Зеймото, видя, что ничем иным он не может доставить большее удовольствие наутакину и достойно отплатить за оказанные милости, преподнес ему свое оружие. Сделал он это, вернувшись как-то раз с охоты, на которой настрелял большое количество голубей и горлиц. Наутакин принял подарок как величайшую драгоценность, заверил Зеймото, что мушкет дороже ему всех сокровищ Китая, и в благодарность велел выдать ему тысячу таэлей серебром, настоятельно прося его показать, как делают порох, ибо без него мушкет окажется бесполезным куском железа. Зеймото обещал выполнить его просьбу и обещание свое сдержал. И так как отныне главной радостью и развлечением наутакина было стрелять из мушкета, приближенные его, видя, что ничто иное не может так его порадовать, как это развлечение, приказали по образцу подаренного мушкета изготовить другие, такие же, что и было вскорости выполнено. Увлечение этим оружием и любопытство к нему росло не по дням, а по часам, и когда мы через пять месяцев с половиной покинули этот остров, там уже было свыше шестисот мушкетов. А когда меня в последний раз послал туда вице-король дон Афонсо де Норонья с подарком королю Бунго ^{234}, что произошло в 1556 году, японцы уверяли меня, что в городе Фушеу ^{235}, столице этого государства, мушкетов уже имеется тридцать тысяч ^{236}. Я очень удивился тому, что их стали столь быстро производить, на что некоторые купцы, люди благородные и почтенные, сказали мне, что на всем японском острове мушкетов уже более трехсот тысяч и что они сами купили их двадцать пять тысяч у лекийцев за шесть поездок, совершенных на их остров. Итак, благодаря одному-единственному мушкету, который Зеймото с самыми лучшими намерениями, из дружбы подарил наутакину, чтобы как-то отплатить ему хотя бы отчасти за оказанные ему почести и милости, как я уже раньше говорил, огнестрельное оружие настолько размножилось в этой стране, что нет деревни, ни местечка, какими бы незначительными они ни были, где бы не оказалось свыше сотни мушкетов, а уж в крупных и значительных городах иначе их не считают, как на многие тысячи. Из этого явствует, какого рода люди эти японцы и какую приверженность они имеют к военному делу, которое доставляет им больше удовольствия, чем всем прочим доселе известным народам.

Глава CXXXV

Мы уже двадцать три дня жили в свое удовольствие на острове Танишума, отдыхая и занимаясь рыбной ловлей и охотой, к которым японцы имеют большую склонность, когда в порт к нам зашел корабль из королевства Бунго, на котором прибыло большое количество купцов. Как только они сошли на берег, они явились с подарками к наутакину, как это у них принято. Вместе с ними прибыл с сопровождавшей его челядью и один пожилой человек, которому все оказывали большое почтение. Опустившись на колени перед наутакином, он передал ему письмо короля Бунго и богато отделанный золотом меч, а также коробку с веерами, которую наутакин принял с превеликими церемониями. Последний, подробно расспросив посла о разных делах, прочел письмо короля и, уразумев содержание его, некоторое время пребывал в задумчивости, после чего, отпустив посла и приказав принять его с должными почестями, велел нам явиться к нему и, подав знак толмачу, находившемуся немного поодаль, сказал нам:

— Очень прошу вас, друзья мои, выслушать это только что переданное мне письмо короля Бунго, повелителя моего и дяди, после чего я скажу вам то, чего я от вас желаю.

И, передав послание короля своему казначею, велел прочесть его вслух. Гласило оно следующее:

«Правый глаз лица моего, восседающий в одинаковом почете со мной, как и все любимые мною, Хиаскаран Гошо, наутакин острова Танишума, я, Орежендо, отец твой по истинной любви, как и тот, имя которого ты восприял, король Бунго и Факаты, повелитель великих домов Фиансимы, и Тозы, и Бандоу ^{237}, верховный глава малых властителей островов Гото ^{238}и Шаманашеке, извещаю тебя, сын мой, словами, изреченными устами моими, что в недавнем прошлом люди, прибывшие из твоей земли, сообщили мне, что в твоем городе пребывают три шеншикожина с конца света, люди, очень сходные с японцами, одевающиеся в шелка и препоясывающие мечи, но не как купцы, занимающиеся торговлей, а как люди, коим дорога честь и которые ею одной стремятся позлатить свои имена. Люди эти сообщили тебе ценные сведения о том, что творится во внешнем мире и, в частности, поручились своей честью, что существует некая земля, значительно превосходящая размерами нашу, в которой обитают черные и коричневые люди, — известие, для нашего ума непостижимое.

А посему очень прошу тебя, как сына, равного единокровным сыновьям моим, быть настолько любезным и прислать мне с Финжиандоно, направленного мною навестить мою дочь, одного из этих трех, которые, как меня уверяют, проживают у тебя, тем более что, как тебе известно, этого требует и моя длительная болезнь, и недуги, терзающие меня, и тяжелая грусть моя, и великая скука. Если же в состоянии моем наступит какое-либо ухудшение, пусть не тревожится шеншикожин, — честью своей и моей заверь его, что он немедленно и беспременно отправлен будет назад. Подобно сыну, желающему угодить своему отцу, сделай так, чтобы я увеселился созерцанием этого чужеземца, и выполни мою просьбу. Остальное же, что я в настоящем письме оставил недосказанным, передаст тебе Финжиандоно, через которого прошу тебя поделиться добрыми вестями о себе и о дочери моей, ибо ты знаешь, что она бровь правого глаза моего, созерцание коей веселит мое лицо. Совершено во дворце Фушеу, седьмого мамоко луны». Прочитав это письмо, наутакин обратился к нам:

— Король Бунго, мой повелитель и дядя мой, брат моей матери, но прежде всего он мой добрый отец. Называю его так, ибо он отец жены моей; по этой-то причине и любит он меня столь же крепко, как если бы я был одним из собственных сыновей; уверяю вас, мне так хочется выполнить его желание, вследствие великого чувства благодарности, которую я к нему испытываю, что охотно подарил бы значительную часть земель своих, только бы господь помог мне доставить ему удовольствие и дал мне возможность направить одного из вас к нему, ибо посещение ваше было бы для него драгоценнее всех сокровищ Китая. А теперь, когда вы услышали от меня изъявление моего желания, очень прошу вас согласовать и ваше с моим: пусть один из вас двоих выразит готовность поехать к королю Буунго, которого я почитаю отцом своим и повелителем, ибо того третьего, коего я поименовал родичем, я не могу отпустить от себя, пока он окончательно не научит меня стрелять из мушкета.

На это мы, Кристован Барральо и я, ответили, что мы целуем руки его величества в благодарность за намерение воспользоваться нами и просим, раз это его величеству угодно, указать, кого он избирает, ибо тогда тот немедленно начнет собираться в путь.

Князь на мгновенье задумался, кого выбрать, а потом, указав на меня, произнес:

— Пусть поедет кто повеселее и не такой серьезный. Он более придется по вкусу японцам и отгонит от больного печаль. Рассудительная важность для недужного не годится: она нагнала бы на него грусть и тоску и заставила бы его лишь больше томиться.

Последняя мысль привела наутакина в веселое расположение духа, и он обменялся с окружающими несколькими шутками и остротами. Пока он вспоминал всякие поговорки и изречения, до которых японцы большие охотники, вернулся Финжиандоно, которому он меня немедленно препоручил, настойчиво прося его позаботиться о полнейшей моей безопасности, что меня чрезвычайно обрадовало и окончательно рассеяло опасения, которые у меня раньше были из-за недостаточного знакомства с этими людьми. Наутакин велел выдать мне двести таэлей на дорогу, после чего я собрался как можно быстрее, и мы отправились в путь, Финжиандоно и я, на гребной лодке, которую они называют фунсе.