Конфликт с Васей Трошкиным начался с пустяка. На перемене ребята расшалились, кто-то толкнул Васю, он пошатнулся и задел стоящий на окне горшок с геранью. Горшок упал и разбился.

— Кто это сделал? — раздался голос неизвестно откуда взявшегося дежурного учителя.

Вася Трошкин, растерянно стоявший над разбитым горшком, не задумываясь, ответил:

— Я!

— Ну что ж, Вася? — говорила потом ему Полина Антоновна. — Придется с мамой разговаривать. Так нельзя. Цветок — материальная ценность. Другие мальчики приносят их, чтобы озеленить школу, а вы…

— Не нужно! Полина Антоновна! Не говорите маме! — чуть не плача, взмолился Вася. — А цветок я другой принесу. Честное слово, принесу!

Он с такой мольбой смотрел на Полину Антоновну и у него при этом так по-детски вздрагивала верхняя губа, что Полине Антоновне стало жаль его.

— Хорошо! — согласилась она.

Но прошел день, другой, а цветка нет.

— Когда же вы принесете цветок, Вася?

— Завтра принесу, Полина Антоновна…

И опять не принес.

— Я забыл, Полина Антоновна! Честное слово… Вечером обязательно принесу. Приду на кружок и принесу.

Вечером он действительно принес горшок с цветком, и Полина Антоновна считала дело законченным. Но в следующем номере стенгазеты появилась заметка: «На что это похоже?»

В заметке говорилось о том, что вместо разбитого им горшка с цветком Вася Трошкин принес…

Все произошло случайно. Валя пришел на занятие математического кружка раньше обычного. Он входил в вестибюль в тот момент, когда Вася, уже раздевшись, размахивая руками, через две ступеньки бежал вверх по лестнице.

Валя не спеша разделся, подошел к зеркалу и, смочив языком ладонь, пригладил капризный вихор на макушке. Волосы у него начинали укладываться в прическу, не хуже, чем у других ребят, но с этим петушиным хохолком на макушке не было сладу.

За этим занятием и застал его Игорь Воронов. Валя даже не заметил, как он вошел, и только в зеркале, рядом с собою, увидел вдруг его ядовитую усмешечку.

— Красотой начинаем заниматься, молодой человек?

— Да ну!.. Какой красотой? — смутился Валя. — Так… Волосы поправить.

— Да, да! Рассказывай!.. — продолжал посмеиваться Игорь. — Ты что ж — первый?

— Нет, Вася уж пробежал.

Но когда они поднялись наверх, к классу, где должно было происходить занятие кружка, Васи там не было. Пришел Рубин, потом Витя Уваров, — один за другим стали собираться ребята.

— А где же ключ? Что ж мы в коридоре стоим? Эй! Председатель кружка! Открывай класс!

Валя побежал по этажам искать нянечку, чтобы взять у нее ключ. Тут он и увидел Васю Трошкина. Вася торопливо шел по коридору, направляясь к другой лестнице. Валя увидел в его руках цветочный горшок с невысоким, широколистым растением. Валя удивился, но не очень задумался над этим. К тому же нянечки нигде ее было, а в коридоре уже раздавался приглушенный шум начинавших возню ребят. Нужно было поторопиться и разыскать ключ.

Пока он обежал половину школы и разыскал нянечку, собрались почти все ребята, пришла Полина Антоновна. Когда Валя подходил к собравшимся, Полина Антоновна принимала от Васи Трошкина горшок с широколистым растением.

— Ну, вот и хорошо! Я думаю, вы не обижаетесь? — сказала она Васе. — Школа не должна страдать от вашей резвости!

И только тогда Валя все понял. Он открыл класс и, пропуская мимо себя ребят, с недоумением, почти со страхом посмотрел на Васю Трошкина. Он не мог отделаться от этого тягостного чувства и потом, на занятии кружка. Как это может быть? Как можно придумать такую хитроумную, некрасивую комбинацию и в то же время смотреть в глаза обманутой учительнице и сидеть как ни в чем не бывало рядом с товарищами?

Думал Валя и о том, как ему теперь быть и что делать. Он оказался невольным обладателем нехорошей тайны, которую никто не знал и которую никто может и не узнать. И сам Вася, как видно, считает, что он чисто сделал это дело, что никто его не видел, никто ничего не знает и никто ни о чем не догадывается. Поэтому он и сидит так тихо, смирно, старательно работает над своим заданием, даже задает вопросы и только изредка, видно непроизвольно, с беспокойством вдруг завозится на месте…

Валя хотел тут же, после занятия кружка, поговорить с Васей, высказать ему свое возмущение, что-то потребовать, но он ничего не сказал и ничего не потребовал. Он шел знакомым переулком. Разыгравшаяся метель бросала ему в лицо пригоршни сухого, колючего снега. Валя вспомнил, что он комсомолец, редактор газеты, и это решило все. Он поспешил домой и, торопливо раздевшись, сел за стол и написал заметку.

На другой день он показал ее Борису. Тот прочитал и покачал головою.

Заметку решили поместить в ближайшем номере. Но кто-то из редколлегии, вероятно Миша Косолапов, проболтался. Вася Трошкин, узнав о грозящей ему опасности, выследил Валю и прижал его в укромном уголке под лестницей к стене.

— Ты что?.. В лоб хочешь?.. В лоб?.. — шептал Вася, и перед глазами Вали появился крепко сжатый и от напряжения дрожащий мелкой дрожью кулак.

Но Валя видел не кулак, а взгляд Васи, — даже не злой, а исступленный. Этот взгляд и пробудил в Вале не страх, а упорную решимость.

— Ты убери кулак-то! — с необыкновенным для него спокойствием сказал Валя и схватил Васю за кисть руки. Он изо всех сил сжимал руку Васи, чувствуя, что она перестала Дрожать и стала твердой, точно железной. Вася был явно сильнее Вали Баталина.

— Я тебя, знаешь?.. — хрипло прошептал Вася. — Как дам сейчас, раз — и нету!

— А ну, попробуй! — с тем же удивительным для самого себя спокойствием произнес Валя.

Он держал руку Васи Трошкина и смотрел в глубину его глаз. И там, сквозь злобу и ярость, он рассмотрел искорки страха. И вдруг дрогнула железная рука, которую сжимал Валя, поддалась, пошла вниз.

— Ты что же?.. Силой хочешь? — почувствовав победу, сказал Валя.

— Откуда ты знаешь? — вместо ответа спросил Вася.

— А ты скажи: это правда?

И вот уже нет ярости в глазах Васи. Они растерянны, жалки, беспомощны. Вася пытается высвободить руку, но теперь уже Валя держит ее и не выпускает..

— Скажи: правда?

— Пошел к черту! — с новой вспышкой ярости шепчет Вася и, рванув руку, убегает, оставив Валю одного под лестницей.

Прочитав заметку в стенгазете, Полина Антоновна в тот же вечер пошла к Трошкиным. На этот раз она не застала никого — комната была на замке.

— Какая жалость! — огорчилась Полина Антоновна.

— А вы кто будете? — спросила невысокая курносенькая женщина, открывшая ей дверь в квартиру.

— Я?.. — замялась было Полина Антоновна. — Я учительница.

— Васюткина учительница? Да вы пройдите! — женщина отворила дверь в свою комнату. — Сама-то она на вечернем дежурстве, а Васютка-то, может, и подойдет. Он совсем недавно выбежал. Присядьте!

Полина Антоновка секунду поколебалась, но искушение было слишком велико, и она вошла в комнату.

— Да вы садитесь, садитесь! — хлопотала соседка Трошкиных и, прогнав развалившегося на стуле кота, подала Полине Антоновне стул. — Уж очень она горячая! Я про мать-то, про мать Васюткину говорю. Я вот со стороны гляжу: ведь слово по-разному сказать можно. «Вася! Иди обедать!» Можно по-хорошему, а можно так, что от одного голоса душа в пятки уйдет. Я и ей иной раз говорю это, не смотрю, что она, как кипяток, горячая. Ну, разве ж можно так мальчика воспитывать? Ты держи его в строгости, без строгости ребенка воспитать невозможно, баловство одно. Но нельзя же стоять над душой, коршуном над ним висеть… «Так ты смотри! Ты так не делай! Ты не ходи! В кино? Зачем в кино? К товарищу? Зачем к товарищу?» И так — за каждым шагом, за каждой копейкой! На днях в магазин ходил, трех рублей у него не хватило. То ли потерял он их, то ли кассирша не доплатила. И — господи! Что тут было! И так за все — ругань и ругань! Тарелку копеечную разбил — ругань! Обещал прийти в девять часов, пришел в половине десятого — ругань! Чуть что провинился — ругань! Да не какая-нибудь, а чтоб пообидней да побольней: и идиот, и растяпа, и никудышный человек. А потом — слезы и самые жалостные слова: «И неблагодарный ты, и негодный ты, и заел ты мою жизнь, а я на тебя всю себя трачу, всю себя тебе отдаю». Ну, отдавать она, правда, всю себя отдает до донышка. Да ведь все с умом надо! Я и то ей говорю: вы — ученый человек, старшая сестра медицинская. А я кто? Я простая кондукторша трамвайная, я никаких курсов не проходила, а ребят тоже воспитываю. Они у меня тоже учатся: один — в шестых, а другая — в пятых. И тоже их в строгости держу, а сердцем чувствую: когда можно поругать, а когда и нельзя. На одной строгости тоже не воспитаешь. Да они что? Они маленькие, их и поругать не грех. А Васютка — парень! Жених!