- Интересно из чего её делают? – недоумевал наивный солдат. – Почему лекарства всегда неприятны на вкус и вид?

 Впрочем, она мало помогала в лечении, нижние конечности продолжали гнить. Онемелость постепенно уступала место чрезвычайной чувствительности, и тогда смена повязок, любое малейшее прикосновение, вызывало адскую боль.

 - Ты лучше держи ноги высоко поднятыми, - советовали опытные больные.

 - Зачем?

 - Так будешь меньше чувствовать, как в них пульсирует кровь.

 Прошла не одна неделя, прежде чем боль стала постепенно утихать. А когда дороги стали пригодны для передвижения, Петю вместе с частью раненых, больных скарлатиной и желтухой погрузили в санитарную машину и доставили в госпиталь Ворошиловграда. 

 - Здесь идеальное место для восстановления сил, - хвастался сосед Шелехова по палате Гена Шахов. - Никакой тебе сокрушительной шрапнели, никаких пролетающих мимо смертоносных пуль.

 - Ничто не напоминает мне о передовой.

 - Вот именно…

 Название «госпиталь» показалось Петру некоторым преувеличением. Госпиталь в его представлении это белоснежное постельное бельё и чистенькие медсестры. Здесь же пациенты лежали в исподнем и фуфайках   на тряпичных матрацах прямо на полу. Медик, молодой врач с манерами карьериста, делал обходы раз в день, чтобы записать жалобы солдат. 

 - Смотри Петя, - учил его тяжелораненный сосед. - Основная забота врача отобрать тех, кого уже можно отправить на фронт.

 - Меня это не волнует.

 Генке досрочная отправка на передовую не грозила. В боях под Краматорском его взвод, находившийся на марше немцы накрыли залпом тяжёлых миномётов. Генку подбросило в воздух, и яростная взрывная волна шмякнула тело со всего размаха об дерево.

 - Представляешь, - хвастался он товарищу. – Вот повезло! Ни одного осколочного ранения, но, зараза, получил множественные переломы левой ноги и правой руки.

 - Бывает же такое.

 Всё отделение Шахова посекло осколками, никто не выжил. В госпитале на переломы наложили гипс, но рваные раны под ним начали тут же гнить. Дошло до того, что вездесущие мухи отложили в открытых гнойниках яйца и их личинки копошились там, вызывая у бедолаги неистовые приступы чесотки.

 - Я бы многое отдал, чтобы извести вонючих гадов, - признавался он, неловко ковыряя длинной палочкой под обширным гипсом. – Ползают свободно и нагло, как настоящие «фрицы».

 - К тому же их полным-полно!

 … Рядом с ними лежали двое готовящихся на комиссование солдат. У смоленского мужика Ершова был выбит пулей глаз, а вятский парень Сомов хромал на обе ноги. Разговаривали они между собой на две бесконечные темы: жратва и бабы.

 - Я, ребята, уже второй раз в энтом госпитале. – Делился впечатлениями Ершов. - Ох и бабы здесь! Особенно одна сестричка, Замокшина по фамилии!

 - Краля лет тридцати пяти?

 -  Огонь! Витамин! Познакомился я с ей в углу палатки за занавеской. Смотрю, сидит, мотает бинты, коленки развернула, а там ажно гланды видать! Как раз на тюке с ватой мы и закрутили любовь. Но неудачно. Стала моя подруга громко подвывать и повизгивать. Смотрю, подходит главврач и орет:

 - «Опять Вы, Замокшина, хулиганите-безобразите! Десять суток Вам ареста! А тебя, голубчик (это мне), досрочно выписываю из госпиталя!»

 Сомов товарища особенно не слушал, создавалось впечатление, что он думал всегда только о еде.

 - Утащили мы, значицца, из курятника трёх кур и индейку, сварили в ведре и сожрали. Представляете, вдвоём! А бульон-то — как янтарь, густой, ароматный, — уже не лезет! Пришлось вылить на землю! Век не забуду!

  Сомов облизнулся, как кот обожравшийся сметаны.

 - Но в свою часть я не сразу пошёл, а перемигнулся с Замокшиной: пойдём, мол, в кустики! – Не заметив гастрономических изысков хромого продолжил Ершов. - Устроились мы хорошо, но опять несчастье! В самый интересный момент рыжий санитар…

 - Это толстый такой? – перебил его Петька.

 - Он самый! – скривился одноглазый. - Тыловая крыса, лодырь, мать его, нажрал шею, повернуться боится.

 - Так что санитар?

 - Нет, чтобы пройти десять шагов до воронки, вывалил в кусты, почти на наши головы, отбросы из операционной — кишки там разные, бинты кровавые, тампоны. Замокшина глаза закатила, ничего не видит, рычит, царапается. А у меня всю способность отшибло: под самым носом лежит отрезанная человеческая нога, совсем свежая, и кровь из неё сочится… Так и уехал из госпиталя в расстройстве.

 Сомова откровения товарища не впечатлили.

 - Пришли мы на хутор — хозяина нет. – Задумчиво разглагольствовал он. - Весь дом обшарили — ничего. Однако дверь дубовая в кладовку заперта. Мы — кувалды в руки и — хрясь! Хря-сь! Но больно крепко всё сделано. А тут как раз начальник штаба на шум прибёг:

 - «Вы, грит, что, архаровцы, тут громите?!»

 - «Разрешите доложить, товарищ полковник, хотим проверить, нет ли там шпиёнов!»

 - «Ах так, ну, тогда давайте!»

 Трахнули мы ешше пару раз, дверь вылетела, а в кладовке — окорока, колбасы, яйца, грибочки маринованные!

 - Ух ты!

 - Вот нажрались-то! Век не забуду!

 Такие разговоры продолжались бесконечно и Петька с Шаховым вынужденно бежали из порнографического и вкусного ада. Они целыми днями коротали время вместе. Сначала вовсю играли в шахматы и шашки, но вскоре те им надоели. Они оба пришли в неописуемый восторга, когда на втором этаже, в палате номер шесть начали тайком играть в карты.

 - Интересно, как внешне безразлично человек берёт карты в руки. – Часто подмечал Петр, следя за игроками. - Правда если приглядеться внимательнее, можно увидеть блеск глаз, нервные движения рук и то, как жадно выигравший забирает свой куш. Можно уловить дрожь в голосе людей и почувствовать возбуждение, которое берёт верх над апатией, которая неизбежно наступает после долгой службы в армии.

 Сначала больные играли с оглядкой, но потом игра всех захватила. В первый же вечер Шахов проиграл двухмесячное денежное довольствие, но на следующий день отыгрался вдвойне. Друзья стали завсегдатаями азартной палаты и надолго забывали обо всём на свете. Однажды вечером туда зашёл сержант-медбрат и спросил, брали ли у пациентов мазки.

 - Что это значит? - спросил Петя одного из солдат, когда сержант вышел.

 - Ну, ты, видать, простак, - ответил тот с усмешкой. - Не говори мне, что не замечал, что большинство ребят тут умудрились подцепить венерическое заболевание.

 - Какое венерическое заболевание? - удивился Петька.

 - Триппер, приятель, триппер!

 - Он излечим?

 - Это и наполовину не так страшно, как сифилис, - ухмыльнулся другой знаток. - В наши дни это просто шутка. У врачей есть такая мазь, просто первоклассная. Не пройдёт и двух недель, как всё проходит, но зато имеешь почти месяц отпуска.

 Двадцатилетний Пётр Шелехов слабо представлял, о чём идёт речь. В своей жизни он целовался всего один раз, да и то в щёчку. О чём-то большем он мог только мечтать…

 - Ты хочешь сказать, что поскольку он настолько безобиден, то есть смысл подцепить его намеренно? - нарочито небрежно спросил он.

 Петя ни за что на свете не хотел показаться девственником.

 - Ну конечно, ты просто лопух, если не знаешь! Что ты мне дашь, если я сведу тебя с местной шлюхой, которая абсолютно надежна? Всё, что ей нужно, это несколько папирос, и дело в шляпе. Лучше всего подцепить болезнь как раз перед тем, как тебя собираются выписывать. Только не сообщай об этом в самый первый день, иначе всё, что ты получишь, это инъекция, и твои страдания будут напрасны.

 - Но разве тебя не засадят на три дня в карантин, если ты сообщишь об этом слишком поздно? – спросил опытный Геннадий.

 - Конечно, засадят, – смеясь, ответил голубоглазый солдат. - Но ты проведешь три дня в изоляторе, а не на фронте.

 Картёжники дружно засмеялись, каждый по-своему представляя радужные перспективы.

 - Удивительно, - сказал себе Петя. - До чего только не додумываются люди, чтобы не служить Родине…