— Несколько экземпляров старинного оружия в коллекции имеется, – нехотя подтвердил собеседник. – В основном это подарки случайных знакомых, не особенно разбирающихся в пристрастиях Марлена Марленовича.

      — Ну да, ну да, понимаю, – сочувственно произнес Максимов, по всей видимости озабоченный глубиной невежества некоторых «случайных» знакомых господина Проньина.

      — Но, так как Марлен Марленович исключительно тактичный человек, он не мог не выставить эти подарки. Чтобы не обижать людей. Но сам он никогда не покупает военное оружие! Каким бы старым оно ни было. Выставляли мы несколько пищалей, ружей. В основном средневековое огнестрельное...

      — А холодное разве не выставлялось? Как же так? Вот смотрите, я распечатал из Интернета.

      Матвей Петрович бросил подозрительный взгляд на журналиста, и снова предчувствие близкой беды ледяной змеей проскользнуло в его душу. Сердце вдруг сжалось. Показалось – оно на мгновение остановилось, оставив конечности,  мозг и даже, кажется, волосы без живительного кровеснабжения. Потом –  тук, тук – ожило!..

      Как только кроветок восстановился, Матвей Петрович первым делом мысленно послал очередное проклятие Интернету. Этот богопротивный... Черт возьми! Не слишком ли часто он в последнее время обращается к метафизическому началу.

      «Н-да, – подумал он, – это становится для меня обычным делом. Но как еще скажешь об этом исчадии ада, пронизавшим всю нашу жизнь своими незримыми рентгеновскими лучами? Как еще скажешь об этом всевидящем оке, не знающем покоя ни днем ни ночью, неустанно собирающем досье на всех жителей планеты, скрупулезно, по каплям, по песчинкам накапливающем «эвересты» данных, ожидающих своего часа в необъятных информационных закромах, пока вот такой «любознательный» засранец, выполняющий чей-то заказ (в чем-чем, а в этом Матвей Петрович больше не сомневался) не наберет на клавиатуре поискового браузера несколько букв и в ту же секунду получит доступ к та-а-ким подробностям из частной жизни всеми уважаемых людей, о которых и не мечтали компетентные органы в самые безоблачные годы своего существования.»

      Матвей Петрович разозлился на себя:

      «Ну почему, почему я такой трус, шарахаюсь от любой ерунды. Совесть нечиста? Вон у людей – совесть отсутствует напрочь, и ничего – живут себе. Возьми Марлена – какая там совесть?! И что немаловажно –  кожа слоновья. Ничего не боится! Или делает вид? Нет, скорее не боится. Уж кого-кого, а Марлена он как облупленного... Такие, как Марлен и добиваются сейчас успеха. Страха нет ни за себя, ни тем более за других. Не чета ему, Матвею Петровичу, с фамилией второй по твердости после алмаза».

      И Матвей Петрович горько усмехнулся. Мысленно…

      «Скорее всего, воображение у меня слишком богатое», – огласил он самому себе сравнительно мягкий приговор.

      Потом отбросил неприятные мысли и рассеянно переспросил:

      — Холодное?

      — Холодное, – подтвердил настырный журналист.

      — Что ж вы хотите? Коллекция большая. А холодное – это, так сказать, «сопутствующие товары». Есть и холодное, но... если можно так выразиться, непрофильные экспонаты.

      — Да я так, к слову! –  Максимов выразительно посмотрел на Матвея Петровича, и уже в который раз повторил: – духовная составляющая коллекционирования куда интересней предметной. Но, тем не менее, у меня тут несколько вопросов.

      — Конечно-конечно! Я же обещал ответить на все вопросы – как предметные, так и духовные.

      — Большое спасибо, Матвей Петрович! – обрадовался Максимов, и в его голосе прозвучали такие искренние нотки, что поневоле можно было усомниться в их естественном происхождении.

      — Тогда прошу. – Корунд сделал широкий приглашающий жест. – Посмотрим коллекцию, по пути и продолжим нашу приятную беседу.

 Зал, куда они прошли по длинному коридору, выглядел вполне музейным – повсюду средневековые гравюры с изображением сцен охоты, охотничьи трофеи, оружие.

 «Ну, что ж, почему бы богатому человеку, – подумалось Максимову,  – не содержать собственный музей. Во всех отношениях благородное занятие. У нас этим никого сегодня, пожалуй, не удивишь. Все дело лишь в цене вопроса. И картинки эти в коридоре и экспонаты, как я погляжу, подлинники».

      — Это всё подлинники. И вообще – можете не сомневаться! Всё, что вы здесь видите, – настоящее! Все, что выглядит как золото, сделано из стопроцентного золота, если выглядит, как серебро, сделано из серебра,  –  похвастался Матвей Петрович.

      Он не заметил, как его гость неожиданно вздрогнул.

      — Я и не сомневался, – пробурчал Максимов, и в его голосе вдруг почувствовалась рассеянность.

      Он пристально вглядывался сквозь пространство выставочного зала туда, где находилось что-то, что привлекло его внимание, надо полагать, гораздо больше, чем всё остальное. Они продолжали идти и беседовать, но Максимов уже не с должным вниманием слушал треп Матвея Петровича, позабывшего старую истину «болтун – находка для шпиона» и соответствующий наказ босса.

      Взор журналиста не задержался на огромных клыках секачей, безмолвно наблюдавших со своих постаментов за незваными пришельцами.

      Не остановился и на непомерно огромных, головах сохатых – они как будто просунули их в зал из стойла за стеной. Даже чучело белого медведя не произвело на Максимова впечатления.

      Безразлично прошел он и мимо витрин с ружьями с фитильными замками, мимо стеллажей с забавными дробовиками, многоствольными огнестрельными чудовищами, мимо многочисленных охотничьих ножей, украшенных уникальной чеканкой, и антикварных пороховых рогов на истертых ремнях.

      Не приковали его взора и современные автоматические многозарядные монстры с  подзорными трубами и приборами ночного видения.

      Не привлекли ни винчестеры, ни новейший Панкор Джекхаммер. И даже дико дорогой «Ремингтон-870 Магнум» штучного исполнения с сияющим бриллиантовым блеском цевьём не удостоился сколь-нибудь заметного внимания с его стороны.

      Нет, не собрание знаменитых охотничьих брендов, способное вооружить целый полк егерей, не охотничьи трофеи со всех континентов планеты заинтересовали Александра Максимова.

      Футляр! Ящичек в дальнем конце зала. Невзрачный на вид. К нему был прикован его взор.

      Почти черное дерево выглядело очень старым. Углы изъедены древоточцем, но в целом он неплохо сохранился. На крышке поблескивали два бронзовых замка в виде миниатюрных бычьих голов.

      — Скажите, Матвей Петрович, а ящичек вот этот... Выглядит очень старым... – стараясь говорить как можно более бесстрастным тоном, поинтересовался Максимов.

      — А это... Да так, ничего особенного, – с деланным безразличием, ответил тот. – Футляр от одного экспоната. Экспонат на реставрации... Вот, поглядите. Он подошел к стенду, откинул застежки и откинул крышку. 

      Ящичек был пуст.

      Да, друзья, Максимова заворожил этот загадочный предмет, проделавший невообразимо долгий путь, столетиями следуя за своим постояльцем; избежавший пламени пожаров и слепой ярости варваров;  и каким-то чудом вынырнувший из тьмы веков, чтобы очутиться здесь, в частной коллекции, через лет после своего рождения.

      Едва заметная улыбка тронула губы Максимова. Он радовался ему, как старому другу, с которым не виделся бесконечно долго, и неожиданно судьба подарила им встречу.

      Он узнал бы его с закрытыми глазами!

      Именно этот ящичек передал Эльазар, купец из Галилеи, молодому Аррецину Агриппе, сенатору и заговорщику против своего цезаря. Передал в лавке Захарии, затерявшейся в Великом городе на изнывающей от невиданного июльского зноя улице гончаров Аргилет.  

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава XII НЕДРЕМЛЮЩЕЕ ОКО ГОСУДАРЕВО