Изменить стиль страницы

У мастера Нусрата в складки пояса было зашито сто золотых, да и в кармане имелось кое-что, у Зульфикара тоже в поясе монеты помельче — «кибла» и «шахрухия». Недолго побродив по базару, они направились к мечети Джаме, боясь пропустить пятничную молитву. Среди тысячи гератцев, собравшихся сюда, стояли отец и сын из Бухары.

И только после окончания молитвы мастер Нусрат с сыном отправились на строительство медресе Мирзо. У проворного смотрителя работ Ахмада Чалаби они спросили, где можно видеть зодчего Наджмеддина Бухари. Тот ответил, что зодчий не совсем здоров, не выходит из дома, но что живет он в махалле Дарул Хуфо и что можно навестить его, тем более что путники приехали из самой Бухары.

Без труда и излишних расспросов отец с сыном отыскали дом Наджмеддина Бухари. На стук вышел сам зодчий, занятый чем-то во дворе.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте, — ответил Наджмеддин, разглядывая гостей. Он тут же понял, что это отец и сын, понял даже, зачем они пожаловали к нему. Когда речь шла о поступлении в ученики, обычно отцы сопровождали сыновей. И, увидев на голове юноши круглую тюбетейку, прославленный зодчий догадался, что они не гератцы.

— Мы пришли выразить вам свое почтение, — начал мастер Нусрат.

— Проходите, пожалуйста, — хозяин пошел впереди, указывая посетителям дорогу.

Они вошли в гостиную во внешнем дворе, зодчий усадил их, прочел короткую молитву и, кликнув Низамеддина, велел накрыть дастархан.

— Здоровы ли вы?

— Благодарствую.

— Мы приехали сюда из Бухары. Это сын мой — Зульфикар, — сказал мастер Нусрат.

— Добро пожаловать!

Наджмеддин был не слишком доволен тем, что эти нежданные гости оторвали его от работы, но, услыхав, что они из Бухары, сразу повеселел.

— Я ведь тоже из Бухары, — с улыбкой промолвил он. — Ну как благословенная Бухара? Наверно, стала еще прекраснее?

— Ой, как она похорошела, — подхватил мастер Нусрат, ответно улыбаясь. — Появилось множество новых зданий. Мы знаем, что вы родом из Бухары. И поэтому, устад, мы ищем вашего покровительства. Если вы возьмете моего сына в ученики, он будет верой и правдой служить вам. Сам я плотник, занимаюсь иногда и резьбой по камню… Простите великодушно, я не хотел бы, чтобы сын мой стал тоже плотником. Мне хочется, чтобы он научился зодчеству. Ваше имя славно и в Бухаре. Вся наша надежда на вас.

Мастер Нусрат вытащил шелковый мешочек с золотом и положил рядом с зодчим.

Наджмеддин на миг задумался, затем поднял удивленные глаза на мастера Нусрата.

— Верно, у меня есть ученики. Могу принять и вашего сына. Но с одним условием. Денег я не беру, — он протянул мешочек с золотыми Нусрату. — Устрою ему экзамен. Ежели ваш сын выдержит испытание, я возражать не стану. Если нет, тогда уж не обессудьте.

Мастер Нусрат поглядел на сына и понял, что тот согласен. Сутулившийся от смущения Зульфикар заметно повеселел.

— Мы согласны, устад.

— Испытание не совсем обычное и, я бы сказал, даже опасное. И если ваш сын потерпит поражение, не будьте на меня в обиде. Я ведь не всех беру в ученики. Вы из благословенной Бухары… Но в общем-то я сейчас в учениках не нуждаюсь.

— Спасибо, устад… Прикажите ему класть кирпичи на самом высоком минарете, мы и от этого не откажемся.

— Угощайтесь, отведайте сладостей. Я знаю, в Бухаре много прекрасных кондитеров.

— Да, устад.

— Как, впрочем, и ювелиров, портных, любителей книг… там всегда шумно и людно.

Не желая отнимать у зодчего драгоценного времени, отец и сын, прочтя благодарственную молитву, откланялись. Зодчий проводил их до калитки.

— Пусть юноша придет завтра, — бросил он на прощанье.

Радостные и окрыленные вернулись Зульфикар с отцом в караван-сарай, и после скромной трапезы Зульфикар, не теряя времени, достав карандаш и бумагу, принялся решать задачи из геометрии. А потом долго разглядывал листы, на которые были перенесены проекты Магоки Аттори, Масжиди Намазгох, Минораи Калан и других, медресе, и ’все время советовался с отцом. Они еще долго беседовали об устройстве гробниц святого Сайфиддина Бухорзи, Буёна Кулиджана, Исмаила Самани. Не забыли они и декоративную и орнаментную облицовку, густоту ганчевого раствора для этой облицовки, геометрические рисунки орнамента, единицы измерения, устойчивого равновесия, отделку изразцовых плиток для облицовки порталов и верхней части 10 резных дверок. В тот день Зульфикар повторил все, что знал о строительстве, а потом пошел к недостроенным минаретам недалеко от цитадели и долго бродил вокруг них.

На небе уже вырисовывался серпик молодого месяца, и при свете его сверкала, блистала и сказочно переливалась мозаика Мусалло, купола и своды, казалось, во весь голос подтверждали всю ценность этого беспримерно прекрасного творения человеческих рук. Спору нет, они умножали славу хорасанской столицы. Бродил он и вокруг недостроенного медресе Мирзо.

Когда он вернулся в караван-сарай, отец его уже крепко спал. Он тоже лег, но долго не мог уснуть, он думал о завтрашнем испытании, и целый поток мыслей захлестнул его, унес вдаль. Ему чудилось, будто он ничего не помнит, не знает. Все, что он учил в школе, те навыки, которые он приобрел, строя вместе с отцом новую городскую баню и крышу базара, его хоть и небольшой опыт и подлинная страсть к зодчеству привели его сейчас сюда, в столицу, в надежде, стать учеником прославленного зодчего Наджмеддина Бухари. Как же ему хотелось учиться у этого человека, самому стать зодчим.

До рассвета он так и пролежал без сна. Все ему чудилось, будто перед ним сидит знаменитый учитель — зодчий Наджмеддин Бухари — и задает ему вопросы из математики, геометрии, спрашивает о всех тонкостях искусства зодчества и смотрит на него, ожидает ответа. А Зульфикар растерянно молчит и от волнения не может ответить ни на один вопрос. Устав от всех этих мыслей и картин, под самое утро он забылся сном. Но вскоре его разбудил отец. Позавтракав, Зульфикар взял под мышку несколько книг и отправился к зодчему.

Наджмеддин встретил его приветливо, пригласил в ту самую комнату, где они с отцом уже были, сел, кинул проницательный взгляд на красивого юношу, прибывшего из Бухары, и пригласил его сесть напротив. Зульфикар опустился на пятки и положил рядом с собой книги. Он с напряженным вниманием ждал первого вопроса, но зодчий спросил о здоровье отца, о его настроении, осведомился, по душе ли им город, и только.

— Отец просил передать вам поклон. Герат — чудесный город… Настроение у отца хорошее. Он отправился на базар… — растерянно бормотал Зульфикар.

Зодчий снова взглянул на него.

— Не можете ли вы прочитать мне газель? — вдруг спросил он.

Зульфикар, ожидавший вопросов из математики или геометрии, невольно смутился.

— Могу, — улыбнулся он наконец.

— Ну вот и прочтите.

Зульфикар на минуту задумался и, глядя на небольшие расписные ниши ганчевых стен, начал:

Расцветшей розе так сказал однажды соловей:
«О, не гордись! Не ты одна меж розовых ветвей».
Но, рассмеявшись, та в ответ: «Ты прав. Но под луной
Никто не скажет горьких слов возлюбленной своей…»[8]

— Прекрасно, — сказал зодчий. — Это Хафиз Ширази.

— У отца, — застенчиво пояснил Зульфикар, — есть сборник избранных стихов Хафиза «Мунтахаби девони Хофиз», я люблю читать его и вот запомнил некоторые…

— Вот вам перо и бумаға. Запишите стихи. Я хочу видеть ваш почерк.

— Сейчас! — Зульфикар записал стихи.

— Хорошо. — Зодчий залюбовался красивым, четким почерком Зульфикара.

— А шейха Саади вы тоже знаете наизусть?

— Знаю.

— И тюркские газели?

— Знаю и тюркские. Тюркский — мой родной язык. Дома мы говорим по-тюркски. Ведь мы родом из Шаша.

— А ну-ка, прочтите.

Зульфикар снова обратил взгляд на расписные ниши:

вернуться

8

Перевод И. Сельвинского.