Ночь для меня пролетела незаметно, а для всех нас, включая и раненого   Трувора – спокойно.

        Утром ворота замка, как я и предвидел, не захлопнулись перед нами, и мы с Синеусом, наконец-то, были приняты его хозяевами. 

        Главная зала замка поразила нас беспорядочной и безудержной роскошью. На влажных выщербленных стенах вперемешку висели мечи и кинжалы, на треть освобожденные из декоративно украшенных ножен;  масляные, покрытые лаком картины и портреты, заключенные в потрескавшиеся деревянные рамки; узорчатые ковры с проплешинами по старым сгибам, топорщившиеся на неровной поверхности. Повсюду, на массивных тумбах, обитых плотной кровавого цвета материей, стояли бронзовые канделябры, и сотни зажженных свечей заставляли забыть об отсутствии окон. Точно такой же материей был покрыт и прочный стол, сверх всякой меры заставленный пустыми золотыми и керамическими блюдами, сиротливо выглядевшими без своего содержимого. Стоящие рядом кубки соперничали друг с другом своей высотой, статностью и выпуклостью инкрустированных драгоценностей. На вымощенном камнем полу опять-таки вперемешку были брошены искусно выделанные шкуры хищных зверей, непримятый мех которых жаль было топтать грубыми подошвами повседневных сапог.

        За столом, на  высоких, похожих на трон сиденьях, восседали трое мужей, и  с наслаждением оттяпывали огромным ножом солидные куски мяса от громоздившейся над посудой туши поросенка, недавно снятой с вертела. Куски сии, минуя тарелки, отправлялись в чавкающие рты с неимоверной быстротой, свидетельствующей об неумеренном аппетите и телесном здоровье присутствующих. С неменьшей быстротой из грубого, не соприкасавшегося с гончарным кругом кувшина, поочередно каждым из трапезничающих разливалось по драгоценным кубкам вино, аромат которого пробивался до нас, несмотря на сальные испарения, плавающие по всей зале. Странно  выглядело  прилюдное неуемное пиршество в  начале ничем не примечательного дня, и глупо было  не поверить в его  показательный характер.

           Наконец, один из хозяев, отложив  обглоданную кость в гору объедков   и, вытерев руки о многострадальную скатерть, подал знак остальным заканчивать набивать прожорливые желудки. Это был толстый   обрюзгший старик с пронзительным взглядом серых глаз, с трудом находивших щелочку среди нависших расплывшихся век и пухлых щек. Двое других мужчин годились ему в сыновья, но резко отличались по внешности.

            Один, с багровым рубцом от  уха до подбородка, искажавшим и без того суровые черты его лица, даже сидя за столом, излучал мощь грубой физической силы, господствующей над всем его существом, как ненавистный нам замок над изрезанным фиордами побережьем.

            Второй, молодой, гибкий и красивый с облегчением откинулся на спинку кресла и обнажил в улыбке крепкие косые резцы, нисколько не испортившие ощущение привлекательной свежести голубоглазого взгляда. На левой руке его броско выделялась перчатка из тонкой кожи, оставляющая оголенными фаланги всех пальцев, кроме мизинца.

             – Мы знаем, зачем вы пожаловали к нам, – начал старик, не приглашая нас сесть, – но сначала мы должны выслушать вас.

 Несколько дней назад мы с Синеусом договорились, что основная тяжесть переговоров ляжет на мои плечи, позволяя брату Рюрика своей немногословностью сохранять достоинство и значимость важного посланника.

 – Много мехов и золота, много крепостей и воинов, много походов и битв – лишний меч никогда не помешает.

 – Да, ваша страна богата и огромна, в ней появился новый правитель, но вот кто он, откуда пришел и крепка ли его власть?

      Все правильно, – подумал я, – захваченные у нас люди не смогли ничего рассказать им о Рюрике, они и сами мало что о нем знали.

 – Он мой старший брат, – не удержался Синеус, –  конунг знатного варяжского рода, а теперь  и князь многих славянских и финских племен.

 – Настолько знатного, что я ничего не слышал ни о нем, ни о его роде –     а сам он просит помощи у незнакомцев!

 – Вы ближе, – перехватил я инициативу у Свенельда, – ваша доблесть и смелость известна многим.

 – То, что он варяг, я понял сразу по вашему драккару и по тому, как ваш молодой друг владеет мечом. У Рюрика есть сыновья?

           Вопрос прозвучал стремительно и резко, не вытекая из русла предыдущего разговора, и так же стремительно у меня вырвался  неправдоподобно странный ответ:

 – Да, много!

           Толстяк выразительно посмотрел на сидящего от него по правую руку здоровяка  со  шрамом,  неслышно  ухмыльнулся,  и  щелки его  глаз  укрылись за сползшими веками.

           Синеус промолчал.

           Медленно, опираясь руками о закряхтевший стол, встал человек-скала.

          – Я со своими войнами отправлюсь с вами, и по варяжским законам мы с Рюриком скрестим мечи в поединке. Если Один поможет мне – я стану вашим правителем, если нет – моя дружина станет его дружиной. Я – Витольд, и мое слово  никогда не имеет обратной силы. – Шрам на щеке говорившего побогравововел еще больше и обращался он непосредственно к Синеусу, полностью игнорируя мое присутствие.

 – Начни здесь с меня! – возразил Синеус.

 – Только с Рюриком! Только с ним! Мои сыновья погибли – сражаться со всем вашим семейством у меня просто не хватит времени! Соглашайся, у тебя просто нет выбора.

 – Выбор есть всегда!

 – Зачем умирать на чужой земле, не узнав мнения своего правителя, может Рюрик будет рад нашему поединку.

 – А если нет!

 – Он же конунг, а вызов Витольда – честь для любого варяга! Я был в стране русичей, найду туда путь и без тебя. Повторяю, судьба не оставила тебе выбора – умереть ты всегда успеешь. – Витольд встал и, считая разговор законченным, ни с кем не прощаясь,  вышел из залы, сгибая в дверном проеме свою огромную скалообразную фигуру.

           Веки старика дрогнули, и цепкий взгляд снова обратился на меня.

 – С вами поплывет и Горыс, – хозяин замка еле заметно кивнул в сторону красивого юноши,  ни разу не вступившего в разговор. – Ему не нужны ваши богатства, он без меня, когда придет время, объяснит, для чего решил отправиться с вами. Как ваш раненый?

 – Он будет жить, но требуется несколько дней для восстановления сил.

 – Ночью умерли воины, раненные его мечом – я не могу оградить вас от справедливой мести.

 – Всего два-три дня.

 – У Витольда и Горыса свой интерес…

 – Извини, мы пришли без даров, но я готов тотчас  исправить ошибку.

 – Могу дать совет.

 – Совет такого мудрого человека стоит многого.

 – Да уж – толстяк хитро прищурился, и его взгляд, почти совсем исчез под жирными складками дряхлой кожи. – Он должен исчезнуть!

 – Как?

 – Пусть погибнет кто-то из ваших слуг, и вы похороните его как умершего от ран отважного воина. Плюс двое вчерашних похищенных – думаю, кровь троих человек несколько утихомирит зов мести моих сородичей.

 – Не слишком ли большая цена за два дня возможного спокойствия?

 – Я дал совет, но в отличие от Витольда оставил вам выбор.

 Ворота замка захлопнулись за нами, и непонятно было, когда мы чувствовали себя беспомощнее – бесполезно пытаясь войти в него несколько дней подряд или сейчас, когда своей удушающей откровенностью он намертво вцепился в наши истомившиеся в бессилии души.

        Теперь  Синеус замкнулся в себе, как орех в  непроницаемой скорлупе,  и посоветовать ему что-либо было невозможно. Честно говоря, и я  не видел выхода из сложившейся ситуации – западня была расставлена и конкретным человеком, и всем ходом взаимосвязанных  событий,  бороться против которых было уже бесполезно и неразумно.

              В полдень, когда берег опустел, и дымки очагов прерывистыми струйками устремились в небо, Синеус ногой растолкал одного из спящих на  ладье воинов и обвинил его в краже золотой фибулы. Не дав времени обвиняемому для оправдания, варяг вырвал из ножен кинжал и на глазах изумленных и ничего непонимающих русичей вогнал его прямо в сердце бедного воина, тут же без стона рухнувшего на еще теплые доски носовой палубы.