— Доложите, — пожала плечами Мария. — Но я все-таки прослежу за тем, чтобы дети пока не посещали покои ее величества. Хотя бы три дня — до Рождества.
Лейб-медик величественно кивнул в знак согласия и удалился, а Мария вернулась к постели Екатерины Павловны. Королева дремала, и лоб ее был не такой горячий, как несколько часов тому назад. Возможно, лейб-медик был прав, ничего серьезного, просто «красавица Като» обладала отменным здоровьем, и Мария не привыкла видеть ее в другом состоянии. Разве что приступы головных болей… но на них королева на сей раз не жаловалась.
Ближе к обеду Екатерину Павловну посетил король, испытывавший, несмотря на успокоительные заверения врача, некоторую тревогу за обожаемую супругу. Королева уже не дремала, она полусидела в подушках и вовсе не выглядела серьезно больной.
— Как вы, душенька? — осведомился Вильгельм. — Вам лучше?
— Благодарю вас, друг мой, все хорошо. К завтрашнему утру я буду совершенно здорова.
— Думаю, вам не стоит так спешить. Дня два-три отдыха…
— Друг мой, вы же знаете, лучший отдых для меня — это деятельность.
Король нежно поцеловал руку жены.
— Знаю, душенька. Но хотя бы два дня…
— Через три дня прибывает императрица Елизавета.
— Ах, да! Ну, что ж, я лично прослежу за тем, чтобы все было готово. А вы только примете участие в самой встрече нашей августейшей родственницы. Обещаете?
— Обещаю, друг мой, — улыбнулась Екатерина Павловна. — Не волнуйтесь, я поправлюсь и тогда… Тогда я приготовлю вам замечательный сюрприз.
Король еще раз поцеловал ее руку и, совершенно успокоенный, вышел из покоев королевы. Та поудобнее строилась в подушках и попросила:
— Мария, сходите, пожалуйста, к принцессам. Их бонна вчера говорила, что малышке Софи нездоровится. Наверное, режутся зубки. Я хочу знать наверняка. А потом пошлите кого-нибудь к принцам, чтобы они обо мне не беспокоились.
Мария вместо реверанса кивнула — вольность, которую она позволяла себе только наедине с Екатериной Павловной, — и выскользнула из комнаты. А королева вдруг ощутила, как острая ледяная игла медленно вошла в голову и скользнула до самого сердца. Она хотела протянуть руку к колокольчику, но не смогла даже шевельнуть хотя бы пальцем. Потом в глазах потемнело, и без того неяркий свет зимнего дня окончательно померк, осталась только боль — почти невыносимая. А потом не стало и ее…
Когда Мария вернулась, она увидела искаженное, запрокинутое лицо королевы и кинулась к ней. Но сердце ее обожаемой воспитанницы уже не билось. На глазах у Марии страдальческое выражение постепенно исчезало, черты разглаживались, и несколько минут спустя Екатерина Павловна уже казалась спящей, а не мертвой. Если бы не бледность этого прекрасного лица, такая бледность, какой не бывает у спящих… не бывает у живых…
Примчавшийся на звук колокольчика лейб-медик только бессильно развел руками: великая княгиня российская, королева Вюртембежская Екатерина, красавица Като скончалась, не дожив до тридцати одного года, и оставив сиротами четверых детей. Ничто не указывало на опасность, о болезни королевы ничего не сообщалось народу, король только что отправился в будущую резиденцию императрицы Елизаветы, чтобы выполнить данное жене обещание: лично все проверить.
Известие о кончине Екатерины Павловны стало полной неожиданностью для вюртембержцев. Скончалась она так внезапно, что тут же появилось множество слухов и нелепых историй, в которых обвиняли в ее смерти врачей, слуг, некоторых придворных и даже самого короля.
А сам король Вильгельм стоял у бездыханного тела жены, которую он оставил несколько часов тому назад в полной надежде на выздоровление. Он с каким-то упрямством отчаяния долго не хотел и не мог верить своей утрате: долго сидел над бездыханным телом своей супруги, сжимал в руках своих ее уже холодную руку, и ждал, когда она откроет глаза.
Об этом говорят и проникновенные поэтические строки Жуковского:
«Скажи, скажи, супруг осиротелый,
Чего над ней ты так упорно ждешь?
С ее лица приветное слетело,
В ее глазах узнанья не найдешь.
И в руку ей, рукой оцепенелой
Ответного движенья не возьмешь,
На голос чал зовущих недвижима…»
Жуковский в силу своего положения в императорской семье многое знал и видел, видел коронованных особ в минуты их обычных человеческих слабостей. Скорбел не только король Вильгельм и дети Екатерины Павловны, в окружении которых он шел три дня спустя за гробом супруги. Неподдельной была и народная скорбь: за два с небольшим года пребывания в Вюртемберге королева столько сделала для своих подданных, сколько не было сделано за предыдущие десятилетия.
Воспитанницы созданного ею института отправились в королевский замок, чтобы проститься со своей покровительницей. После похорон королевы на траурном собрании в институте его ректор сообщил, что король утвердил их просьбу — в память о супруге он дал институту имя «Екатерининский».
Память об основательнице института традиционно поддерживалась: каждый год в день кончины королевы Вюртембергской, зачитывался краткий обзор ее жизни…
Погребение Екатерины Павловны состоялось в склепе соборной церкви Штутгарта, а через два года, согласно высказанным ею когда-то пожеланиям, гроб был перенесен на вершину горы Ротенберг, где король Вильгельм выстроил православный храм Святой великомученицы Екатерины, чтобы в ее приделе похоронить останки жены. Это одно из самых поэтичных мест в окрестностях Штутгарта.
Король Вильгельм пригласил для постройки церкви архитектора Салуччи, уроженца Флоренции, служившего одно время у него при дворе. Церковь возвели в виде ротонды с четырьмя фронтонами — она имеет в плане форму креста. Над ротондой возвышается купол, на нем на шаре — позолоченный крест.
Вюртембергский журнал «Могgеnblat» так описывал место последнего упокоения своей королевы:
«С вершины горы Ротенберг представляется взору одна из прекраснейших картин королевства. Подошву ее облегает долина Неккара, покрытая лугами, пашнями, садами, рощами, мельницами, крестьянскими хижинами, множеством деревень. Вдали видны города Штутгарт, Канштадт, Людвигсбург и Эслинген с частью их окрестностей. До самой вершины горы тянутся виноградники…
На сей вершине Ротенберг, поднимающейся над всей благословенной страной, была некогда колыбель нынешнего Вюртембергского дома. Здесь, за несколько лет перед тем, в ясный весенний день благороднейшая дщерь Севера, незабвенная королева Вюртембергская Екатерина Павловна, любовалась прелестным местоположением. Ее супруг с вершины Ротенберг показывал ей благословенную южную страну…
Она хотела воздвигнуть здесь храм Искусства, достойный красоты здешней природы. И на этом же месте, по воле неисповедимой судьбы, ее супруг воздвиг храм, в коем почивают ее тленные останки…»
Однако не все разделяли скорбь по безвременно ушедшей королеве. Ничего не подозревавшая императрица Елизавета Алексеевна, намеревавшаяся отдать визит своей золовке, прибыла на последнюю почтовую станцию перед Штутгартом. Там ей и сообщили о том, что накануне Екатерина Павловна скончалась. Оправившись от первого потрясения, императрица… приказала ехать в Россию, не заезжая в столицу Вюртембергского королевства.
По-видимому, давняя неприязнь оказалась сильнее всех прочих, в том числе и истинно христианских, чувств, если известная своим трепетным отношением к правилам хорошего тона императрица не сочла необходимым отдать последний долг усопшей. Все знали, что императрица Елизавета и королева Екатерина были слишком разными, не любили друг друга, но как люди очень высокого сана должны были соблюдать этикет и поддерживать хотя бы иллюзию семейных добрых отношений.
Этого император Александр не смог простить супруге до самой своей смерти.
— Быть в нескольких верстах от несчастной Като и не приехать, чтобы выразить свои соболезнования вдовцу и сиротам! Это уму непостижимо! Так могла поступить только женщина, которая никогда никого не любила, — вынес приговор император, когда узнал о случившемся.