О результатах деятельности короля Вильгельма писал адъютант императора Александра А.М.Михайловский-Данилевский, сопровождавший его на конгресс в Ахен. По дороге туда император посетил сестру и зятя:
«Я выехал сегодня, 20 ноября 1818 годаиз Штутгарта в десятом часу. Король с супругой своею провожали императора до Хейльбронна… Находясь при вюртембергском дворе три дня, я нашел, что он совсем изменился с тех пор, как мы были в Штутгарте в 1815 году.
Трудно представить себе, до какой степени покойный король любил пышность. Теперь же нет более ни швейцарской гвардии, ни старинных немецких драбантов, ни пажей, ни камергеров; золотое шитье с мундиров исчезло; от всего прежнего великолепия — которое, впрочем, очень дорого обходилось народу и стоило ему много слез, а монарху проклятий — осталась только на замке одна огромная корона (таким слишком конкретным способом король когда-то самоутверждался).
Теперь двор устроен почти на военную ногу, почетные придворные должности занимают адъютанты короля… Адъютанты с превосходным образованием и находятся во цвете лет; они только и говорят о сражениях и о военных действиях. Если бы в Вюртемберге было 200 тысяч войска, а не 10 тысяч, как теперь, то нет сомнения, что сия держава имела бы большой вес в Европе, ибо король одарен редким умом и отличными воинскими способностями, а с супругою его, конечно, никакая особа ее пола сравниться не может».
В этом признании царского флигель-адъютанта насчет Екатерины Павловны нет преувеличения. Он и раньше отдавал должное многочисленным способностям великой княгини. Теперь же, когда она стала королевой, когда в полной мере расцвела ее женская красота, когда она наконец-то почувствовала себя монархиней, все ее дарования, все отпущенные ей природой силы получили применение.
Но само свидание с любимым братом оказалось для Екатерины Павловны сильным разочарованием. Вместо молодого, энергичного, элегантного красавца, кумира всех без исключения дам на Венском конгрессе, она увидела практически пожилого человека с нездоровым цветом лица, сутулого, подверженного приступам необъяснимой меланхолии и столь же необъяснимого раздражения.
— Что с тобой, Саша? — спросила она его во время одной из прогулок вдвоем по осеннему парку. — Ты болен?
Александр передернул плечами:
— Какое это имеет значение, Като? Я уже решил: как только мне исполнится пятьдесят лет, я отрекусь от престола в пользу Николая. Он, кстати, на редкость удачно женился, и я за него искренне рад. Великая княгиня Александра уже родила первенца, которого назвали в мою честь… Несчастное дитя!
— Почему несчастное? — удивилась Екатерина Павловна.
— Мое имя приносит одни несчастья, — совершенно серьезно ответил ей император. — Бабушка, царствие ей небесное, дала мне имя в честь Александра Македонского, великого завоевателя…
— Тебя тоже называют «освободителем Европы».
— Называли, Като, называли. Все это уже в прошлом. В Европе меня терпеть не могут, в России — ненавидят, маменька откровенно ждет моей кончины, а нежная супруга возобновила роман с князем Чарторыжским…
— С каких пор тебя волнуют увлечения императрицы? — усмехнулась Екатерина Павловна.
— С тех пор, как я увидел нормальную семейную жизнь. Ты счастлива, брат Николай — счастлив, даже брат Константин обрел счастье и управу на свой необузданный нрав в объятиях прекрасной графини Грудзинской. Теперь она — княгиня Лович и морганатическая супруга великого князя.
— Я ничего не знала о браке Константина, — медленно сказала Екатерина Павловна. — Маменька пишет редко и скупо, особенно о чисто семейных делах. Она, кстати, не в восторге от супруги Николая.
— Естественно, — желчно усмехнулся Александр. — Шарлотта настолько безупречна, что одно это приводит маменьку в постоянное раздражение. К тому же она ревнует Николая к жене. Ему пришлось с боем вырывать у нее согласие на то, чтобы жить отдельно, в Аничковом дворце, так что теперь она тиранит только бедного Мишу.
— Но кажется, она сама выбирала Николаю жену?
— Не совсем так. В 1814 году Николай совершил поездку во Францию и при возвращении, проездом через Берлин, познакомился с прусской принцессой Шарлоттой, о которой, как о возможной невесте, говорила ему маменька. Представь себе, Като, это оказалась любовь с первого взгляда, причем взаимная.
— Действительно невероятно.
— Примерно год они переписывались, а затем Николай снова отправился в Берлин. И там, на парадном обеде в его честь, провозгласил тост за свою помолвку с принцессой Шарлоттой.
— Весьма мужественный поступок, должна сказать.
— Более чем. Но поскольку великий князь был еще несовершеннолетним, маменька настояла на том, чтобы бракосочетание было отложено на два года.
— Бедняжка Ники!
— Ну, все хорошо, что хорошо кончается. 31 мая 1817 года принцесса Шарлотта, в сопровождении своего брата, будущего императора Вильгельма I, выехала в Санкт-Петербург. 24 июня было совершено миропомазание невесты с наречением её Александрой Федоровной, а 1 июля совершено торжественное бракосочетание.
— Если не ошибаюсь, Шарлотта — дочь покойной королевы Луизы, общепризнанной красавицы. Она тоже очень хороша собой?
— Она просто хороша собой — этого достаточно для семейной жизни.
— Я это тоже поняла, — тихо произнесла Екатерина Павловна. — Для моей семейной жизни вполне достаточно того, что мне есть, чем себя занять, помимо рождения и воспитания детей.
— И чем же? — не без иронии осведомился Александр.
— Просвещением, — не обращая внимания на насмешку, твердо ответила Екатерина Павловна. — Просвещением и образованием женщин, ибо только в этом случае они смогут воспитать достойных граждан своего государства… Кстати о женщинах, Саша. У нас с его величеством королем к тебе просьба…
— Да?
— Вилли хотел бы перевезти останки своей матери из России в Вюртемберг, чтобы захоронить рядом с отцом. Ты позволишь?
— Разумеется. Сегодня же прикажу отдать все необходимые распоряжения и подготовить документы. Я думал, ты попросишь что-то более существенное.
— Что же? У меня все есть. Я самая счастливая женщина на свете.
— Не говори так, Като! — с каким-то суеверным ужасом воскликнул Александр. — Никогда не говори! Ты сглазишь сама себя.
— Тебя ли я слышу, Саша? — изумилась Екатерина Павловна. — Ты никогда ничего не боялся, а уж что касается сглаза, порчи и всего остального… Откуда это взялось?
— Жизнь научила, — мрачно ответил Александр. — Все мои проекты оказались замками на песке, друзья — предателями, женщины — изменницами, соратники — трусами и корыстолюбцами.
— А ты не слишком сгущаешь краски, Саша? — мягко спросила сестра.
— Не слишком. В Вене я многому научился. Мне подсовывали там самых обольстительных женщин: графиню Розину Эстергази, «царственную красавицу», графиню Заурия, «дьявольскую красавицу», графиню Каролину Чечени, «кокетливую красавицу», графиню Юлию Зичи, «небесную красавицу», княгиню Габриэль Ауэрсперг, «сентиментальную красавицу». И все эти создания оказались лишь «дипломатическим и разведывательным оружием», которое так кружило мне голову, что венское правительство приобретало из первых рук точные сведения о моих планах.
— Но теперь-то ты это понял. И что же?
— А то, что я могу только благодарить Бога за то, что он смирил меня и укротил мою гордыню…
— А я, пожалуй, поблагодарю Господа за то, что он не сделал этого несколько лет назад. В таком состоянии духа ты вряд ли бы стал освободителем Европы.
Александр ничего не ответил, только посмотрел на свою сестру затравленным взглядом. Не раз и не два вспомнит потом королева Екатерина этот взгляд, в котором не было ничего императорского…
Но обещание, данное сестре, Александр выполнил. Через месяц после его визита в Штутгарт доставили гроб с останками принцессы Августы. В официальном докладе тогдашнего губернатора Эстляндии императору сообщалось, что, когда вскрыли гроб принцессы, никаких следов младенца или насильственной смерти не нашли. Принцессу торжественно похоронили рядом с ее супругом и король Вильгельм, похоже, успокоился и забыл о своей несчастной матери.