А может быть, и у него совсем другая мечта — выиграть то сражение, после которого не довелось бы водить в кровопролитные схватки полки и дивизии?

Мало кто знает, что происходит за кулисами мира, а этот человек знает. И эта его осведомленность не дает ему покоя.

— Скажите, а вы не тот самый комбат Шорников, который написал книгу «На танках сквозь атомное облако»?

— Тот самый, товарищ маршал. К сожалению…

— Это почему же так? — удивился маршал.

— Один из критиков сказал — бред.

— И вы с ним согласились? Убедил он вас?

— Не знаю.

— Ничего. Держите голову выше!

Дверцы захлопнулись, и газик запылил дальше.

Весна шумно врывалась в просторы России. Словно она на привале слишком долго задержалась и ее неожиданно разбудили: «Что же ты спишь? Тебе давно надо быть впереди — за лесами, за долами». И она шарахнулась через леса и степи на север — дружно растаяли снега, набухли почки на деревьях, зазеленели.

Но ночи были по-прежнему прохладными. Небо чистое, высокое.

Шорников лежал на лесной поляне и, заложив руки за голову, смотрел на звездную россыпь.

Таинственные далекие миры. Какое-то торжественное спокойствие. Миллионы лет так было и так будет.

А какие войны на земле прокатывались под этими звездами! Сколько было пепла! Сколько могильных холмов вырастало!

Устоявшееся звездное безмолвие. Небо! Когда-то человек поселил туда богов.

И вдруг среди россыпи Млечного Пути что-то остро замелькало, катится, катится, катится. Бежит крохотный шарик. Торопится, скоро скроется за горизонтом.

Шорников стал присматриваться к звездам и заметил, что по небу шарят и другие светлячки. Один из них крупный, как звезда первой величины, напористо прочеркивает синий, почти черный купол.

Сколько же их, этих самых спутников-шпионов, колесит теперь вокруг нашей планеты, будто наматывают на нее, как на клубок, паутину!

И кажется, если прилечь и приложиться ухом к земле, то можно будет услышать подземные ядерные взрывы где-нибудь в штате Невада или почувствовать содрогание от тяжелых бомб в Южном Вьетнаме. Такое содрогание чувствуется обычно за сотни километров от полигона.

Один из корреспондентов недавно писал, что он видел во Вьетнаме пустыню. Где будет выбран новый полигон — на Эльбе или на Ниле? Может, на плоскогорьях Азии? Или на берегах Карибского моря? Даже сам господь бог не сумел бы ответить на этот вопрос. Нет еще пока такого барометра, который бы точно указывал, где и когда начнется война и чем все кончится.

На кромке леса в тумане дрожали осинки, прокричал несколько раз филин и смолк.

Шорников услышал чьи-то шаги, приподнял голову. Кто-то пересекал поляну. Плащ накинут на плечи. Остановился, прислушался к лесным звукам, постоял немного и направился прямо к Шорникову.

— Я почему-то так и подумал, что это вы, — сказал маршал.

Шорников встал.

— Да лежите вы, отдыхайте, — и маршал сам опустился рядом с ним. — Что, и вас тоже ночь заворожила? Смотрите, какое небо! Говорят, чистое небо — к хорошей погоде. Хотя с какой стати ей сейчас быть плохой! Весна! Правда, выезжая в поле, мы меньше всего думаем о погоде. Так, кажется, вы начинаете свою книгу? Может быть, вы хотите знать мое мнение о ней? Что ж, должен сказать, что в ней я не увидел бред, как ваш критик. Есть свои мысли, чувствуется «танковый характер».

Может, маршал перепутал что-то? Или просто не стал огорчать бедного майора, который не преследовал никаких корыстных целей, когда вынес на строгий суд свой опыт и свои мысли.

— Что-то зябко, — сказал маршал, — идемте прогуляемся вон до той опушки. Я там днем видел много ландышей, когда проезжал. Хотя их сейчас не заметить. Да и дарить некому. Завянут, пока домой вернемся.

Они пошли рядом по мягкому лугу, и на росистой траве в лунном свете оставались их следы — две темные полосы.

— Мы должны предвидеть все. Или хотя бы очень многое! — продолжал маршал. — И оставаться загадкой для наших врагов. Только в этом случае можно избежать повторения старых ошибок… Вы, наверное, думаете, почему маршал говорит об этом вам, а не своим комдивам, тем, кто делает погоду на учениях? Им я тоже говорю. Но считаю нужным сказать и вам. Таким, как вы, мы когда-то должны будем передать свою эстафету. Очень трудное дело. И нам не безразлично, в какие руки мы его передадим. Война — это чертово колесо: если раскрутится, попробуй останови!

— Товарищ маршал, а как все-таки будет в новой войне? Если случится…

— Если случится? Как? Только невоенные люди могут легко судить об этом. А нашему брату слова на ветер пускать не следует. Все эти бредовые массированные удары западных спецов рассчитаны на слабонервных. Возмездие будет страшнее, и это они понимают. На Хиросиму и Нагасаки они сбросили атомные бомбы потому, что не боялись возмездия. А сегодня, как мы говорим, каждый поджигатель дрожит за свою шкуру. Может быть, в меньшей опасности будет тот, кто окажется на передовой, чем тот, кто прежде в любых войнах чувствовал себя недосягаемым. И это многое меняет…

Перед дубовой рощей лежала полоса тумана. Они постояли у оврага, послушали соловьев, которые насвистывали в зарослях черемухи, и вернулись.

На поляне их поджидал какой-то генерал. Он был в шинели, перетянут ремнями, плотный, в очках, виски коротко подстрижены, почти голые, кожа на подбородке отвисла, белая, будто припудрена. Увидев Хлебникова, генерал принял стоику «смирно».

— Что это вам не спится, не отдыхается, Семен Карпович? — сказал маршал. — Или вас ко мне привели какие-нибудь срочные дела?

— Какие теперь у меня могут быть срочные дела, товарищ маршал? Просто не спится, как в молодости.

— Это плохо. Ночью надо спать. И желательно крепким сном.

Шорников отдал честь генералу, но генерал был настолько сосредоточен, что, беседуя с маршалом, не заметил майора, и только уже после, когда Хлебников стал представлять ему Шорникова, кивнул и очень мягким, каким-то профессорским голосом сказал:

— Генерал Звонов. Преподаватель тактики одной из академий. Вы не у меня учились?

— Нет.

— А мы с Кириллом Петровичем знакомы давно. Когда он был еще полковником, а я уже генералом. Помните? — обратился он к маршалу.

— Как не помнить! Особенно то утро — двадцать второго июня.

— О да! — вздохнул генерал.

Они разговаривали намеками, вспоминали что-то такое, что было понятно только им двоим. И неожиданно Хлебников сказал:

— Все ясно. Можем остаться каждый при своем мнении.

Генерал Звонов не обиделся.

— Думаю, что мне будет полезно побывать на этих учениях, — мягко, почти доверительно сказал он. — Надо немного вдохнуть новой жизни в свои лекции. Время сейчас такое… Идеи рождаются прямо-таки умопомрачительные.

— Возможно. И как вы лично к этому относитесь?

— Но ведь есть уже мнение…

— Потому я и спрашиваю… Вы читали книгу товарища майора «На танках сквозь атомное облако»?

— По-моему, я даже ее рецензировал.

— За что да простит вас бог! — усмехнулся маршал.

— Но я должен быть объективен. Вы понимаете меня…

— Должны — не должны, но понимаем. Многое в нашей жизни требует мужества. Труднее всего приходится тому… Но не будем об этом! Мы с вами разными глазами смотрим на одни и те же вещи.

Генерал и маршал шли молча. Первым заговорил Звонов:

— Я был сегодня в лесу, там такая сушь.

— И в мире тоже. Хоть табличку вешай: «Осторожно с огнем!» Достаточно искры — и все взорвется. А вы… Почитаешь ваши статьи, и плакать хочется. Нет, слишком опасна эта игрушка — ядерная бомба, Если отрицать это, то легко можно разучиться говорить правду своему народу. А ведь именно он всегда выносил все беды.

— Все верно, все верно, товарищ маршал.

К Хлебникову подошел адъютант и что-то шепнул ему.

— Извините, я должен покинуть вас, — сказал маршал и торопливо зашагал к лесу.

— Что ж, пойдемте и мы, — сказал Шорникову генерал. — Меня всегда удивляла твердость характера этого человека. И его какая-то доброта, богатство души. За это он и пользуется такой популярностью в войсках. Но боюсь, ему придется сойти с арены. Вы понимаете, о чем я говорю?