— Тогда и поговорим о перемене веры, — отрезала Екатерина. — Не спорь со мной, Саша, в нашей семье уже было несколько странных смертей. Я не позволю рисковать жизнью своего ребенка.

Как ни настаивал Александр, его любимая сестра твердо стояла на своем, не объясняя даже того, что называла «загадочными смертями». И не призналась брату, что действует по совету своей фрейлины-наперсницы, которая и высказала идею, что переменить веру никогда не поздно, а маленький принц-лютеранин никому не будет казаться соперником в делах престолонаследия.

В отличие от Александра, принимавшего самое живое участие в радостном для семьи Екатерины Павловны и принца Ольденбургского событии, императрица Елизавета Алексеевна не выказывала особого внимания к невестке и не преминула осудить ее за то, что она отвергла столь милостивое предложение императора.

Царствовавшая императрица даже отложила на три дня свое возвращение в Петербург из загородной резиденции, чтобы избежать первой недели после родов великой княгини Екатерины, и обязательных по этикету поездок в Павловск. Сама она полгода назад потеряла долгожданного новорожденного сына, который прожил всего несколько дней и скончался, по мнению врачей, «от родимчика».

Тогда же Мария Алединская и начала периодически беседовать со своей госпожой о том, что нужно обеспечить престолонаследие Ольденбургского дома и не давать никому повода заподозрить великую княгиню в иных замыслах. Тщеславие в данном случае уступило у Екатерины место природному здравому смыслу, тем более что она не сомневалась: младенец был отравлен.

— Если бы злоумышленник знал то, что знаем только мы с братом, ребенок остался бы жив, — сказала она как-то Марии. — Тебе и теперь могу сказать: Елизавета забеременела не от законного мужа. Отец ребенка — один из ее придворных.

— И его величество знал об этом? — поразилась Мария.

— Александр не хотел скандала и огласки. Несмотря на то, что отношения с императрицей у них давно прохладные, чтобы не сказать больше, он рассудил, что если отправить Елизавету в монастырь и добиться развода, то придется искать новую императрицу… Ему же вполне хватает мадам Нарышкиной, да и к престолу он становится все равнодушнее.

Очень скоро после того, как ее первенец был окрещен, Екатерина переехала в Санкт-Петербург, в Зимний дворец, устав от требований и придирок вдовствующей императрицы. А спустя полтора месяца после родов вернулась в Тверь, где чувствовала себя куда комфортнее и безопаснее, чем в столице и ее окрестностях. Очень скоро жизнь вошла в свою колею, и «тверской двор» засиял прежним блеском.

Карамзин после очередного визита в Тверь сообщал писателю И. И. Дмитриеву о своих впечатлениях:

«Только в нынешнюю ночь возвратились мы из Твери, где жили две недели как в волшебном замке. Не могу изъяснить тебе, сколь великая княгиня и принц ко мне милостивы. Я узнал их несравненно более прежнего, имев случай ежедневно говорить с ними по нескольку часов во время наших исторических чтений. Великая княгиня во всяком состоянии была бы одною из любезнейших женщин в свете, а принц имеет ангельскую доброту и знания, необыкновенные в некоторых областях».

Великая же княгиня, удостоверившись в способностях Карамзина и чувствуя в нем единомышленника, вознамерилась приблизить его к Твери. Ей хотелось иметь рядом умного собеседника, с которым можно было бы общаться постоянно.

— Почему бы вам не стать гражданским губернатором Твери? — спросила она как-то Карамзина. — Вы очень облегчили бы жизнь моему дорогому супругу и украсили мою.

— Ваше императорское высочество, — растерянно ответил тот, — я благодарен вам за высокую милость, но вынужден отказаться.

— Отчего же? — искренне удивилась Екатерина.

— Боюсь, что не смогу сочетать обязанности государственного служащего с трудом историка.

— Да полно вам!

— Нет, право, я или буду худым губернатором, или худым историком.

— Вы неподражаемы! — рассмеялась Екатерина Павловна. — Что ж, оставайтесь историком, только не лишайте меня вашей дружбы.

Карамзин с подчеркнутым почтением поцеловал край платья великой княгини и тихо сказал:

— Я не могу называть себя вашим другом, ваше императорское высочество. Вы — полубогиня, а я — простой смертный.

При всех своих несомненных достоинствах, Екатерина Павловна была слишком женщиной, чтобы не ценить комплименты и даже откровенную лесть, особенно если льстили с таким тактом, как Карамзин.

А он… Он очень высоко ценил отношение к себе Екатерины Павловны, почитал ее и действительно за глаза называл «Тверской полубогиней».

Сама же Екатерина Павловна в письмах называла Карамзина своим учителем. Тем не менее она писала ему почти всегда по-французски, то ли не рискуя выражать свои мысли на языке, который все-таки не был для нее основным, то ли подчеркивая, что не хочет вторгаться в ту область, где царил русский писатель, один из основателей нового литературного языка, ясного и выразительного.

Дружба Екатерины Павловны с писателем и историком была искренней и долгой: они не раз встречались, а потом поддерживали переписку до самой смерти великой княгини. К тому же она не раз потом была посредницей между ним и императором, в чем ее всегда очень энергично поддерживала верная Мария, тоже ставшая большой поклонницей Карамзина и уже не скрывавшей этого.

А влияние на Александра увлекающаяся, страстная и энергичная, Екатерина Павловна имела действительно большое; он советовался с ней по самым различным вопросам внешней и внутренней политики и посвящал ее в такие планы и мысли, которые оставались тайной даже для ближайших его сотрудников. Все в ближайшем окружении императора знали, что она была его любимой сестрой. Екатерина Павловна прекрасно знала о своем влиянии на брата, о том, что этому внутренне очень одинокому человеку так нужен близкий человек, понимающий, сочувствующий, готовый помочь если не делом, то советом.

По мнению современников, Великая Княгиня Екатерина Павловна содействовала отставке графа и Андреевского кавалера Михаила Михайловича Сперанского и возвышению графа Федора Васильевича Ростопчина.

Сохранилась обширная переписка между Александром I и его сестрой, из которой видно, что они обсуждали самые разные вопросы — от личных до государственных. В годы вынужденной дружбы с Наполеоном, которая так тяготила Александра, Екатерина Павловна, со своим умом, пылким патриотизмом и в то же время с тонким женским чутьем, была брату особенно необходима. Она была его ближайшим другом и советчиком и пользовалась его полным доверием.

Именно у Екатерины Павловны император искал поддержки в тяжелые минуты сомнений, зная, что она разделяет его мысли. Поэтому Александр не раз навещал сестру в Твери, а когда находился в Петербурге, ездил по России или был в Европе, то поддерживал оживленную переписку.

В один из таких приездов Александр внезапно признался сестре:

— Като, меня очень беспокоит то, с позволения сказать, воспитание, которое получают мои младшие братья.

— Почему, Саша? — искренне удивилась Екатерина. — Они воспитываются при маменьке, а ее величество и мне, и моим сестрам дала прекрасное образование…

— Для женщин, — перебил ее Александр. — К тому же воспитывала вас не она лично, а другие люди, очень удачно избранные среди прочих. Учителя же моих братьев люди вполне достойные, но…

— Малообразованные?

— Нет. Слабохарактерные. А великие князья строптивы, капризны, и испытывают крайне мало интереса к наукам вообще. А я хотел бы видеть их впоследствии выпускниками какого-нибудь университета. Посмотри на своего мужа — вот образец, которому следует подражать.

— Это правда, — нежно улыбнулась Екатерина. — Мой Жорж — совершенство во всех отношениях. Но ведь еще не поздно сменить наставников и подготовить братьев к учебе в университете, пусть даже и в России.

— Я бы хотел, кроме этого, ослабить влияние на них двора вдовствующей императрицы. Точнее, пресечь его.

— Тогда нужно отдать их в пансион, — пошутила Екатерина. — Жаль, что великих князей нельзя доверить иезуитам, говорят, они дают своим питомцам блестящее образование и воспитание в полной изоляции от общества.