— Весьма разумно, — кивнул принц. — Это окончательное решение?

— Что касается императора, то, по-видимому, да. Но вот что скажет матушка…

— Думаю, мы скоро узнаем об этом. Вы не забыли, душа моя, что мы хотели осмотреть строительство нового здания в центре города?

— Разумеется, нет, Жорж. Я даже одета для выхода.

Принц подал руку супруге и они вышли из комнаты, оставив Марию, которая теперь могла спокойно и вдумчиво ознакомиться с посланием императора…

Принц не в первый раз лично инспектировал строительство в столице своей губернии. Благодаря его попечению, а также неподдельному интересу и энтузиазму его супруги, архитектурный облик Твери постепенно становился образцом высокого строительного искусства.

Частные дома, градостроительные ансамбли областного центра и уездных городов, загородные усадебные комплексы, церкви и монастыри здесь строили Растрелли, Казаков, Кваренги, Росси, Бове… Кстати, блистательная карьера Растрелли начиналась именно в Твери, и лишь позже он создал свои великолепные архитектурные ансамбли в Санкт-Петербурге.

В это же время заканчивалась застройка набережной — уникальная в архитектурном смысле. Принц и его супруга завершили то, что было начато Екатериной Великой, при которой придворный деятель Иван Бецкой составил «Мнение», где излагал свои соображения по поводу застройки города Твери:

«Регулярство, предлагаемое при строении города, требует, чтобы улицы были широки и прямы, площади большие, публичные здания на способных местах и прочее. Все дома, в одной улице стоящие, строить надлежит во всю улицу с обеих сторон, до самого пересечения другой улицы, одною сплошною фасадою».

Действительно, дома, стоящие на набережной, невзирая на свое разнообразие, имели как бы общий, один сплошной фасад. Создавался уникальный памятник градостроительства, подобный которому проблематично было отыскать в России. Город радовал глаз «тверской полубогини» и, естественно, тешил ее тщеславие, которое с годами не становилось меньше…

Неделей позже Екатерина Павловна получила новое письмо от императора, прочитала его быстро и на сей раз молча, после чего накинула мантилью и вышла в сад, отмахнувшись от предложения Марии сопровождать ее. Ничего нового в этом не было: великая княгиня порой любила погулять в полном одиночестве, особенно если ей нужно было что-то обдумать.

Она и представить себе не могла, что Мария письмо прочтет. Причем почему-то вслух, хотя и очень тихим голосом. А потом фрейлина села у окна к неоконченному вышиванию, но продолжала говорить сама с собою, благо никто не мог ее услышать.

«Император был в Павловске, где сейчас живут императрица-мать, великие князья Николай и Михаил и великая княжна Анна. Двор вдовствующей императрицы по-прежнему представляет собой толпу старых немок, верховодят которыми графиня Ливен и графиня Бенкендорф. Обе эти дамы практически не отходят от вдовствующей императрицы, точно телохранительницы.

Раздражение императора тут же вызвал сам облик его матушки, которая упрямо придерживается моды, принятой при дворе ее покойного супруга: туфли на высоких, толстых каблуках, которые увеличивают и без того немалый рост ее величества, на голове ток со страусовым пером, на голой шее ожерелье, а у левого плеча черный бант с белым мальтийским крестиком. Платье не по возрасту короткое, туго зашнурованное, с высокой талией и короткими рукавчиками, руки — в лайковых перчатках выше локтя.

Более часу прошло в обычных прогулках по парку, где все напоминало императору отца, и незначащих разговорах. Братья сначала находились неподалеку, затем опередили мать и брата и стали о чем-то громко беседовать. Это вызвало еще большее недовольство императора, который, как известно, глуховат и не терпит, когда чего-то не слышит.

На воспитателей — дряхлого, с морщинистым лицом немца Ламсдорфа и русского кавалера Глинку — великие князья не обращали никакого внимания. Николай несколько раз прерывал брата в разговоре, говорил резко, забывшись, вдруг громко и грубо захохотал. Михаил был, видимо, обижен и говорил плаксиво и собираясь заплакать. Императрица и ее свита беседовали с императором, стараясь его занять, а он прислушивался.

Графиня Ливен подбежала к великим князьям. Император слышал, как она быстро сказала что-то братьям по-немецки, видимо забыв, что этикет требовал французского языка, а они отрывисто и капризно ей ответили. Из чего Александр сделал единственный возможный вывод: братья невоспитанны и грубы.

Позже император спросил Ламсдорфа, как учатся братья. Воспитатель ответил, что успехи заметны, последнее сочинение было задано на тему о превосходстве мирного состояния над войною. Император одобрительно кивнул и спросил у великого князя Николая, что он написал о важном вопросе. Вместо него, помолчав, вдруг ответил Ламсдорф:

— Ничего.

Император молча посмотрел па него и па брата и вдруг отвернулся, словно никогда не задавал вопроса. Действительно, великий князь Николай не написал ни строки, выказав этим свою отроческую строптивость. Недовольство императора было слишком явное. Императрица, густо покраснев, тотчас выслала всех. Они остались одни.

Император спросил мать, не находит ли она нужными какие-либо изменения в воспитании и образовании ее сыновей. Он рассказал ей об открывающ ееся в Царском Селе особен ное заведе ние под названием лицей, состоящее под его личным покровительством. Все это потому, прибавил он, что случайностей предугадать невозможно, и неизвестно, кому придется впоследствии занять трон.

Последнюю фразу он прибавил намеренно, хотя вопрос о наследнике в разговорах со вдовствующей императрицей он всегда обходил. Брат Константин, который был моложе его всего на два года, был человек невоздержанный, мать его ненавидела и мечтала, чтобы наследником престола был объявлен Николай, ее любимец.

Император слышал также, что мать втайне надеется пережить его и стать регентшей при младшем сыне. Намек о том, что Александр, возможно, назначит наследником Николая, мог ее убедить. На деле он не собирался этого делать, во всяком случае в близком будущем. Наоборот, он написал своей сестре в этом же письме совсем о других планах престолонаследия.

Как и следовало ожидать, вдовствующая императрица ответила, что не видит необходимости менять что-то в воспитании великих князей, и тут же перевела разговор на свои планы относительно замужества младшей дочери, великой княгини Анны.

Тем не менее, император решил, что Лицей, который был основан для пребывания и обучения в нем великих князей, должен будет открыться, хотя великие князья останутся по-прежнему при императрице.

Это еще больше укрепило его в мысли о том, что наследником престола он специальным манифестом назначит принца Ольденбургского, с которым, правда, должен предварительно обсудить вопрос о перемене вероисповедания. Император просит великую княгиню деликатно подготовить почву для этого разговора, но пока не говорить супругу ничего конкретного.

Таково содержание письма, полученного Екатериной Павловной. Думаю, что решение все-таки открыть лицей вызвано тем горячим участием, которое приняла в этом проекте великая княгиня, так что наши с ней разговоры оказались не напрасны».

Вернувшаяся в свои покои Екатерина Павловна застала фрейлину за вышиванием, точно в том же положении, в каком оставила.

В январе 1811 года было обнародовано постановление об учреждении лицея. Об этом великая княгиня не замедлила уведомить своего «учителя» — Карамзина. Постоянное общение с ним привело к тому, что Екатерина Павловна попросила историка письменно высказать свои мысли о состоянии России и о тех мерах, которые предпринимало тогда русское правительство по реформировании государственного устройства.

Кроме того, Екатерину Павловну, чей двор слыл центром русского патриотического духа, очень беспокоило влияние на брата-императора энергичного реформатора М. М. Сперанского, и ей хотелось противопоставить ему не менее сильное влияние, помимо своего собственного.