Кроме ответов на свои вопросы, Литвинцев стал получать и другую информацию, очень нужную ему в заключении. Так, он узнал, что делегаты-уральцы благополучно выехали на пятый съезд партии, что в Уфу из Питера вернулся Эразм Кадомцев, что в Екатеринбурге состоялась очередная областная конференция РСДРП, поддержавшая инициативу уфимских боевиков о созыве общеуральской конференции боевых организаций.

Мечта Ивана Кадомцева начинала осуществляться, но у Петра это почему-то особого восторга не вызывало. Удручало другое. Медленно, ой как медленно делаются дела, решать которые в условиях революции (как и на войне!) нужно едва ли не мгновенно! Сколько месяцев прошло после Таммерфорской конференции? Четыре? А когда еще удастся собрать уральскую? Опять пройдут месяцы. А нового подъема революции что-то не видно. Зато фараоны жмут вовсю…

С тревогой и надеждой ждал он известий о группе «вятичей». Если удастся и эта экспроприация, боевые организации Урала получат достаточные средства, чтобы реорганизовать свои силы и активизировать работу. К лету события в стране могут снова накалиться, значит, нужно готовить Урал к боям.

На запрос об Иване с воли ответили, что его местонахождение неизвестно. Это серьезно обеспокоило Литвинцева, но потом он подумал, что товарищи просто не посвящены в его дело и что нужно еще немного подождать.

«Пора бы и вернуться, — прикидывая прошедшее время, думал он. — Больше месяца прошло, как они там? Пора бы…»

Он хорошо представлял себе, как это серьезно — взять банк, однако твердо верил, что у Ивана это получится. Видно, просто не все еще готово или возникли какие-то осложнения. Вот устранят их и все пойдет на лад…

Через неделю «почта» принесла печальную весть о неудаче экса в Вятке. Никаких, подробностей, конечно, не сообщалось. «Из В. наши вернулись без приданого», — вот и все. Вернулись — значит, все обошлось без потерь, иначе об этом было бы сказано как-то по-другому.

«Хорошо хоть все живы и все на свободе», — облегченно вздохнул Литвинцев и с еще большей тревогой стал ждать сообщений из Златоуста.

Глава двадцать третья

В тот вечер Варя вернулась домой позднее обычного: пошла с Ниночкой проведать детей Лидии Ивановны и неожиданно задержалась там, потому что Бойкову как раз выпустили из тюрьмы. Разговоров по такому случаю было много, вот и не заметили, как вечер прошел, — домой собралась уже в одиннадцатом часу. Утомившаяся за день дочь быстро уснула, и она, перед тем, как лечь самой, присела к столу.

Освобождение Бойковой, Бычковой, Мутных и Беллонина было большой радостью. Оно свидетельствовало, что полиции так и не удалось разобраться в том, что за люди оказались во дворе Безсчетнова и что делалось в квартире Беллонина. Теперь можно было ожидать и других.

Еще там, у Бойковых, ей очень хотелось расспросить о Литвинцеве, но побоялась выдать себя с головой, лишь узнала, что того приняли за беспаспортного бродягу и, стало быть, долго держать не станут. С этими мыслями она принялась стелить себе постель. Но тут кто-то негромко постучал в окно.

Пригасив свет, Варя подошла к окну, осторожно отодвинула занавеску и выглянула на улицу.

В ночном мраке ничего нельзя было разобрать.

Стук между тем повторился.

«Кто-то из своих, — облегченно вздохнула Варя. — Полиция стучит не так. У этих господ совсем другие манеры…»

Она накинула на плечи пальто, сунула ноги в валенки и заторопилась в сени открывать. И каково же было ее удивление, когда пожилая женщина в огромной шали, потертом плюшевом жакете и пимах прямо у нее на глазах начала превращаться в молодую, задорную, никогда не унывающую Сашу Орехову!

— Сашенька, голубушка, ты ли это? Откуда? Что с тобой? — затормошила она свою подругу.

— Я, Варюша, я, — разматываясь, посмеивалась та. — Вот сейчас распеленаюсь, скину дорожное, сразу узнаешь… Не скучала тут без меня?

— Не дают скучать, милая!.. А ты — как снег на голову. Не из Златоуста своего?

— Оттуда…

— У вас там такие холода?

— Наоборот, жарко: еле от жандармов ушла.

— В самом деле? Что ты говоришь!

— До самой станции на хвосте сидели. Спасибо ребятам: отвлекли и посадили в вагон. Думала, дорогой возьмут. Однако, ничего… Еще вопросы будут?

— Будут! И очень, очень много, но это потом, за чаем. А сейчас здравствуй, Сашенька. Ох и соскучилась же я по тебе, златовласка ты моя!..

Сбросив дорожную одежду, Саша распустила по плечам свои огненно-рыжие волосы и погляделась в зеркало. Рядом с ним на комоде стояла дешевая вазочка со старыми засохшими бессмертниками.

— Все бережешь? Свежих не хочется?

— Будут и свежие, теперь уже скоро…

— Ну да, цветы друг другу не мешают, для каждых свое время, свой час.

— Цветы, как и люди: одни день покрасуются и отгорят, других на всю жизнь хватит.

— Ты про эти бессмертники?

— И про них…

Они проговорили почти до утра. А утром Варя вспомнила:

— А знаешь, Саша, сегодня мы своего депутата в Петербург провожаем. На станции будет митинг. Пойдешь?

— Какого еще депутата, куда? — с трудом поднимаясь после бессонной ночи, спросила Орехова.

— Да в Государственную думу. Пойдешь?

— Митинг, говоришь, будет?

— Готовим.

— Тогда пойду.

Скорый поезд уходил в Москву в час тридцать девять минут дня, а народ на платформе начал собираться чуть ли не с самого утра. Когда Варя и Саша приехали на вокзал, там уже собралось шестьсот-семьсот рабочих депо и железнодорожных мастерских. Узнав о готовящихся проводах депутата, потянулись сюда и люди из города. Следом за ними замелькали приметные шинели полицейских и городовых, так что к назначенному времени вокзал гудел, как растревоженный улей.

Давно уфимские рабочие не собирались так открыто, такой большой и дружной массой, поэтому настроение у всех было приподнятое, праздничное. К тому же и день-то какой: своего рабочего депутата в Думу провожают, чтоб перед самим царем и всеми богатеями рабочее дело защищать! Сами избрали, открыто, по закону! Открыто и провожать будут. А что сказать на прощанье, это тоже их рабочее дело, и полиция им — не указ!..

На шнырявших в толпе городовых и шпиков посматривали свысока, без боязни.

— Глядите-ка, братцы, что-то рожи у них нынче такие постные!

— Как не быть постными, если видит око, да зуб неймет!

— Да, нынче все законно: чай, члена Государственной думы на службу посылаем, а не просто бузим.

— Депутат — лицо неприкосновенное, тут уж ничего не попишешь!

— Это он — неприкосновенный, а все мы, остальные? Где ваши мандаты, а ну, покажь!

— Дома забыли! — заразительно хохочет богатырь-кузнец из мастерских. — Вот как батюшка-государь кликнет вместе с ним думу думать, так в один момент найдем!..

Да, положение уфимской полиции действительно было щекотливым. Не помогло и появление ротмистра железнодорожной полиции Кирсанова: такую массу одним начальственным видом не испугаешь.

За полчаса до отхода поезда на ступеньках одного из вагонов появился сам депутат. Толпа встретила его криками ликования и восторга.

Подождав, пока народ отшумит и притихнет, депутат начал свою прощальную речь:

— Товарищи мои и земляки! Вы облекли меня высоким доверием, и вот теперь я уезжаю на первые заседания Государственной думы. Перед нами, рабочими депутатами, стоит большая задача: точно определить безмерные нужды нашего угнетенного народа, показать те формы нового устройства России, без которых народ не увидит светлой жизни, указать пути к свободе и счастью. Пока дума может заниматься только этим делом — делом разоблачения всей неправды, делом раскрытия глаз всем тем, кто еще не понял положения угнетенного народа и не нашел пути к своему освобождению. В этой работе народные депутаты думы будут черпать силы из народа, из вашей дружной и сплоченной поддержки.

Пробившийся к вагону ротмистр попросил господина депутата не устраивать митинга и спокойно пройти в вагон, но получил такой гневный отпор собравшихся, что не нашел ничего лучшего, чем незаметно исчезнуть. А тот между тем продолжал: