А вот другой — семиклассник, тоненький, худенький, с синяками под глазами, разболтанный и развинченный («Как Акулинка на пружинках», — сказал о нем Федор Петрович).

Отец, не старый еще, интеллигентный человек, инженер, начальник цеха на очень крупном заводе, только растерянно разводит руками:

— Как это получается — не могу понять. Одно только скажу: я много работаю, мать много работает. Прихожу поздно, сын уже спит, на столе лежит записка: «Папа, я сделал все уроки». А что он сделал, как сделал?..

Да! Этот за делами может упустить сына!

Итак — все по-разному, и так же по-разному нужно, очевидно, подходить к каждому случаю.

Во время обсуждения последнего вопроса вошел отец Сухоручко.

— С благоговением нос свой носит! — шепнул Владимир Семенович.

— Следующим обсуждается вопрос об ученике девятого класса «В» Эдуарде Сухоручко, — объявил директор.

— А помните, — шепнул Владимир Семенович, — в каком-то выпуске был Роберт Похлебкин? — но Полина Антоновна только слегка кивнула ему, уже волнуясь и нервничая.

— Вопрос этот, — продолжал директор, — я считаю, нужно начать с разговора с отцом, поэтому ученика пригласим позже. Слово имеет классный руководитель Полина Антоновна.

Полина Антоновна обрисовала поведение Сухоручко, свою работу с ним, с родителями, работу класса и призналась в своей неудаче.

— И главная моя неудача — это отсутствие общего языка с родителями. Неудача, но вины моей здесь нет. Ну как вы не можете понять, — обратилась она к отцу Сухоручко, — что здесь люди трудятся ради вашего сына? Мы можем ошибаться, в поисках правильных путей мы можем порой делать какие-то не те шаги, но дорога у нас одна: воспитание детей. Скажу о себе: я работаю больше тридцати лет, сына своего я отдала родине, и вся моя радость сейчас в том, чтобы учить наших детей, чтобы выпускать их в жизнь знающими, честными, трудолюбивыми, культурными, короче и точнее говоря — советскими людьми. Как же мне желать зла вашему сыну? Но что я могу сделать, если он сам не хочет учиться, если он не привык трудиться, отвечать за себя? И как я могу мириться с этим? У Лобачевского, в его речи о воспитании, есть изумительные слова: «Чем больше света, тем гуще тени». Если это можно было сказать больше ста лет назад, то тем с большим основанием это относится к нам, к нашему времени. У нас столько света, столько ясности, столько нравственной чистоты, что любая тень режет глаз, до боли, до обиды режет глаз. И разве можем мы мириться с тенями?

После Полины Антоновны взял слово отец Сухоручко. Иронически сказав несколько слов о хороших речах и плохих делах, в тоне подчеркнутого достоинства он начал излагать свои претензии: к его сыну несправедливы, к его сыну придираются, его сыну не создают условий, товарищи над ним издеваются, травят его, а учителя бьют двойками и отбивают охоту учиться.

— Разрешите спросить, — сказал директор, открывая личное дело Сухоручко. — Чем вы объясните, что он и раньше, в других школах, учился плохо?

— Я не отрицаю, поведение у него, может быть, не совсем идеальное и он, может быть, несколько ленится, — ответил отец Сухоручко.

— А давайте прямо скажем, — сказал директор. — Он, что называется, лодырь! У него отдельная комната, у него все условия, но он просто не хочет учиться!

— Значит, школа не заинтересовала! — ответил отец Сухоручко.

— Безобразие! — послышался чей-то голос сверху, со скамей «монтаньяров».

Директор позвонил в колокольчик.

— А какие у вас претензии к школе? Что вы от нее хотите?

— Хочу, чтобы моему сыну оказывалось больше внимания. Чтобы его вывели из разряда отстающих.

— Вывести его из разряда отстающих? Кто же это должен сделать? По нашему мнению, ваш сын сам это должен сделать. Это требование школы, требование государства и должно быть вашим требованием. А вы…

— Разрешите, Алексей Дмитриевич! — энергично вскинула руку Зинаида Михайловна. — Я, как учительница, как человек и как коммунистка, не могу не выразить своего возмущения той позицией, которую занял товарищ Сухоручко здесь, на заседании педагогического совета. Школа виновата! Школа не заинтересовала! Школа должна!.. А вы… Отец!.. Поинтересовались ли вы, какие стихи пишет ваш сын? Какие книги читает? Чем интересуется? Чем живет?.. Полина Антоновна здесь совершенно правильно говорила: это уже не мальчик! Это изнеженный, избалованный, распущенный и изолгавшийся человек. Для него в школе нет ничего святого. У него нет чувства долга, ответственности, сознания того, что он должен что-то делать и перед кем-то отвечать. И это создала атмосфера, царящая в семье. Счастливое детство вы превратили в беспечное детство и поставили своего сына перед большими опасностями!.. Я предлагаю передать это дело в парторганизацию, в которой состоит отец ученика Сухоручко!

Один за другим стали подниматься учителя и говорить о том же самом: поведение Сухоручко недопустимо, поведение Сухоручко нетерпимо, а поведение отца возмутительно. Сухоручко злоупотребляет терпением школы, злоупотребляет доверием родителей, а те, становясь на его сторону и во всем обвиняя школу, окончательно подрывают ее авторитет в глазах сына.

— Успевает Сухоручко по моему предмету хорошо, и с этой стороны я не могу иметь к нему никаких претензий, — сказал Владимир Семенович. — Но меня беспокоит другое — его душа, ее преждевременная амортизация. Вот мы прорабатывали Обломова. Так это же романтик по сравнению с тем, о ком мы говорим! Юность — пора душевного цветения, а Сухоручко… Я позволю себе, с вашего разрешения, привести один его вопрос, характеризующий его интерес к Пушкину: «Как объяснить, что гений в литературе мог оказаться таким бездумным рогоносцем в жизни?» Комментарии, как говорится, излишни! Это человек, потерявший весь запас юношеского романтизма, мечты, чистоту. Мне мальчики передавали разговор с ним, его слова: «Быть каменным углем и гореть в паровозной топке, чтобы кто-то там ехал?.. Нет! Я лучше сам поеду!» Он кажется преждевременно созревшим. Но эта зрелость — обманчивая. Так яблоко, тронутое червем, зреет ранее других и падает на землю…

— Самое страшное, — сказал Сергей Ильич, — когда у детей вырабатывается убеждение, что законы не для них писаны и вся жизнь — это игра в бирюльки. Я считаю, что ученик Сухоручко зря теряет время в нашей школе, так как учиться в подлинном смысле этого слова, приобретать знания он не желает и вся его энергия направлена на то, как бы обмануть учителя и всеми правдами и неправдами, как он говорит, «сработать на тройку». Ничто другое его не интересует. Мне кажется, ему нужен другой коллектив, может быть даже другой режим, который сможет его по-настоящему воспитать. А лучше всего, по моему глубокому убеждению, если бы он поступил на работу, познал труд, тяжелый и обязательный, почувствовал, чем пахнет жизнь. Увидев рано или поздно недостаточность своих знаний, он займется потом, уже сознательно, своим образованием. Это никогда не поздно, и возможностей для этого в нашей стране сколько угодно!

— Я биолог, — начала свое выступление Анна Дмитриевна. — И как биолога… вы меня простите, — обратилась она к отцу Сухоручко, — но, правда, ваш сын меня порой интересует с чисто биологической точки зрения: как устроен такой человек?..

Полина Антоновна улыбнулась, но в это время ее тронул за руку Александр Михайлович. Она обернулась и увидела, что ей делает какие-то знаки учительница начальных классов, сидевшая у двери.

Полина Антоновна встала и, попросив разрешения у директора, вышла за дверь. Там, к своему удивлению, она увидела Бориса.

— Ты что? За отцом? Или случилось что? — спросила она.

— Нет. Я к вам! — ответил Борис, волнуясь. — Может, я опоздал… У вас сегодня обсуждается Сухоручко… Так вот, мы сейчас, вечером, собрали бюро и решили… Ну, не решили, а вообще… Полина Антоновна! Ведь если исключат Сухоручко, это же на нас на всех, на весь класс ляжет. Значит, не справились. А какой же это коллектив, если не справились? Это же на весь коллектив пятно!