Заправилы казачьего отряда для успешного похода произвели своего атамана походного… в царевичи.

В один прекрасный день Илейка «открылся», «поведал тайну». Он объявил себя царевичем Петром, сыном царя Федора Ивановича, внуком Ивана Грозного. Царствовавшему тогда «царю Димитрию» он приходился, таким образом, родным племянником.

Возникло было осложнение. У царя Федора Ивановича никогда не было сына — ни Петра, ни какого-либо другого. У него родилась дочь Феодосия, единственная, но и она вскоре умерла.

Илейку все эти обстоятельства нисколько не смутили. Очень просто, родился у царя Федора Ивановича сын — он, Петр. Борис Годунов, добившийся престола после смерти царя Федора, выкрал младенца и подменил девочкой. Но его, царевича Петра, спасли от рук злодея Годунова, и вот — он жив и объявился народу.

Казаки подивились, многие посмеялись. «Ну, что ж! Царевич так царевич! Нам же лучше. Пусть называется Петр!»

Стал Илейка царевичем Петром Федоровичем.

Ватага весной двинулась вниз но Тереку. Терский воевода Петр Головин послал к ватаге казачьего голову Ивана Хомяка. Тот настаивал:

— Атаманы-молодцы! Надобно Петру Федоровичу показаться нашему воеводе, надобно ему в Терки явиться!

Казаки расхохотались:

— Э-ге-ге! Дурней нет! Мы пустим к вам царевича, а вы его убьете! Тому не быть!

Ватага двинулась под Астрахань.

«Царевич Петр» написал о себе «царю Димитрию» (Лжедимитрию I). Самозванец ответил самозванцу, что зовет его, царевича Петра, в Москву пожаловать, если он истинный царский сын. Если нет, то пусть удалится с Руси.

Пошли казаки с Илейкой вверх по Волге-реке.

Стоянки на берегу… Кони стреножены. В прибрежных высоких камышах притаились смоленые струги. В шатре пирует «царевич Петр». Одет добротно: в богатый алый бархатный кафтан. Серая смушковая шапка с красным шлыком и сабля в ножнах, украшенных драгоценными камнями, валяются на лавке. Пистоль за поясом.

Кругом сидят есаулы и сотники, шумят, смеются. Море разливанное! Дым коромыслом!

Запыхавшись, вбегает казак:

— Царевич, поспешай! Караван судов плывет!

Все мгновенно отрезвились, помчались к стругам.

Караван подходит ближе. На судах купцы везут товары, и перебрасывается на них сотня стрельцов.

«Царевич» пронзительно свистнул. Казаки завопили:

— Сарынь на кичку!

Челны, как стрелы, полетели к судам. Там всполошились, грохнули пушки, защелкали самопалы. Казаки из двух затонувших челнов барахтались в воде, а другие уже облепили расшивы, беляны. По лестницам с крючьями бросились на палубы. Впереди сам «царевич». С ожесточением сечет головы.

Кровь рекой… Быстро и ловко все кончили. Раскачивая за руки, за ноги, выбросили трупы в воду. С удалой песней казаки пригнали суда к берегу.

«Царевич» уселся в бархатное кресло, принесенное с беляны. Вид его гордый, довольный. Стрельцы и матросы с забранных судов подходят к нему, целуют руку, на которой сверкает золотой перстень: начался прием в казачью ватагу.

На берегу лежит громадная куча отвоеванного добра «Царевич» подозвал есаула, нахмурил брови, тень прошла по лицу.

— Митроха, иди, дувань взятое! Токмо смотри, по справедливости! Я тебя знаю. Чуть что — повешу!

Оторопелый есаул растерянно ответил:

— Что ты, что ты, Петр Федорыч! Сделаю, как нельзя лучше. Комар носу не подточит.

— То-то комар!.. Смотри, погано будет, ежели…

Есаул поспешно отошел, оглянулся с опаской.

На высоком крутом берегу, поросшем лесом, у Жигулей, расположились мужики и смотрят вниз, на Волгу. Они оживленны, радостны.

— Ишь как суда-то, чай купецкие, облепили!

— Вон по лестницам с крюками лезут!

— Не токмо лезут, а и в воду падают.

— Упадешь, коли топором по головушке стукнут!

Доносятся крики, выстрелы.

— Берут, ребята, берут! Купцам не сдобровать.

— Дело кончено, мужики! — кричит дядя Елистрат.

Сбивши шапку на затылок, торжествуя, он так глядит на окружающих, словно сам разбил стрельцов. Все рады донельзя.

— Ребята, гайда вниз, — зовет Елистрат.

Толпа бросилась к берегу, где уже дуванят товары. У мужиков глаза разгорелись.

— Эко добра-то купецкого сколько! Вон кафтаны, зипуны, порты… Благодать!

Мужички подходят к торжественно восседающему на кресле Илейке. Сняли шапки. «Царевич» самодовольно глядит на них, молчит. «Ишь народ-то какой здоровый, дородный! Воины добрые! Таких раскачать — барам на сдобровать», — думает он.

Мужички мнутся, толкают в бок Елистрата.

— Сказывай ему, сказывай! Ты — краснобай!

Тот подходит к Илейке, вид независимый.

— Твое степенство, кто же таков будешь? Уж не Петр ли Федорыч, царевич? Слухом земля полнится, что грядет по Волге царевич со товарищи: суда купецкие забирают, войска царские побивают, бояр, дворян под корень секут, а народ черный жалуют.

Мужички вторили:

— Жалуют, жалуют!

«Петр Федорович» встал, ответил, благосклонно улыбаясь:.

— Верно! Сие — я, царевич Петр Федорыч. Народ черный дорог мне. Вон туда идите, к тому рябому.

Крикнул:

— Митроха! Одели их!

Крестьяне ринулись к Митрохе. Получили часть отнятого добра. Вернулись, закланялись «царевичу».

— Так-то вот, мужички! По Волге еду, а меня народ встречает, привечает. И я в долгу не остаюсь. Вы отколь?

— С Жигулей, царевич! С поместья, токмо мы барина своего убили.

— Добро! Супротив царя, значит, идете! Я здесь два дня жить буду. Мне подмога нужна. Пришлите мужиков поздоровее. Оружье дам, с собой их заберу. Ну, а с поместьем что делать станете?

Елистрат, уже одевшийся в новый суконный кафтан, в сафьяновых сапогах, любуясь на себя, ответил:

— Делить поместье и землю будем. И не миновать нам атамана, есаула выбирать, правствовать.

Мужички загалдели:

— Так и сделаем! Быть посему!

— Славно дело, мужички! Ныне идите в деревню свою, говорите, что царевича видали, Петра Федорыча.

Указывая на Елистрата, он добавил:

— Вот вам и атаман, ишь какой шустрый!

Елистрат ухмыльнулся:

— Не откажусь, коли выберут. А мужиков завтра к тебе пришлем. Нам все едино, что царевич, что не царевич, токмо бы за нас стоял.

Мужички закричали:

— Прощенья просим!

Замахали шапками, ушли.

Казаки подошли к Свияжску — городку недалеко от Казани. Прибыл к «царевичу Петру» стрелецкий голова из Царево-Кокшайска, Иван Доможиров.

— Слушай, царевич, на Москве убит Димитрий царь!

Пораженный Илейка всполошился, и все ринулись назад, вниз по Волге.

Но замешательство его продолжалось недолго. Усилились восстания в стране. Вскоре образовался и центр народных восстаний — в Путивле.

Войско Илейки перешло с Волги на Дон.

В это время Шаховской прислал «царевичу Петру» приглашение пожаловать в Путивль, куда Илейка со своим войском и ушел.

Илейка был мужик смышленый, аховый. Ни в бога, ни в черта не верил. Верил в свою казачью удачу, в саблю острую, пистоль да самопал. Крепок был на руку, в струне держал молодцов своих.

Явился Илейка к Шаховскому. Тот его сразу разгадал.

«Пава на волчьих ногах! Дите царское! Шпынь непотребный, без стыда, без совести! Если бы ныне «царевич Петр» здравствовал, сиречь дочь Федора Ивановича Феодосия, то было бы ей годов семнадцать, а нашему «царевичу» тридцать с лишком!.. Возись ныне с таким явным для всех самозванцем! Да нечего делать, приходится!..»

Глава X

Как многоводная река прорывает весной плотину и разливается широко, глазом не охватишь, так и стихийное народное движение разлилось по Руси. Как сухая трава в степи от огня, вспыхивали все новые и новые очаги восстания.

Во многих городах и селах на Руси шли поджоги боярских и дворянских хором. Крестьяне, холопы, восставшие стрельцы делили господское имущество и господские поля и луга. Расправлялись с воеводами и приказными, остававшимися на стороне царя и отказывавшимися идти за народом. Непокорных сбрасывали с городских стен в воду, вешали, изгоняли. Уничтожались холопьи кабальные записи, крестьянские порядные грамоты.