— Погоди-ка! — сказал он и взялся за недоуздок. Рябой посмотрел на врача с такой злобой, что, казалось, будь у него в глазах пули, он застрелил бы его. Врач велел поднять ногу лошади и, вынув перочинный нож, стал ковырять им в копыте. Кончик ножа задел за что-то твердое.

— Это что? — спросил врач.

Рябой опустил глаза. Ему хотелось ответить дерзкой грубой бранью, но он сдержался. А врач повторил свой вопрос:

— Что это?

Оба волостных вскочили с мест и набросились на рябого:

— Это 410, эй?.. Говори, негодяй! Ты что, онемел?

Опустив ногу лошади, рябой почесал за ухом и угрюмо проговорил:

— Откуда мне знать?.. Может, заноза...

Чернобородый лошадник-туркмен опять поднял ногу лошади, — волостной Хуммет проверил подозрения врача.

— Эй, сын свиньи! Это что? — закричал он, нащупав головку забитого в копыто гвоздя.

Рябой изменился в лице, задрожал, глаза у него налились кровью, губы задергались. Переступив на укороченную левую ногу, он обернулся к Хуммету и крикнул:

— Волостной-хан, это... — и грубо выругался. Волостной наотмашь ударил его по лицу, и он свалился.

— Что там такое? — гневно спросил полковник.

Пока волостной объяснял, рябой поднялся и, выхватив нож, бросился к столу. Еще секунда — и он всадил бы нож в спину Хуммету, но лошадник-туркмен успел схватить его за руку. Подоспели полицейские, скрутили рябого. Тот с ненавистью взглянул на Хуммета:

— Ты еще попомнишь это, собака-волостной! Или ты меня доконаешь, или я заставлю твою мать залиться слезами!

Рябого увели.

Высокого роста седобородый глашатай в островерхой шапке, с красным платком на шее, держа руку у рта, закричал:

— Старшина аула Гоша Бабахан-арчин!

К столу подошел смуглолицый человек в черной папахе с завитками, в шелковом красном халате, перехваченном клетчатым шелковым кушаком. Полковник, расправив обеими руками пышные усы, улыбнулся:

— А-а, арчин Бабахан! Очень хорошо.

У Бабахана тоже был такой вид, точно он целую неделю беспробудно пьянствовал. Выпучив большие черные глаза, он громко сказал:

— Пусть будет здоров господин полковник!

Начался прием коней аула Гоша.

Артык, позабыв спешиться, стоял в стороне и наблюдал. То, что произошло с рябым, привело его в ярость. Теперь он со страхом ожидал своей очереди. В голове проносились сотни различных мыслей. Он стал уже думать, что напрасно не продал коня волостному, когда тот добивался этого через Бабахана. И тут же, с ненавистью посмотрев на старшину и Ходжаму-рада, подумал: «Нет, лучше уж помучиться, чем отдать гнедого таким негодяям!» Но по мере того, как приближалась его очередь, решимость все больше оставляла его. Он уже раскаивался, что так слепо повиновался приказу и приехал. Вдруг он услышал возле себя голос глашатая:

— Если ты Артык Бабалы, веди коня!

Гнедой Артыка привлек общее внимание. Все окружили его. Даже полковник встал со своего места и подошел. Конь стоял, настороженно прижав уши, и казался смирным. Но когда врач вздумал погладить его по крупу, гнедой чуть не лягнул его. На левой ноге у коня с внутренней стороны была небольшая шишка. Лошадник-туркмен не обратил на нее никакого внимания, но врачу она не понравилась. Через переводчика он обратился к Артыку:

— А ну-ка подними ногу коню!

Когда Артык исполнил приказание, врач протянул палец к голени коня и спросил:

— Это что?

Артыку не хотелось отвечать. Но после повторного вопроса он угрюмо ответил:

— Если не знает сам доктор, откуда мне знать?

Врач пристально посмотрел на Артыка:

— Сознайся, — бил по ноге палкой или привязывал камень?

— Ну, если бил, — так узнай!

Не решаясь высказать что-либо определенное о шишке на голени, врач вопросительно посмотрел на туркмена-лошадника. Тот хотел объяснить, что это пустяковый нарост на кости, но в это время услышал сзади предупреждающее покашливание и оглянулся: волостной Ходжамурад подмигивал ему, щурил глаз. «Должно быть, волостной хочет освободить этого коня», — подумал он и ничего не сказал врачу. Когда же полковник, сняв пенсне, самолично осмотрел шишку на голени и спросил, что это такое, лошадник ощупал голень и, украдкой взглянув еще раз на волостного, сказал:

— По-моему, порок.

Эти слова обрадовали Артыка: он решил, что его гнедого могут отпустить. Сделав два шага вперед, он обратился к полковнику:

— Баяр-ага, твои доктора, оказывается, знают свое дело. Мой конь — калека. Он иногда по нескольку дней хромает. Бывает и так: скачет во весь опор и вдруг сразу остается на трех ногах. Если возьмете его, не поверив мне, — причините вред царскому солдату. Вдруг конь захромает в опасном месте и выдаст отважного джигита в руки врага...

Артыку казалось, что он сказал вовремя и уместно. Действительно, после того как эти слова были переведены, полковник махнул рукой и сказал:

— Иди!

— Спасибо, баяр-ага! — радостно проговорил Артык и стал поворачивать коня.

Но не успел он сделать и шагу, как волостной Ходжамурад заговорил с полковником по-русски:

— Господин полковник, если конь не годится для царского солдата, он пригодится для вашего слуги. Прошу вас оставить его.

И тотчас же, как удар грома, прозвучало в ушах Артыка:

— Стой! Подойди сюда!

Артык оглянулся. Полковник сгибал и разгибал указательный палец, и Артык понял, что этим знаком баяр манит его к себе. Все сразу померкло в его глазах. Только что он видел, как мчится галопом на гнедом мимо кибитки Айны; как бежит ему навстречу Шекер и виснет на шее; как мать, обрадованная возвращением его на коне, по-праздничному осыпает его лепешками. Вместо того он увидел перед собой тучную фигуру полковника, бегающие глаза волостного, хитрое лицо старшины. Радость потухла в глазах Артыка, плечи опустились. Тяжелым, медленным шагом подошел он к столу. Полковник что-то сказал на непонятном Артыку языке. Толмач перевел:

— Джигит-молодец, твой конь принимается.

Чернобородый лошадник взял гнедого под уздцы, и Артык выпустил повод из рук.

Волостной Ходжамурад еще раз обошел вокруг коня. Взглянув на Артыка, он решил показать себя благодетелем:

— Ты счастливо отделался, парень. Врач сказал, что ногу коню ты попортил умышленно, а баяр поверил ему. Ты видел, как поступают с теми, кто наносит увечья коню? Будь благодарен своему арчину: он защитил тебя, а я поддержал. Я сказал, что шишка на ноге коня — слепой отросток кости...

Приветливые слова Ходжамурада успокоили Артыка. Думая, что волостной действительно хочет ему добра, он с надеждой обратился к нему:

— Спасибо, волостной-хан! Спасибо за доброе слово. Отпусти моего коня, это в твоей власти.

Волостной возмутился:

— Вот, ей-богу! Делай после этого людям добро. Что ж, мне из-за твоего паршивого коня садиться в тюрьму?

Старшина Бабахан с упреком сказал:

— Ты, мой милый, не понимаешь, из какой беды тебя выручили. Если бы не волостной, тебя постигла бы такая же участь, как рябого.

Артык понял, что его обманывают. Вне себя от гнева он сжал кулаки и, в упор посмотрев на Бабаха-на, возмущенно воскликнул:

— Лучше бы мне получить от вас оплеуху и попасть в тюрьму, чем лишиться коня. Во сто раз лучше, чем то, что вы сделали со мной!

Полковник, услышав гневный голос Артыка, удивленно спросил:

— Что там еще? Джигит-молодец недоволен?

Волостной объяснил:

— Старшина сказал ему, что он умышленно попортил ногу коню. Парень не виноват, поэтому и рассердился.

— Хорошо! Якши!

Всем принятым лошадям ставили тут же тавро, но гнедого как поврежденного пропустили. Однако подавленный горем Артык даже не заметил этого. Когда гнедого расседлали и повели, волостной еще раз окинул его взглядом. Конь высоко держал голову; его круто подобранная шея выгибалась дугой, шерсть лоснилась и отливала золотом. Волостной о чем-то поговорил с полковником и, улыбаясь в усы, обратился к Артыку.

— Вот что, джигит-молодец. Баяр ага оценил твоего коня в сорок рублей. Волостные согласны с этой ценой. Мы не станем мучить тебя бумажками. Вместо квитанции старшина сам привезет тебе деньги.