышел из дому и сел на коня. Хуммет последовал за ним.

Тем временем в городе уже началась облава. Стражники и кавалеристы гарнизона гнали толпы людей во двор купца Котура. По спинам отстающих ходили нагайки. Широкий двор купца был битком набит туркменами.

Халназар-бай, Нобат-бай, Мамедвели-ходжа и Покги Вала были в гостях у Котура и сидели во внутренних комнатах его дома. Оказавшись в числе арестованных и узнав о восстании, они пришли в смятение. Мамедвели испуганно заметался по комнате:

— Ох, пропали! Горе нам, теперь и бежать некуда!

Покги в страхе вторил ему:

— Мы погибли!

— Покги-мираб, что будем делать?

— Не спрашивай, дорогой ходжам! Лучше взывай к своим предкам!

— Вай, мы попали в такую беду, из которой и предки не могли бы вызволить!

— Приношу в жертву одну козу: боже, пронеси мимо все худое!

Мамедвели ухватился за Халназара, который, скрывая страх, сидел, положив руки на тучный живот.

— Бай-ага, что делать?

— Терпи и призывай бога.

— Ах, да я же все время призываю! О, аллахы экбер! — Ходжа захныкал.

Нобат-бай, сидевший нахохлившись, рассердился на него:

— Ну, ходжам, ты, оказывается, хуже всех. Разве можно так срамиться?

— Дорогой Нобат-бай, да как же можно все это вытерпеть? Мы погибнем, дети останутся сиротами... Ах!

С улицы донесся топот копыт, где-то раздались выстрелы. У ворот двора громко постучали, послышался выстрел, затем стон, и кто-то с тоской произнес: «Ах, Ашир, Ашир...» Ворота были заперты наглухо. В наступившей тишине некоторое время раздавались стоны и несвязное бормотанье.