Где они? Где обещанный инженер-фортификатор? Время идет. Оно работает на руку врагам…»

Василий Степанович после убытия Фрейганга с полуострова крутился, вертелся один, без помощника, а стало быть, и без командира Сорок седьмого флотского экипажа, без начальника над портом. Как не взять одной рукой два буя, так не справиться с делами камчатскому губернатору без толкового и надежного помощника. За-войко ждал его с нетерпеньем.

19 июня 1854 года, во второй половине дня, с Бабушкина мыса подали сигнал о приближении российского парусника. Такая весть порадовала всех, а Василия Степановича особенно. Он был убежден, что подходит долгожданное судно, которое послано в Камчатку по распоряжению военного губернатора Восточной Сибири. Завойко верил Муравьеву. Все, что обещал Николай Николаевич раньше, всегда выполнял. Добившись, чтобы Камчатка приравнивалась административно к губернии, а ее правитель был в чине генерал-майора, Муравьев за время пребывания Завойко на полуострове ни разу его не подводил. Он скуп на обещания, но уж коль что посулит, выполнит обязательно. Вот и последнее обещание, пусть с опозданием, но выполнил: к Камчатке подходит транспорт с солдатами и оружием.

Но что это? С Бабушкина мыса поступил дополнительный сигнал: к воротам губы приближается русский военный корабль-фрегат. «Неужели «Паллада»? — подумал Василий Степанович. — Но на нем ходит сам командующий дальневосточной эскадрой вице-адмирал Путятин!» — Завойко почувствовал неловкость, столько в порту недоделанного! Однако, подумав, он решил, что «Паллада», ушедшая в дальнее плавание по южным морям, никак не может в это время оказаться у берегов Камчатки, да и делать флагманскому кораблю эскадры тут нечего.

Томительное ожидание. И вот из-за Ракового перешейка появляется трехмачтовый парусник. Василий Степанович вскинул к глазу подзорную трубу и прочитал выписанное вязью название корабля: «Аврора». Он все понял. О двух военных фрегатах, «Авроре» и «Диане», вышедших в 1853 году из Кронштадта, чтобы пополнить эскадру вице-адмирала Путятина, Завойко был осведомлен. Он также знал, что командиры фрегатов имели предписание прибыть в залив Де-Кастри. «Значит, в пути с

моряками случилась беда, — догадался Василий Степанович. — Иначе зачем бы им заходить в Камчатку?»

— Баркасы, шлюпки — к фрегату! — распорядился он.

Губернатор в своем предположении не ошибся: авро-

ровцы попали в беду. Доставленная с фрегата первая партия моряков выглядела ужасно: худые, обросшие, обессиленные люди не могли сами передвигаться. От них узнали, что из трехсот трех человек, оставшихся в живых, треть экипажа свалилась с ног от простуды и дизентерии, более сотни человек поражены скорбутом, около четырех десятков моряков особо тяжелы, кое-кто дышит на ладан. Все это произошло на фрегате за два с лишним месяца беспрерывного путешествия от перуанского порта Калао до Камчатки.

Одна за другой подходили шлюпки с авроровцами к причалу. Петропавловцы осторожно выносили больных на берег и, выбрав поудобнее место, бережно клали их на траву. За тяжелобольными высаживались те, кто слабо, но еще мог стоять на ногах. За ними следовали моряки, которым по счастливой случайности не передалась никакая болезнь. Они дружно бежали к большим деревянным чанам с водой.

Завойко, не отрываясь от подзорной трубы, следил за высадкой авроровцев с корабля. Он обратил внимание на грузного человека с качающейся походкой моржа. Тот на короткое время появлялся на палубе, резко жестикулируя, давал морякам какие-то указания и исчезал, чтобы через минуты показаться вновь. Василий Степанович принял его почему-то за командира корабля. «Молодец, господин Изыльметьев!» — мысленно похвалил он проворного авроровца.

Когда на борту фрегата осталось с десяток моряков, из каюты к месту высадки вынесли человека, который не мог передвигаться сам. «Кто же это? — терялся в догадках Завойко. — Почему его не отправили в первую очередь?» Среди офицеров, покидавших фрегат последними, Василий Степанович увидел и человека с моржовой походкой. К своему удивлению, он рассмотрел на нем нашивки старшего боцмана. «А командовал-то как! Не отличишь от офицера, — подумал Завойко. — Кто же из них Изыльметьев?»

Когда до берега осталось саженей пятнадцать, с шлюпки раздался радостный голос:

— Дима! Дима!

Гребцы замерли, словно кто-то подал команду «Суши несла!»

— Саша! Сашенька! — громко отозвался человек с берега и прямо по мелководью побежал к шлюпке.

Через минуту лейтенанты морского флота братья-князья Максутовы были в горячих объятиях друг друга. Они целовались, смеялись и плакали, украдкой вытирая слезы.

Князь лейтенант Дмитрий Петрович Максутов прибыл в распоряжение губернатора Камчатки с корвета «Оли-вуца» всего месяц назад. От князя Василий Степанович знал, что у него есть еще пять братьев, с которыми давно не виделся, редко переписывался, а потому толком не знал, где они ныне находятся. И вот такая встреча!

— Дима, милый, извини, все горит внутри! — перебил брата Александр. — Пить, очень пить хочу.

— Сейчас, Сашенька, сейчас, дорогой…

Братья заспешили к чанам, около которых шумно толпились авроровцы. Воду, несмотря на ее обилие, разливали по установленной корабельным врачом норме: полковша на нос, и без разговоров отходи в сторону. На жалобные просьбы моряков «плеснуть на душу еще капельку» пет-ропавловцы не обращали внимания. Они указание медика выполняли со строгостью баталеров, разливающих водку.

Больной, которого позже других вывезли с фрегата, был Изыльметьев. Капитан-лейтенант, невзирая на тяжелое состояние здоровья, остался верен морской традиции: когда экипаж в беде, командир покидает корабль последним.

Обессиленный от тяжелой лихорадки, цепко державшей его в постели вторую неделю, командир корабля был в полном сознании. Когда к нему подошел генерал-губернатор, Изыльметьев поднялся на локоть и попытался что-то доложить, но тот легко коснулся его плеч, мягко сказал:

— Потом, потом, господин Изыльметьев. Берегите силы…

Завойко распорядился незамедлительно направить посыльных в ближайшие селения с тревожной вестью о прибытии изнуренного болезнями и голодом экипажа «Авроры» с тем, чтобы крестьяне выделили продукты — молоко, масло, черемшу, папортник — и направили их к горячим источникам хутора Старый Острог, где разместят до выздоровления прибывших моряков. Губернатор также

просил крестьян окрестных селений отобрать милосердных женщин для ухода за больными.

Так уж, видно, повелось на великой Руси издавно. Стараются люди жить кучно, но не всегда и не у всех получается быть между собой в согласии и дружбе. Иные не любят соседей, те — их. Мужики одной улицы сходятся в кулачные бои и бьются остервенело, разбивая друг другу в кровь лица, ставя синяки и шишки. Иногда дело доходит у них и до кольев. Женщинам кажется, что нет вреднее баб, чем те, что находятся в соседнем селении. Да, не всегда и не везде люди живут в согласии. Но случись общая беда — объяви иноземцы России войну, — и перед совместным большим горем сразу забудутся, покажутся ничтожными и мелкими вчерашние розни. Люди становятся иными. И тогда дружбе и сплоченности россиян позавидуют любые чужеземцы.

О начавшейся войне с Англией и Францией в Камчатке еще не знали. Но клич губернатора «Военные моряки в беде!» тронул души мирных селян. Чужая боль в их сердцах отозвалась собственной болью. К горячим ключам Старого Острога крестьяне погнали коров, повезли продукты, постель. Туда же они послали самых заботливых и чутких женщин и девушек, чтобы исцелить военных моряков, сваленных с ног тяжелой хворью.

На следующий день Завойко, выполняя просьбу Изыль-метьева, отправил парусный бриг в залив Де-Кастри под командой капитан-лейтенанта Стиценкова. Офицер был обязан доложить вице-адмиралу Путятину о вынужденной остановке фрегата «Аврора» в Петропавловском порту и получить от него указание, как поступить командиру корабля дальше.

— В Де-Кастри не задерживайтесь, — напутствовал Стиценкова губернатор. — Господину Изыльметьеву необходимо как можно быстрее узнать, сколько он может пробыть в Камчатке и куда из нее следовать. А нам нужен бот, да и люди все на учете.