И вот легло первое звено. Его выровняли, прикрутили к концам рельсов. Колчев взмахнул флажком: можно двигать! Колеса путеукладчика медленно зашли на новые рельсы. Все столпились возле того места, где была лужа. Вот-вот колеса подойдут туда. Колчев дал команду, чтобы все ушли вперед и не торчали возле путеукладчика: мало ли чего может быть… Шпалы вдавливало в жидкий «шоколад». Рельсы стали прогибаться. Колчев приподнял руку с флажком, но, видимо, растерявшись, не донес ее до верхнего положения, оставив на полпути. Хотел, наверно, крикнуть: «Стоп! Назад!» Страх, желание остановить путеукладчик не согласовались с жестом, и колеса в минуту замешательства бригадира прошли лужу, покатились ровно по твердому основанию. Шпалы не проваливались глубоко. Рельсы не прогибались. Опасность миновала. Легло второе звено, третье.

В бригаде — молодые парни и девушки. Да, и девушки!

Тут, на ветру, с гаечными ключами и костыльными молотками, они работают наравне с парнями. Правда, им больше поручают прикручивать стыки рельсов, костыли подбивать, но дело это тоже непростое и нелегкое. Быстроты и аккуратности требует. Ну, а парни чаще за ломы берутся, когда надо подправить рельсы. Словно оберегают девушек.

Разговариваем в короткий перекур с групкомсоргом Машей Маркеловой. Не тяжело такими огромными ключами ворочать, не надорвутся? Маша откинула прядку волос и засмеялась, округлив красные от ветра щеки. Говорит: сколько километров уже за девичьими плечами! И ничего! Не сломались, не надорвались. Наоборот. Конечно, конечно, когда приехали на стройку, тяжеловато было, что там тяжеловато — тяжело! Думали, вот-вот не выдержим, вот-вот разревемся и начнем писать заявления об увольнении по собственному желанию. Но стыд сильнее усталости и отчаяния. И вот привыкли за два года. Говорит: девчата парням не уступят. Что не уступят! Что — парни! Мало их, настоящих-то парней! Сколько слабачков сбежало со стройки. Так что, кто сильнее, надо еще посмотреть.

Маша небольшого роста. Пухленькая, крепкая девчушка. Круглое личико, добрые светлые глаза. Во взгляде мягкое обаяние, готовность на ответную улыбку. Она проста. Открыта. Хоть и не любит выставлять себя напоказ, громкие слова говорить без надобности. Подчас застенчиво в тени держится. Она не похожа на «городскую» девушку. Современность ее в ином. В прямоте. Честности. В том, что не хнычет, когда другие ревом ревут. В том, что не терпит лжи и грубости. Саму же — можно легко ранить.

Я подумал, что когда рядом с железом такие нежные создания, то, наверно, и работа приобретает иной смысл. И рельсы чуточку теплее. И ветер не такой жгучий. И люди добрее. Но за мягкостью, хрупкостью этой девушки угадывалось что-то прочное. Какая-то неуловимая внутренняя сила.

Позже я не раз задавался вопросом: какие человеческие качества необходимы трассе в трудные моменты? Что может вытянуть ее из очередного прорыва или беды? И вспоминал Машу Маркелову, Любу Останину, многих других девушек трассы, душевная сила которых поистине прочнее, гибче железа. Но и не лишена нежности полевого цветка. Вспомнил, как один фотокорреспондент нарвал ромашек и бросил их на рельсы. Затем заснял. Мне показалось в этом «монтаже» что-то неестественное, подстроенное. А потом понял: он увидел новое, глубокое в людях. Может, самих новых людей показал. Которых мы не замечаем. Душу их раскрыл.

Бригада рвалась вперед. Решили работать дотемна. Пока не уложат все привезенные в тот день звенья. Пока хватит сил.

В те дни Изгородин не высыпался. Приезжал домой поздно, Вставал рано. И шофер его — Николай Гаврилович — пожилой седоволосый человек молча, терпеливо разделял его участь. Уважал он Изгородина и понимал.

Часто ездил я с Изгородиным в его старом газике. Подъезжая утром к мосту через Белую, шофер и Изгородин, словно сговорившись, поворачивали головы к боковому окну и смотрели вниз на набережную. Белая разлилась. Лед проплыл. Тепло. Салават Юлаев на коне вытаивает из тумана. Сколько ни езди тут, а к красоте Белой с ее берегами, лесами, простором — не привыкнешь!

Миновав мост, Николай Гаврилович набирал скорость и глядел прямо перед собой. Изгородин, выбросив окурок, откидывался на спинку сидения. Интерес к внешнему миру пропадал.

Я спросил потом Николая Гавриловича, куда это они оба разом так внимательно смотрят, когда въезжают на мост?

— На плиты. Отметка там у нас. Две с половиной плиты уже затопило.

Оказалось, что скорость подъема воды с каждым днем нарастает. А это значит, что паводок будет большим и продержится долго. Выходит, трасса для них уже начиналась здесь, с «отметки» под мостом. Вокруг этой «отметки» все крутилось, как щепа в воронке: и рельсы, и люди, и мысли, и планы, и решения, и прогнозы… Надо искать выход. Чтобы выполнить апрельский и майский планы хотя бы по графе «собственными силами».

В дороге Изгородин успевал провести с самим собой не одну «оперативку». Мысленно прощупывал трассу — все сто двадцать километров своих «владений» — и в сторону Белорецка от Карламана, и в сторону Демы. Вырубка леса, корчевка пней и расчистка трассы, строительство искусственных сооружений, укладка пути и стрелочных переводов, балластировка, выправка пути до проектных отметок…

Во время паводка я почти все время был на трассе, и Леонид Владимирович без конца говорил мне: сейчас не время для интервью — ничего хорошего я, мол, не увижу и писать не о чем, кроме, разумеется, плохого. Вроде как сожалел, что я работаю впустую. Я ж уверял, что именно в те трудные для стройки дни и раскрывалась сущность людей, все скрытое обнажалось: ярче проявлялись мужество и трусость. Для истории все важно.

Вижу, как-то расстроенный сидит в кабинете. Только что приехал с трассы. Не снимая куртки, сел за стол, просмотрел документацию и вдруг наткнулся на одно письмо. Говорит мне: ну, раз все важно для истории, на, почитай. И дает письмо на официальном бланке. В нем претензии, обиды, от ворот поворот… Один из руководителей субподрядной организации в резком тоне пишет, что его организация не выполняет план из-за… Изгородина, то есть генподрядчиков. На участке тонет техника. Водопропускные трубы и водозаборные колодцы заилило, затопило грунтовыми водами. Проектировщики не тот диаметр заложили в чертеж, а Изгородин прохлопал, мол, ушами. А когда ошибка выкатилась на поверхность, мер не принимает. Поэтому он приказал не гробить технику. Он требует немедленно вызвать из Москвы проектировщиков, созвать авторитетную комиссию и разобраться. Что ему ответить? Надо работать, помогать друг другу, а не ждать? Что дорога каждая минута, а руководитель захотел отойти в сторонку? Комиссию можно созвать, но зачем же вставать в позу?

Звонит Изгородин этому руководителю. Он трубку не берет. Или отвечают: уехал в «Сельхозтехнику». Звонит туда. Нет, говорят, не был там. Приглашают его на оперативку — не идет. Приглашают поехать на трассу — не едет. Паводок еще гулял по трассе, но паромная переправа начала работать. Это была первая после зимы разведочная поездка по трассе. Много руководителей других субподрядных организаций собралось, а того нет и нет. Звонили, посыльных отправляли к нему. Не явился. Нужна комиссия? Пожалуйста, есть комиссия. А самого нет. Рассердился тогда главный инженер треста «Уфимтрансстрой» Николай Викторович Тюменев: этот номер так не пройдет! Придется писать в киевский трест, чтобы приняли меры.

Но, видимо, не написали, решили подобру все уладить. Упрямство зазнайки продолжалось. Оно мешало работать. Долго продолжалась эта карусель. Наконец вмешался управляющий трестов «Уфимтрансстрой» Рафаэль Гарипович Харисов. Затем промышленно-транспортный отдел обкома партии.

Р.Г. Харисов — человек принципиальный, требовательный. Нетерпим к любым недостаткам, тем более когда они исходят от нерадивых руководителей подчиненных тресту подразделений. Но к субподрядчикам всегда был чуток, терпим. Своих — строго наказывал. А «гостей» — защищал. Но и у него терпение лопнуло.