— Так не пойдет. Давайте сначала траву обкосим, а потом уж и до кустов очередь дойдет.
Лена, державшая в руке тети Нюрин серп, с грустью подумала вдруг, что Кешке больше нечему ее учить: с серпом она и сама управляться умеет. Но мысль эта прошла мгновенно и некогда было на ней остановиться. Ведь, кроме Кольки и Павки, шнырявших неподалеку в малиннике, оставалась еще и Нонка…
Лена не хотела ее брать с собой. Сил у Нонки все равно воробью впору, помощи от нее — никакой, пусть бы полежала, отдохнула как следует. Но девочка ни за что не хотела оставаться одна в пустой избе. Теперь Нонка пыталась собирать в кучу скошенную траву, но у нее и на это не хватало сил — грабли переворачивались в руках. Чтобы не обидеть ее, Лена сначала делала вид, что не замечает этого, а потом попросила ее присмотреть в кустах за братишками и прочей мелкотой — как бы еще в лес не убрели…
Под огромными листьями лопухов и «дудок» совсем не уживалась мелкая трава, и, как только стволы их легли под серпами и косами на землю, оказалось, что дорога к кустам открыта. И сами они выглядели беззащитными и вовсе не такими уж неодолимыми.
— Да чего там? К вечеру кончим, — самоуверенно заявил Кешка, махая топором, — А еще говорили, без взрослых не обойдемся…
Степан Ильич смолчал. Он был другого мнения, но счел за лучшее не охлаждать энтузиазма Кешки.
Лена подкапывала лопатой корни куста, с другой стороны ей помогал Валерка. Внезапно он сообщил:
— А дед говорит — правильно мы за это дело взялись; золото, говорит, в этой земле зарыто. Как ты думаешь, это он про какое золото говорил? Может, тут и есть клад?
— Ты бы его и спросил, — ответила Лена, старательно окапывая длинный и гибкий, как веревка, корень.
— Да не говорит он! Смеется еще… — Валерка возмущенно пожал плечами.
— А ты копай, копай! Смотри, как бы я вместо тебя клад-то не нашла, — подзадорила его Лена, — Я ведь тебе ни крошечки не уступлю, если что, и не рассчитывай!
Валерка с остервенением вцепился в неподатливый корень, дернул… и вместе с запрокинувшимся кустом свалился на землю.
Так же рухнули и еще два-три куста. А йотом дело пошло хуже — работа все-таки была не детская… Один за другим падали на землю топоры, и скоро все рубщики собрались вокруг Степана Ильича.
— Что ж, если лобовая атака не удалась, это еще не означает победы противника, — сказал он серьезно. — Мною разработан план диверсии в тылу врага. Сейчас я вас с ним познакомлю.
«Армия» слушала разинув рты: надоедный елошник приобретал в ее глазах какие-то новые, заманчивые черты. Враг — это совсем не то, что упрямый комариный куст…
— А где Петр Петрович? — спросила Лена, пока Степан Ильич что-то доставал из своего рюкзака.
— В город ушел, — не оборачиваясь, ответил директор.
Он достал какие-то непонятные синие пакетики.
— «Армии» собрать все резервы! — скомандовал он. — Всех малышей из малинника — сюда. Будем самые большие кусты подрывать порохом, но этим займусь я сам. Чтобы ни одна нога на склон не ступала, ясно?
— Ясно, — четко, как «есть!», ответил Кешка и пронзительно свистнул в два пальца, а потом заорал — Эй, все сюда! Малинники, вам говорят!
Мелкоту долго пришлось выуживать из лакомых кустов. С ног сбились, соображая, все ли тут… И Лена как-то не подумала о Нонке, а Колька и Павка только и норовили немедленно удрать обратно в малину.
Между тем Степан Ильич наметил по косогору три самые густые группы кустов и под каждую заложил самодельный заряд.
Конечно, он понимал, что действия его не слишком законны, но он знал и то, сколько прибавит сил ребятам его затея… А склон-то, кроме них, расчищать пока некому.
Неглубоко, но гулко ахнули три взрыва, и на миг выросли над землей сквозные черные деревья из летучего праха. Выросли, опали, и все стихло, но остался еще один звук, вернее, отголосок звука: долгий и тонкий вскрик.
И Лена первая ахнула: «Нонка!» — и бросилась к черным, осыпанным развороченной землей кустам. Ню там никого не оказалось.
Нонка нашлась далеко, в совсем безопасном месте, куда и комочка земли не долетало. А лежала на земле так неподвижно и прямо, словно взрыв убил ее наповал. На бледном личике страдальчески заломилась бровь, руки холодные…
Степан Ильич с трудом нашел пульс.
— Жива. Обморок. Надо нести в деревню. — И сам поднял ее на руки.
«Армия» невесело потянулась обратно, хотя ребятам, конечно, было и невдомек, что при этом думал он, взрослый человек. Какая страшная ответственность свалилась внезапно на его плечи.
Отчасти поняла это Лена, коснулась рукава Степана Ильича:
— Вы не виноваты, она могла и еще чего-нибудь испугаться…
Он посмотрел на нее с благодарностью, но покачал головой:
— Нет, это моя вина. Отговаривали меня от этой затеи, и правильно. А ты иди поищи фельдшерицу нашу… Она, наверное, в поле.
Фельдшерица — усталая пожилая женщина — ничего определенного сказать не смогла. Нонка очнулась скоро, и никаких заметных повреждений не нашлось — хоть бы синяк или царапина… Просто она вообще никого больше не узнавала, даже Лену.
Всю ночь просидела возле нее пригорюнившись тетя Нюра, а к утру позвала Лену, которая тоже лишь притворялась спящей:
— Сходи в Спасово за врачом. Может, они и в город помогут ее отвезти…
Лена торопливо собралась и скоро уже шагала по тропинке над обрывом Выти. Туман доверху заполнил ложе реки, за ним не видно и древнего оврага. Мысок со старой березой кажется вклинившимся в молодой чистый снег. Глубина под ним исчезла.
В тумане далеко разносится каждый шорох. Но не слышно почти ничего: осенняя тишина опустилась на Татарскую сечу. Все, что должно было принести лето, исполнилось: высокие черные сосны обрядились шишками, мох «кукушкин лен» скинул со спелых коробочек ненужные больше войлочные колпачки, стоят забытые грибниками маслята и никому не нужные «дождевики» дымят пыльцой.
Кусты и ветви деревьев опутало бабье лето — сулит ядреную осень.
Вот далеко где-то забарабанил дятел, пискнула мелкая птаха в кустах, и близко, над головой, пронзительно застрекотала сорока: идет человек!
Лена сначала думала, что сорока ругается на нее, но вскоре поняла, что ошиблась: другие шаги слышались на тропинке, кто-то шел ей навстречу. Самого леса она не боялась нисколько, но встреча в лесу всегда настораживает. Лена остановилась, еще не зная, как поступить. Ей казалось, что человек еще далеко, но туман обманул: навстречу ей из кустов вышел Петр Петрович.
Кажется, он удивился ей больше, чем она ему.
— Ты здесь?! Идешь в город? Кто же тебе успел сказать?
— Я не в город иду — в Спасово, — недоуменно ответила Лена. — А про что мне могли сказать?
— Давай-ка присядем, — предложил учитель, показывая ей на широкий березовый пень.
— Я не могу, мне надо…
— Успеешь, все успеешь.
В голосе его звучало что-то такое, что Лена невольно послушалась, села. Пристроился на соседнем пне и он.
— Так вот, Лена, дело, ради которого я был в городе, касается тебя… Сиди, сиди, не беспокойся, все совсем неплохо. Помнишь, я обещал тебе написать о твоем отце? Но тут не моя заслуга, другие люди тоже занимались его судьбой. Необычной и трагической. Дело в том, что капитан Прохоров погиб в бою, как герой, защищая родную землю в первые дни войны, а имя его вместе с документами присвоил подлец, которому хотелось сохранить «чистой» собственную фамилию. Вот как бывает…
Теперь это все выяснено, на этот раз дорога к правде оказалась короче, чем там. — Он кивнул в сторону невидимого за туманом оврага, но Лена поняла его. — Ты — дочь героя. Меня просили передать, прежде чем за тобой приедут, что ты теперь сможешь жить в особом детском доме для детей командиров, погибших на войне. Это совсем недалеко от Москвы. И пенсию будешь получать за отца хорошую…
— Пенсию? А это много? — Лена встрепенулась.
Петр Петрович смотрел на нее удивленно и с тревогой: почему девочку так заинтересовали именно деньги? Уж этого-то он никак не ожидал, гадая дорогой, как она вообще отнесется к его сообщению.