— Артык, у тебя в семье все благополучно. Айна и мать здоровы. Бабалы уже начинает ходить, лопочет... В ауле о них заботятся, как о родных.

Лицо Артыка засветилось радостью. Он спросил:

— А где они?

— Живут там же, где ты сам их поселил, — в ауле Гарры-Чырла, — ответил Дурды.—Они привыкли к этому аулу и поживут там до твоего приезда.

— Так значит, я не единственный сын своего отца!

— Дейхане любят тебя, как брата. Сары-мираб рассказал, как ты освободил его. А Кизылхан шлет тебе привет. Я передал его письмо командующему. Кизыл-хан просит простить его и разрешить перейти в Красную Армию.

Рассказ Дурды о том, как Айна убила Пеленга, заставила Артыка пережить и муку и гордость. Выслушав этот рассказ, он стал расспрашивать обо всех дейханах родного аула, о полях и нивах Теджена. Дурды видел, как соскучился он по родным местам.

Чернышеву не удалось довезти делегацию до Джоджуклы в своем поезде. Белые уже от Гарыб-Ата начали разрушать железную дорогу. Дурды и его товарищам пришлось возвращаться опять через пустыню. В штабе хурджун Дурды набили газетами и брошюрами. Провожая делегацию, Чернышов сказал:

— Объявите населению Теджена: Красная Армия в скором времени выгонит из Закаспия белых и интервентов. Пусть помогают бить белых, кто как может. Джигитов Кизылхана мы считаем своими. Пусть постараются до нашего прихода не пускать белых в аулы. Джигитам, еще оставшимся у белых, передайте: мы не будем им мстить. Мы хорошо знаем, что большинство из них было обмануто. Идите и передайте от нас дейханам братский привет!

Вернувшись в Теджен, Дурды узнал, что делегатов уже разыскивает контрразведка белых: назначена награда тому, кто их выдаст. Дурды еще раз с ненавистью вспомнил Джепбара. И все же ночью он пошел на мельницу в Шайтан-Кала. Он был хорошо знаком с машинистом мельницы Аванесяном и его помощником Анналы. Аванесяна на мельнице не оказалось, но Анналы охотно согласился выполнить поручение и вызвал командира Ахальского кавалерийского полка Чары-Гельды. Тот долго не верил, что Дурды побывал в штабе Красной Армии. Потом сказал:

— Я поеду к Ораз-Сердару. Попрошу разрешения съездить к больному брату и скроюсь. А командирам сотен скажу, чтобы они при первых же выстрелах со стороны Мары разбежались. Ахальским джигитам достаточно сказать, что они могут разъехаться по домам со своими конями и оружием, — им больше ничего и не нужно. Они не хотят воевать. А за то, что ты по-дружески предупредил меня, — спасибо.

Глава двадцать четвёртая

После ухода с фронта отряд Кизылхана оказался в тяжелом положении. Джигиты не хотели больше сражаться против Красной Армии. Из штаба Ораз-Серда-ра ежедневно приезжали с уговорами вернуться на фронт; Ораз-Сердар угрожал разоружить отряд, а командира, вместе с зачинщиками смуты, предать военно-полевому суду. Кизылхан всячески оттягивал окончательный ответ. Оставаясь в Ак-Алане, он просил дать ему время на переформирование отряда и, опасаясь нападения белых, держал вокруг лагеря дозоры.

Однажды на рассвете дозорные донесли, что со стороны песков приближается большой конный отряд. Джигиты схватились за оружие, бросились к коням.

Неизвестная кавалерийская часть приближалась густой, тяжелой волной. Земля гудела от топота сотен копыт. В серое предутреннее небо поднимались клубы пыли. Впереди на горячем ахал-текинце гарцевал всадник в белой туркменской папахе. Рядом с ним на рослом коне гнедой масти ехал русский в армейской шинели и фуражке защитного цвета.

Кизылхан издали узнал Мелекуша и крикнул: — Джигиты! Это Артык... Встретим его в строю! Полк Артыка и присоединившийся к нему марыйский конный отряд, не нарушая строя, поднялся на возвышенность, где выстроились полукругом джигиты Кизылхана.

Обнажив саблю, Кизылхан протянул ее рукояткой вперед Артыку и опустил голову. Поднявшееся в этот момент солнце ослепило глаза джигитам Кизылхана. Все затаили дыхание: «Хватит ли у Кизылхана мужества перенести унижение? Не снесет ли Артык ему голову?..» Кизылхан продолжал стоять в том же положении. И только по тому, как он тяжело дышал, видно было, что ему сейчас нелегко.

Артык был взволнован не меньше Кизылхана. Он не терялся перед сотней врагов, слезы были чужды ему, но здесь глаза его увлажнились. С трудом овладев собой, он принял саблю и тотчас же вернул ее Кизылхану. Кизылхан поцеловал холодную блестящую сталь и выпрямился.

Они положили руки на плечи друг другу. За их спинами прокатился вздох облегчения.

Седьмого июня части Красной Армии согласно приказу командующего должны были выбить белых из Теджена. Артыку предписывалось обойти город и ворваться в него с юга. Кизылхан получил приказание пройти со своими джигитами дальше на запад, чтобы ударить по тылам противника.

В этот день конники Артыка могли сами отдохнуть после перехода и дать отдых коням. Под вечер джигиты и командиры собрались вокруг бахши. Он затянул песню о красавице и влюбленном бедняке. Звуки песни и музыка разнеслись далеко по окрестности.

Я влюблен, сдержать не могу

Этой песни моей в тоске.

Я заснуть опять не могу.

Роза! Твой соловей в тоске...

Страстный призыв отвергнутого бедняка нашел отзвук в сердцах загрубевших воинов. To один, то другой из них выражал бахши одобрение.

— Джа-ан! Джа-ан! — раздавались восторженные крики слушателей.

Бахши запел вторую песню — «Акменгли», сложенную тем же любимым народным поэтом Кемине почти сто лет назад:

Ты, руки опустив, идешь дорогой длинной.

Ты знаешь — ждет тебя ночлег в степи пустыной.

Ты отдохнуть легла, но талией осиной

И не касаешься земли ты, Акменгли!

Весною ранней ты заснула в колыбели, —

Два комара на грудь младенческую сели.

Ты выросла — и два бутона заалели

На персях, для меня раскрытых, Акменгли!..

Артык сидел, сдвинув брови, и, не мигая, смотрел куда-то вдаль. Перед его глазами была Айна. Живые Картины прошлого вставали одна за другой: первые встречи, нетерпеливое ожидание в старом арыке, горячие объятия и поцелуи в тростниках. Тогда запретна была для них любовь, и дорогой ценой заплатила Айна за свою беззаветную преданность сердечному другу. Казалось, звуки дутара и пение бахши не доходят до слуха Артыка, но когда музыка оборвалась, он тяжело вздохнул и пришел в себя.

Вскоре после полуночи Артык сел на коня и повел полк в обход, чтобы выйти на рассвете к южной окраине Теджена. Дозоры белых приняли их за ахальцев. Перед восходом солнца загрохотали пушки: Красная Армия открыла огонь по позициям белых со стороны Геок-сюри. Белые, приняв это за направление главного удара, перебросили под Геок-сюри почти все свои части. Но полки Красной Армии, обойдя город, обрушили главный удар с юго-востока, со стороны песков. С юга на город развернутым строем ринулся полк Артыка. В то же время отряд Кизылхана, перерезав железную дорогу между Душаком и Тедженом, поднял переполох у белых в тылу. Ахальский полк белых, как и обещал его командир, при первых же залпах красной артиллерии ушел в сторону Ашхабада. А туркменская пулеметная команда в самый разгар боя повернула пулеметы и открыла огонь по белым. И не успело солнце подняться к зениту, как пехотные части Красной Армии уже подходили к Теджену.

Летнее солнце, словно намереваясь спалить все живое, пылало прямо над головами людей. Точно искры пламени наполняли раскаленный воздух, сверкали на солончаковой почве. Пламенное дыхание лета высушило травы. Все кустарники пустыни: гандым, саксаул, черкез, гребенчук, верблюжья колючка — утратили яркую весеннюю зелень,. превратились в истомленные зноем, безжизненные, чахлые стебли.

Усталые, изнемогающие от жары красноармейцы еле тащили ноги. Вода во флягах давно была выпита, и наполнить их было негде. Все водоемы в Геок-сюри оказались отравленными. А караван верблюдов, посланный за водой в Джоджуклы, не мог вернуться раньше захода солнца.