— Да, думаю я о твоем Остаке, не меньше тебя думаю! — зная о ее заботах, прямиком отвечает Мних, да уходить не торопится, правда, и на людях особо не показывается, все хоронится в большом доме Аны; с евнухом Самуилом уже давно вновь спелись, все о чем-то шепчутся, секретничают.

Наконец, решено — евнух Самуил уходит в Самандар, через дней пятнадцать-двадцать должен вернуться. Ни через двадцать дней, ни через тридцать он не объявился, и тогда уже сам Мних и Астарх отправились по тому же маршруту. Вскоре Астарх вернулся. А к концу зимы объявились и Мних, и Самуил, и вместе с ними еще сорок человек — по виду, вроде, тюркуты, в то же время иудеи, в общем — люди крепкие, молодые, видать, идейные; в фесках, регулярно молятся, да с оружием не расстаются.

— Ана, — постановил Мних, — эти люди под твоим покровительством, и твоим началом. За их жизнь — ты отвечаешь. Они, как и ты, должны охранять и беречь нашу тайну. Для них мы построим отдельное поселение Хазар-Кхелли, и средств для существования и задабривания местных жителей у них предостаточно. Да к тому же и твой авторитет есть. К лету мы вернемся. Помни — твой сын в обмен за сундук.

— И сын, и брат, — тихо торговалась Ана.

— За Бозурко — постараюсь, но не гарантирую, с ним иное. А без Остака я не вернусь, отвечаю, — твердо заявил Мних.

Это было на стыке зимы и весны; в горах еще лежал плотный, ранний снег, а на предгорье уже всюду чернели проталины; от оживающей черной земли шел вздохами густой пар. По вскипающей по весне, шумливой пойме Аргунского ущелья Ана с Астархом провожали Мниха и Самуила до самой равнины.

— Зембрия, спаси Остака, верни, — последнее, что сказала Ана.

— Верну, обязательно верну… До свидания, Ана! — тоже плакал Мних. — Мы создадим денежную державу, и все будем там жить!

День был хмурый, давящий, невыносимо тоскливый. С севера, с равнин сплошным холодным фронтом ползли тяжелые, низкие, темные тучи; и все шел и шел моросящий дождь вперемешку со снегом.

Несколько раз Мних останавливался, оборачивался, долго махал рукой, и когда из-за густого тумана уже видимость пропадала, он надолго застыл, как каменное изваяние, и тогда евнух Самуил возвратился и как ребенка повел его за руку, а Мних на ходу все оглядывался, от того спотыкаясь о камни русла, все время падал, и все равно, будто чувствуя, что в последний раз, выворачивал шею, хотел навсегда запечатлеть этот дорогой для него образ Аны, образ Аны Аланской-Аргунской!

……

В этом месте запись обрывается, и через значительный пробел новая запись, иным почерком, иными чернилами, и не на иврите, а на латыни:

……

…Эта тетрадь и прилагаемая к ней схема какой-то части Кавказских гор обнаружены мною — Аланом Мнихом при переезде в 1046 году. Очевидно, тетрадь принадлежит моему прадеду — Зембрии Мниху, который в период с 965 по 970 гг. отправился на Кавказ и бесследно исчез. Та же судьба постигла и его приемного сына — Остака Мниха, и его внука, моего отца — Астарха Мниха. По завещанию Зембрии Мниха, я обязан продолжить род Мниха, а затем отправиться по тому же маршруту… Поиск не должен прекратиться. Я верю в свою удачу! Алан Мних. 1049.

……

На этом запись вновь обрывается, хотя чистых страниц еще много. Известно, что эта тетрадь была обнаружена только в середине XVI века при реконструкции одного старого замка в центре Европы, где сейчас располагается Швейцария…

Не известно, завершенным ли является данное литературное произведение или нет. Однако, хранитель этой тетради — Давид Безингер, счел нужным, в меру своих возможностей доисследовать данную тему, и может быть, не совсем достоверно, но в меру своих изысканий продолжить исторический экскурс, хотя бы в хронологическом порядке…

Как император Никифор Фок мало чем отличался от череды самозванных правителей Византии. Как и его предшественники, он в чем-то преуспел, в чем-то нет. Будучи талантливым полководцем, Никифор вернул многие, утраченные было, территории на юго-востоке и севере, и его влияние на соседние страны было существенным, если не судьбоносным.

Так, лично Никифор, узнав, что Зембрия Мних и евнух Самуил нашли убежище себе и своей «мессии» в Хазарии, войск туда не послал — далеко, зато направил специальных посланников к северным варварам — печенегам, булгарам, русичам с щедрыми подарками с военно-политической подоплекой.

К тому времени Хазарский каганат, образованный как федерация народов Северного Кавказа, с веками, с проникновением в правящую верхушку чуждых людей, уже изнутри сгнил, и первая, даже незначительная внешняя сила свела бы на нет эту великую империю, просуществовавшую более шести веков.

Так оно и произошло. Русичи на кораблях спустились по Волге, а тридцатитысячная конница печенегов-тюркутов атаковала северную столицу каганата с суши. Наемная армия каганата, кстати, тоже состоящая в основном из тюркутов, особого сопротивления не оказала. Итиль был быстро покорен, разграблен, разрушен. И по особому поручению византийского императора всюду выискивают иудеев-правителей каганата, а их и след давно простыл. И не знает Никифор, что его жестокий приказ раньше его послов в Итиль прибыл; загодя иудеи убрались.

А захватчики на этом не угомонились, их военные советники из самой Византии указали новую цель — юг Хазарии. По Хазарскому (Каспийскому) морю и далее по Тереку направились русичи; прикаспийской степью пошли печенеги. Южная столица империи, славный город Самандар, тоже был быстро разграблен, покорен, и здесь правители загодя бежали, бросив на произвол судьбы неродной народ.

Как гласит летопись, только после падения Самандара князья северокавказских народов, и то не все, решили объединить свои силы против внешнего врага, и выбрали своим полководцем некого Астарха из Алдов, чья доблесть прославилась не только на родине, но и далеко за ее пределами. Однако, это не помогло, силы были далеко неравные. С тяжелыми боями и большими потерями пятитысячная армия Астарха отступала до столицы Алании Мааса и здесь дала последний бой. Все, в том числе и Астарх, полегли; Маас был тоже покорен, опустошен. Далее северные варвары должны были идти вверх по долинам рек Аргун, Асса и Терек. Но из Константинополя дополнительных посулов не поступило, да и награбленного в Итиле, Самандаре и Маасе — достаточно, а чтобы закрепиться на этой территории — еще опыта нет, сил и влияния не хватает. Так и осталась Хазария — обескровленная, бесхозная, еще не совсем добитая.

И дело в том, что Никифору стало не до Хазарии. Завоевания вне пределов Византии оказались палкой о двух концах. Хоть и был Никифор хорошим полководцем, а правитель оказался никчемный. Он все внимание уделял армии, и столько на это тратил средств, что казна пустовала, и царю все время приходилось увеличивать поборы со своего населения. А воины, в том числе и наемные, так возомнили о себе, что вели себя разнузданно, даже внутри армии, устраивая беспредел, бесчинства, в том числе и самосуды.

В то же время какие-то мощные силы изнутри или извне чинили препятствия в сфере экономики. Влиятельные купцы почему-то Византию обходили; все достойное стало дефицитным. Хлеб на корню кем-то скупался и пропадал, и даже ходили слухи, что его тайно сжигают, даже в море сбрасывают. За какой-то год, может, два — цены на хлеб и другие основные продукты возросли многократно. Инфляция галлопирует, денег не хватает, казна пуста, что есть, разворовано, народ царем не доволен. А тут два года подряд еще и засуха, потом страшное землетрясение, разрушившее пол-Константинополя и убившее тысячи людей. И это все Никифора не сильно занимает, он разрабатывает новую военную доктрину, и тут слух, точно беда.

Тот, вроде самый близкий человек, что сотворил из Никифора императора, стал самым лютым врагом, и ныне ищет его царь в далекой Хазарии, ищет и в дикой Европе, а этот вредитель — Зембрия Мних, сам в Византии объявился, где-то в столице живет, и это не все — кто-то видел его даже в Большом дворце, якобы, прошмыгнул он в покои Феофаны.