- И то один раненый, другой контуженный.

 Они знаками показали пожилому, полностью седому солдату следовать за ними. Тот взвалил на себя своего раненого сослуживца и побрёл вслед за ними. У раненого была безобразная рана в шею, а изодранная гимнастёрка говорила о том, что он к тому же ранен в грудь. Смертельно бледное лицо под великоватой для него каской обильно забрызгано кровью. Этот человек попросил Францла пристрелить его.

 - Я не жить, - сказал он на ломаном немецком. - Я капут…

 - Зачем ты так говоришь? – одёрнул его горбоносый товарищ.

 - Не жить мне Григорий…

 Он согнулся пополам от слабости, указывая на свои раны. Но Францл только покачал головой, как качает головой взрослый, когда ребёнок просит что-нибудь из того, что ему не разрешено.

 - Нет, - ответил он. – Я не могу этого сделать. Я не палач.

 Пилле показал русским, что они могут сесть. Раненый теперь пытался уговорить Иоганна прикончить его. Все ещё что-то бормоча, он снял каску. Иоганн невольно засмотрелся на него; он выглядел почти как Вилли, только старше. Те же короткие золотисто-каштановые волосы, те же тонкие, почти девичьи, черты лица и такая же манера говорить.

 - Наверное, он не имеет понятия, почему должен быть застрелен, и столь же ненавидит это бессмысленное массовое убийство людьми друг друга. – Подумал расстроенный Майер. - Я хочу подойти к нему и сказать, что мы товарищи — мы оба хотим прекратить эту бойню, у нас у всех есть одинаковое право на жизнь.

 Прибежал Вилли, мокрый от пота и с каской, свисающей на правое плечо. Иоганн нетерпеливо крикнул ему:

 - Ты ведь имеешь санитарную подготовку?

 - А то ты не знаешь!

 - Перевяжи этого русского.

 Вилли вытер пот с лица и бросил взгляд на раненого.

 - Заботливый, да? - сказал он. - Направь его в тыл; им там скоро займутся.

 Но когда он попросил его вторично, Вилли, не говоря больше ни слова, достал аптечку и встал на колени, чтобы взглянуть на раны стонущего солдата.

 - Отставить! – сбоку от них раздалась короткая команда.

 К пленным вальяжно подошёл командир роты.

 - Русскому всё равно не жить. – Сказал он и, вытащив пистолет, выстрелил раненому в голову.

 - Ах ты, гад! – закричал вскочивший на ноги седовласый человек. – Ты зачем застрелил Анатолия?

 - Молчи, - зловеще прорычал Штрауб. – Вы убили вчера десять моих солдат.

 Странным образом они разговаривали каждый на своём родном языке, но отлично понимали друг друга.

 - Он мог бы выжить, - почти плача сообщил русский. – У него же дома сын Ванюшка…

 - Мне плевать!

 Коренастый пленный внезапно сделал резкий шаг вперёд и выбросил массивный кулак. Он попал лейтенанту прямо в нос и у того хлынула обильная кровь.

 - Что б ты сдох! – спокойно сказал нападавший и без сил опустился на землю.

 К побитому командиру подскочили его подчинённые. Он нетерпеливо отмахнулся от предложенной помощи и скомандовал.

 - Расстрелять негодяя!

 - Ты думаешь, я испугался?

 - Можно это сделаю я? – Фом шагнул вперёд. – Я с удовольствием выну из придурка жизнь.

 - Только отведи его подальше. – Велел лейтенант и занялся своим носом.

 - Ну, здравствуй Григорий Пантеелевич! – раздалось за спиной у идущего на расстрел, когда он едва спустился в змеевидный, мелкий овраг.

 Григорий резко развернулся и с удивлением посмотрел на незнакомого человека в немецкой полевой форме.

 - Нашёл место здоровкаться! – ругнулся он и внимательней присмотрелся к конвоиру. – Ты меня знаешь?

 - Кто ж не знает легендарного комдива вёшенских повстанцев Григория Мелехова?

 - А если серьёзно?

 - Якова Фомина помнишь?

 - Такое не забудешь, если и захочешь…

 - Я его сын Давыд.

 Григорий недоверчиво покачал головой и произнёс:

 - Привел же Бог так встретиться!

 - Да, - рассмеялся Фом. – Место и время действительно неудачные.

 - Особенно для меня. – Хмуро заметил Григорий. – Ты вроде должон меня расстрелять.

 - Это завсегда успеется.

 Фом неторопливо прикурил немецкую сигарету и предложил пленнику. Они присели на каменистый выступ на боку оврага, как старинные приятели на перекур.

 - Слабенькие твои сигареты. – Сказал Григорий, в три затяжки прикончив непривычное курево.

 - Не то, что наш самосад! – согласился Фом. – Постарел ты дядька Григорий.

 - Да и ты при нашей последней встрече пацаном был, а сейчас вишь как заматерел.

 - Довелось хлебнуть лиха…

 Давыд коротко рассказал свою нехитрую жизнь, о беспризорных скитаниях после казни матери по различным городам России. О вынужденной связи с уголовниками, коснулся нескольких лагерных отсидок.

 - Я тоже хлебнул колымских лагерей. – Тихо сказал Григорий и вздрогнул от холодных воспоминаний.

 - Меня туда не заслали, Бог миловал.

 - Повезло.

 - Говорят оттуда никто не возвернулся.

 - Если бы не война я там навсегда остался…

 Григорий недовольно замолчал, молчал и задумчивый Фомин. Потом он сказал:

 - Зря ты лейтенанта ударил, могло всё по-другому пойти.

 - Он же застрелил моего друга Толика Захарова!

 - Ну и что?

 - Как что? – возмутился Григорий – Разве можно раненых пленных добивать?

 - На этой войне всё можно.

 - Я так воевать не могу.

 Фомин весело рассмеялся.

 - А тебя дядя никто не спрашивает.

 Солнцем тем временем поднялось высоко. Григорию с самого утра до смерти хотелось пить, запас воды кончился ещё накануне. Он попросил воды у собеседника и Давыд протянул ему свою флягу.

 - Как у немцев оказался? – спросил Григорий, возвращая полупустую ёмкость хозяину.

 - Обыкновенно, - усмехнулся тот. – Перебежал на их сторону в начале лета.

 - Видать дела у них неважнецкие, - хмыкнул измазанный глиной пленник. – Раз казакам оружие доверяют.

 - Не тебе судить об том! – зло отрезал Фомин. – Сам большевицким свиньям служишь…

 - Я против своего народа не воюю.

 - А в гражданскую ты против кого воевал?

 Фомин начал мрачно жевать галетное печенье из неприкосновенного запаса с остатками копчёного сала.

 - Есть хочешь? – спросил он не глядя на Григория.

 - Хочу.

 - Тогда держи.

 Несколько минут они сосредоточенно жевали. Казалось Фомин о чём- то мучительно размышляет. Отряхнув от крошек мундир, он сказал:

 - Я воюю не за немцев, а против коммунистов.

 - А я воюю, потому что враги пришли на мою землю.

 - Может они освободят нас от красных?

 - Надеешься, что немцы дадут свободу? – Притворно удивился Григорий. – Святая наивность, мы для них подлое быдло.

 - Всяко бывает...

 - Я в восемнадцатом году тоже воевал за свободный Дон. Знаешь, чем всё закончилось?

 - Зараз другое дело.

 Собеседник ничего не сказал, только усмехнулся краешком тёмных глаз. Фомин хлопнул себя ладонями по коленям и встал.

 - Погутарили и будя! – подвёл он итог беседы. – Всё одно каждый останется при своём.

 - Значит пора. – Согласился старый сослуживец его отца. – И взаправду, чего тянуть…

 - Торопишься на тот свет?

 - Не спешу, но и не боюсь. – С достоинством ответил Григорий. – Смерть приму как подобает казаку.

 - А я тебя расстреливать не буду.

 - Как так?

 - Ты воевал вместе с моим отцом, и он тебя шибко уважал, я помню.

 - Твоё право, но к немцам возвращаться мне нельзя.

 - Сам знаю.

 Фомин махнул рукой в сторону, где оканчивалась пологая ложбина и сказал:

 - Пойдёшь по ней скрытно и тихо. Дальше плыви по реке и попадёшь к своим.

 - Храни тебя Бог!

 - Только второй раз мне не попадайся, точно пристрелю.

 Григорий нервно кивнул и, пригнув голову, словно их кто-то видел, засеменил прочь. Фомин стоял посредине закрытого со всех сторон оврага и смотрел в спину удаляющемуся пленнику, со всей силы сжимая в руках винтовку. Когда тот почти скрылся из вида, сухо треснул одиночный выстрел…