Один из спутников Дурды внимательно слушал его, переживая те же чувства. Другой шутливо сказал:

— О Дурды, да ты скрытый клад! Жаль, что ты произнес свою речь не на собрании, а в степи.

— Ничего! — улыбнулся Дурды. — Весенний ветер разнесет ее по нашей стране.

Красноликое солнце зашло за горизонт. Стайки провожавших его облаков оделись в цветные наряды: красные, оранжевые, желтые, темно-синие. Радужный свет их заиграл на ветвях саксаула, на сыпучих песках.

Было уже за полночь, когда путники расположились на отдых. Разнуздав коней, они пустили их в травянистую ложбину, а сами легли на прохладный песок. Легкий теплый ветер гладил их усталые лица. Звезды мягко переливались в синем безлунном небе, навевая сон. Прислушиваясь к мягкому хрусту, с которым кони жевали сухую траву, Дурды с тревогой думал о том, где и когда им удастся соединиться с Красной Армией. Ходили слухи, что разбежавшиеся с фронта вооруженные белогвардейские конники грабят и убивают путников.

Незаметно для себя Дурды заснул, а когда открыл глаза, солнце уже поднималось над землей. Золотые лучи играли на песчаных склонах барханов. Уже с утра чувствовалось, что день будет жарким. Беспокойство охватило Дурды. Он быстро вскочил и крикнул:

— Эй, вставайте! Мы спали слишком долго!

Они не прошли и половины пути, а воды в бурдюках осталось только на один переход.

В жарких бескрайних песках было безлюдно. Только три путника встретились им в дороге. Один из них был Джепбар-Бурказ, бывший царский охранник, ставший потом верной собакой белых и интервентов. Они сказали ему, что едут торговать в Мары, но Джепбар, умевший читать мысли сквозь кости черепа, сразу сообразил, куда они держат путь.

— Знаю, знаю, — многозначительно кивнул он головой. — Умно поступаете! Англичане ушли, на белых надежды мало. Конечно, сговориться с большевиками — вернее. В штабе белых мне остались должны кое-что, вот я и иду получить свои денежки. А то бы ни за что не уходил от красных. Идите, дай бог вам удачи в пути!

Его редкие рыжие брови то поднимались, то опускались, а в серых бегающих глазах затаилась хитрость. Дурды вспомнил, что Джепбар после революции пятого года был провокатором кровавой распри утамышей и тохтамышей в Мары и резко ответил охраннику:

— Джепбар-бай, ты верно угадал. Мы едем к большевикам. Поди скажи об этом Ораз-Сердару. А то беги к своему новому хозяину — к генералу Маллесону в Мешхед. Можешь идти и еще дальше. Чем меньше останется в нашей стране таких, как ты, тем лучше.

— Ты это за кого меня принимаешь? — спросил Джепбар, еле владея собой.

— За подлого изменника, достойного презрения народа!

Джепбар зашарил рукой по поясу, нащупывая кобуру револьвера.

— Ах, ты так!..

— Хочешь биться — давай! — крикнул Дурды. — Вот чистое поле.

Его товарищи уже схватились за оружие. Но до схватки не дошло. Спутники Джепбара удержали его.

Противники с ненавистью посмотрели друг на друга и разъехались — Джепбар со своими спутниками в одну сторону, Дурды с товарищами — в другую.

Началась жара. Вода в бурдюках кончилась. Лучи солнца, как пламя, лизали лица и открытые шеи путников. Горячий воздух, поднимавшийся от раскаленных песков, стеснял дыхание. Взмыленные кони тяжело поводили боками. Путники торопились поскорее доехать до Ай-Горена. Там, в ложбине, было несколько колодцев, из которых раньше кочевники поили скот.

Но когда они добрались, наконец, до Ай-Горена, там не оказалось ни людей, ни скота. Никаких следов влаги — кругом одни солончаки. Связав уздечки, путники достали немного воды со дна одного колодца. Но эту воду невозможно было пить: она оказалась горько-соленой. Кони понюхали ее и, облизывая губы, отвернулись.

Снова бесконечно потянулись горбатые барханы, поросшие саксаулом, черкезом, селином. На песке виднелись отпечатки волчьих ног. Из нор выбегали вспугнутые лисицы, волоча пышные хвосты. Под кустами черкеза лежали зайцы. Путники были вооружены, но им и в голову не приходило охотиться. Они сами были добычей бескрайних песков, изрыгавших пламя. Губы их опухли, языки прилипали к нёбу.

Один из товарищей Дурды поднялся на стременах и, посмотрев вперед, где высился густо поросший бархан, сказал:

— Я выдержу только до того бархана. Если и за ним не окажется аула, лягу на песок и умру.

Они поднялись на бархан. За ним показались другие барханы... Путники молчали. Они с трудом держались в седлах, кони еле волочили ноги. Вдали показались движущиеся черные точки. Напрягая последние силы, Дурды и его товарищи погнали коней. Когда они настигли двух путников, ехавших на верблюдах, первое слово, произнесенное ими, было «Воды!»

К небольшому кувшину с водой прильнул один. Едва он судорожно сделал несколько глотков, как у него выхватил кувшин Дурды. Только смочил рот Дурды — кувшин уже очутился в руках у третьего. И все трое думали: «Как сладка вода!»

Один из встречных протянул руку вперед:

— Видите вон то дерево, на вершине которого висит белый лоскут? Это — Сеид-овлия. На юго-восток от него — ручей.

Не прошло и получаса, как путники добрались до шумного арыка.

Это была прозрачная вода Мургаба, который берет начало в горах Гиндукуша. Она уже прошла через Коу-шутбентскую плотину, была распределена по большим и малым каналам и здесь бежала по арыку бурно и своенравно, как на своей родине в Гиндукуше. По обоим берегам тянулись заросли камыша и гребенчука. Дурды жадно смотрел на бурливый арык, ожививший песчаные берега: «Где вода, там и жизнь!»

Отсюда уже недалеко было до аулов в низовьях Мары. За чаем путники обсуждали, как им подойти к аулам. Если там увидят вооруженных всадников, их могут принять за белых, схватить во время отдыха и даже убить. Всего безопаснее было идти в аулы без оружия. Поэтому они привязали винтовки ремнями к седлам, накинули на коней кошмы и поскакали дальше.

Начались плодородные марыйские поля. Повсюду виднелись тучные нивы, низкорослые фруктовые деревья. Небольшие каналы и арыки то и дело пересекали дорогу. Из зарослей камыша с шумом взлетали фазаны.

Путники остановились переночевать в кибитке на краю большого аула. Приютивший их дейханин, опасаясь белых, спрятал коней в глубоком овраге и только после этого вступил с гостями в беседу. Он был настолько беден, что даже не мог угостить их горячей пищей. Ничего не было у него ни постлать, ни накрыться. Дурды со своими товарищами спал на конских попонах.

На рассвете они опять сели на коней и почти до полудня ехали от аула к аулу, пока не оказались среди глинобитных домов, окруженных тенистыми садами. По улице, поднимая густую пыль, двигались арбы, шли навьюченные лошади, ишаки.

Внезапно кто-то схватил коня Дурды под уздцы.

— Стой! — раздался крик, но в голосе не было угрозы.

Сквозь пыль Дурды разглядел чье-то смеющееся лицо и тотчас узнал старого школьного товарища, служившего в Красной Армии фуражиром.

Узнав, откуда и куда едет Дурды, фуражир сказал:

— Считайте, что вы уже в штабе Красной Армии! Он привел их в свой дом, угостил как следует, а затем отправился с ними на вокзал.

Иван Тимофеевич радостно встретил Дурды, крепко пожал руку ему и его товарищам, расспросил их о положении в Теджене, Дурды прочитал ему обращение населения: тедженцы приветствовали Красную Армию и заверяли, что встретят красноармейцев как братьев-освободителей. Было прочитано и письмо Кизылхана, который изъявлял готовность перейти со своим отрядом на сторону Красной Армии, где и когда ему будет приказано.

После недолгой беседы командующий поручил фуражиру позаботиться о делегатах.

— Не скупись, — сказал он при этом, — хорошенько устрой и корми гостей. Это — представители народа. Пусть отдохнут два-три дня. Патом, может быть, я довезу их до Джоджуклы, а дальше они поедут в аулы на конях.

Дурды попросил у командующего разрешения повидать Артыка. Тот ответил:

— Приходи завтра сюда в это же время. Артык будет здесь.

На другой день они встретились. Артык по-братски обнял Дурды и начал расспрашивать его о Теджене. Хотя после письма Дурды, переданного ему Токгой, он и был спокоен за семью, ему не терпелось поскорее услышать, что там случилось за последний месяц. Дурды понял его нетерпение, и сам заговорил об этом.