Завойко поинтересовался, когда возникло и что означает слова «авача». Старик-камчадал поведал губернатору то, что слышал от своего деда.

Это было давным давно. В день праздника Кита на полуострове появились белые люди. Они привезли много подарков взрослым и детям. Шаман, приняв от гостей в дар красный мешочек с сухой мелко рубленной волшебной травой, взял ее на язык, потом понюхал. Морщинистое лицо шамана исказилось, на глазах появились слезы умиления. Он зажмурился, открыл рот и, хватая им воздух, громко издал звуки: «Авач-х!» Повторил их старик несколько раз. Соплеменники шамана, который умеет разговаривать с верхними людьми, поняли, что так надо называть прибывших с материка гостей. А поскольку ими оказались россияне, слово «авача» (измененное «авачх») стало означать «русские». И понесли его местные жители от яяны {Яяна — жилище коряков} к яяне, от селения к селению. Этим словом на полуострове в честь дорогих гостей назвали губу, вулкан, реку.

«Версия, конечно, — подумал Завойко, выслушав камчадала, — Сколько в ней правды, сколько выдумки, старик не знает и сам».

А когда все-таки вулканы стали Корякским и Авачинским? Может, в XVIII веке, когда ученый и путешественник Степан Петрович Крашенинников исследовал полуостров, а его современник штурман флота Иван Фомич Елагин с матросами срубил в 1739 году на берегу губы (ныне Авачинской), около ительменского поселка Аушин, пять прочных деревянных домиков и маленькую церквушку? А возможно, и раньше, когда в этих местах появились первые русские землепроходцы.

Как очутились на полуострове люди с материка? Что заставило их пробираться на самый краешек земли? Одних влекло страстное желание познать неизведанный край, другие сбежали из родных мест от притеснений властей, непросветной нужды и горя, третьих сослали. Люди эти разные, не совпадали и их цели появления в столь отдаленных местах. Но все они были до отчаянности смелыми, одержимыми.

Для мореплавателей Витуса Беринга и Алексея Ильича Чирикова Авачинская губа полуострова показалась весьма благоприятным пристанищем, откуда можно было продолжить исследование неоткрытых путей и земель в Восточном океане. Исследователя Степана Петровича Крашенинникова интересовала сама Камчатка, как край романтический, с суровой и уникальной природой. На пустынном и угрюмом, на первый взгляд, полуострове, его, помимо гейзеров, поразили извергающиеся вулканы.

«Вся гора казалась раскаленным камнем, — сообщал Крашенинников в своей книге «Описание земли Камчатки». — Пламя, которое внутри ее сквозь расщелины было видимо, устремлялось вниз, как огненные реки, с ужасным шумом. В горе слышен был гром, треск и будто сильными мехами раздувание, от которого все ближние места дрожали. Особливый страх был жителям в ночное время: ибо в темноте все слышнее и виднее было».

А бывшего канцеляриста петровского времени, казака по происхождению, бунтаря по натуре, Ивана Рюмина вулканы, наверное, волновали в малой степени. Свободолюбивый человек не пожелал мириться с государственными порядками, и не по своей охоте оказался в Камчатке. Его ум будоражили житейские проблемы.

«А в России, — писал Иван Рюмин, — начальники единое только имеют право, делать людям несчастье, а помочь бедному человеку никакого уже права не имеют. Народ российский терпит единое тиранство… Богатый имеет случай угнетать бедных людей. Ежели он и мало знает законов, то судья ему за деньги помогает. А каждый старается только подлым образом от начальства милость и чин получить. А получа оный, быть врагом народным, грабя народ и из общественной казны богатства…»

Весной 1771 года ссыльные, отбывавшие наказание

в Камчатке, учинили разгром канцелярии, захватили корабль «Св. Петр» и покинули полуостров. Среди них был и Иван Рюмин. После ухода парусника перепуганные буи-том чиновники канцелярии доложили иркутскому губернатору:

«Бунтовщики кричали о несправедливости н свободе, угрожали нам оружием. Иван Рюмин перед выходом в море громко орал: «Камчатка — это большой острог. Люди тут, как и в России, живут бедственно. Они гибнут от голода и болезней, переносят только одни обиды и оскорбления от своих комендантов. О свободе у оных нет никакого понятия». Бунтарь и разбойник этот Ванька Рюмин, как Стенька. Разин…»

Сколько их, малоизвестных и безвестных, русских людей побивало в разные времена на восточных берегах России, никто не подсчитывал. Мало сохранилось следов первых исследователей. Пробираясь в далекие края, мужественные и самоотверженные люди не думали о славе, не старались где-то запечатлеть свои имена.

Василию Степановичу Завойко еще в Охотске довелось прочитать пожелтевшие от времени «Расспросные речи». В какой-то съезжей избе на берегу Лены перед лицом якутского воеводы служивый человек Нехорошка Колубов рассказывал, как в 1639 году «е Алдана реки до Буталь-ского острожку посылал на. государеву службу атаман Дмитрий Копылов томских, служивых людей Ивашка Юрьева, сына Москвитина, да казаков, с ним тринадцать человек, на большое море-окиян, по тунгусскому языку, на Ламу {Лама — так в XVII веке называли Охотское море.}. А шли они Алданом вниз до Маи реки восьмеры сутки. А Маею рекою вверх шли до волоку семь недель, а из Маи реки малою речкою до прямого волоку в стружках шли шесть ден. А волоком шли день ходу и вышли на реку Улью, на вершину. Да тою Ульею рекою шли вниз стругом, плыли восьмеры сутки. А на той же Улье реке, сделав ладью, плыли до моря, до устья той Ульи, где она пала в море, пятеры сутки, А тут же они, на усть реки, поставили зимовье с острожком…»

Интересно рассказывал наблюдательный Нехорошка Колубов о местных жителях:

«А бой у них лучной, у стрел копейца и рогатины все костяные, железных мало, и лес и дрова секут и юрты рубят каменными и, костяными топорами…»

В другой расспросной речи Завойко прочитал о неком Семене Шелковникове, под начальством которого в 1647 году отряд казаков прошел на лодках-кочах до реки Охоты, где «поставил зимовье и начал закладку острожка», будущего Охотска. Через два года, освоившись в зимовье, «служивые люди энтого отряда Денис Васильев и Алексей Филиппов с товарищами пошли дальше… по пагубным и непрохожим местам, потом на кочах по Ламе».

Люди пытливого ума и стойкого духа устремлялись в неизвестность. Кто-то, покинув родные места, убывал в неизведанные края по собственной охоте, кого-то снаряжали в дальний вояж официально высокие власти.

В 1785 году по велению Екатерины II в России была создана астрономическая и географическая экспедиция. Ее возглавил капитан-лейтенант русского флота, англичанин по происхождению, Иосиф Биллингс. Цель научной экспедиции — тщательно исследовать восточные берега Сибири и острова, лежащие около них.

Путешественники, прибыв в Охотск, разбились на две команды. Одну из них Иосиф Биллингс увел с собой, чтобы сухопутным путем исследовать Чукотку; вторая во главе с Гавриилом Андреевичем Сарычевым на корабле «Слава» отыскивала и описывала «малознамые и незнамые» земли в Тихом океане. Благодаря исследованиям русской экспедиции, длившимся девять лет, была основательно изучена Чукотка, описаны Курильские и Алеутские острова. На картах мира появились новые названия — остров Святого Ионы и пик Сарычева на Курильской гряде.

Острова, расположенные близ Камчатки, не могли не волновать людей, имеющих тягу к морским путешествиям. Таким, беспокойным, неугомонным и предприимчивым, был сержант нижнекамчатской команды Емельян Басов. Ему удалось заполучить у высоких властей бумагу-разрешение вести поиски неоткрытых земель. Были у человека бумага и страсть к путешествиям, а средств — никаких. Выручил Басова — мир не без добрых людей! — нижнекамский корабельный мастер: он построил ему в долг шитик. Сколотил Емельян из казаков команду и отправился с ней исследовать острова. После первого же путешествия рассчитался Басов с корабельным мастером пушниной. Его команда привезла сотни шкур морских бобров, выдр и голубых песцов. Остались нетронутыми несметные стада