…А вот и последние дни, последние уроки.

Все так же, как всегда, звенит звонок, входит учитель, выходит учитель и опять звонок — все как обычно. Но где-то в глубине души возникает и все больше растет ощущение необычности всех этих звонков и уроков. Вот кончилась химия, вот сдан последний чертеж, проведено последнее занятие по физкультуре.

Борис всегда любил слушать Зинаиду Михайловну, ее свободный рассказ, напоминающий набросанную широкими мазками картину, ее горячий и искренний голос, заставляющий не просто запоминать и не просто понимать, а переживать то, о чем она говорит. Но сейчас, на последнем уроке, она была особенно в ударе. Все пройдено, все повторено, — остается кинуть последний, всеохватывающий взгляд на эпохи, мыслить которыми она учила своих питомцев на протяжении всех этих лет.

Владимир Семенович тоже закончил последний урок прочувствованным словом о том, что оставалось для него самым любимым и дорогим — о литературе и красоте человеческого слова.

— Н-ну-с, молодые люди! Я закончу тем, чем и начал в свое время работу с вами. Я знаю, большинство из вас идет в технику, на производство, на научную работу. Все это нужно, и все это важно. Но где бы и кем бы вы ни работали, вы не можете не любить литературу, не ценить ее и не следить за ней, если вы хотите быть культурными людьми. Вы начинаете жить. Но как бы ни была велика и содержательна ваша личная жизнь, она никак не может охватить и вместить в себя все богатство знания, мыслей, чувств, человеческих отношений, которое порождается непрерывным развитием нашей действительности. В этом вам поможет литература. Она расширяет объем человеческой жизни, ее содержание, она умножает опыт, обостряет зрение, слух, она дает идеалы и критерии, она создает прекрасное. Любите ее! Учитесь у нее! Она поможет вам жить. А кто почувствует огонь в душе, — дерзайте, беритесь за перо и создавайте ее — литературу нашего будущего!

Это было на предпоследнем уроке. Потом перемена и церемония последнего звонка. В большом актовом зале выстроилась вся школа, по классам. Краткое слово директора, и к десятым классам подходят первоклассники. У каждого из них небольшой букетик подснежников.

К Борису подошел маленький черноглазый мальчуган в коричневом вельветовом костюмчике. Приподнявшись на носки, он тянулся рукою к боковому кармашку пиджака Бориса, чтобы засунуть туда свои подснежники. Борис нагнулся, подставляя ему грудь, а потом вдруг схватил мальчугана, поднял и поцеловал в лоб.

— Как учишься-то?

— Хорошо!

— Ну, учись!..

— Дайте десятым классам последний звонок! — громко сказал директор.

Из двери торжественно вышла тетя Катя. В руках у нее был большой, «допотопный», перевязанный розовой лентой звонок, заменявший на сегодня обыкновенный — электрический. Она высоко подняла его над головою и прозвонила.

Десятые классы пошли на последний урок. Этот урок Полина Антоновна провела в обычном деловом, рабочем тоне. Говорила о подготовке к экзаменам, о режиме на это время, о множестве других, мелких, но очень важных вопросов.

— Ну! Вот и все! — закончила она свою беседу, и в том, как она сказала «все», Борис почувствовал, что и для нее конец занятий тоже связан с какими-то своими большими переживаниями.

Кончился урок, но ребята долго не поднимались со своих мест. Не хотелось! А потом вышли из школы и всем классом отправились в кино.

На подготовку к первому экзамену — к сочинению по литературе — было дано два дня.

Борис обложился книгами, решил повторять. Но просто повторять оказалось делом бессмысленным, если в течение года ты не работал, то за эти два дня ничего не сделаешь.

Борис перелистал учебник в поисках того, чего он не знал, в чем не был до конца уверен. «Пушкина — знаю. Лермонтова — знаю. Гоголя? — Чего же я не знаю?»

Потом стал сам себе «подковырки строить».

«В чем разница между романтизмом и романтизацией?»

«В чем величие русской литературы?»

«Каковы основные черты метода социалистического реализма?»

«А что нового внесла в этот метод советская литература после Горького?»

Потом стал думать. Но думал, кажется, больше не о предмете, а о себе, о своих силах. Сдашь ли? Способен ли?

Словом, эти два дня Борис не столько готовился, сколько волновался. А накануне экзамена, вечером, отец отобрал у него книгу и сказал:

— Ну, брат, перед смертью не надышишься! Давай-ка лучше в шашки сыграем!

Они сыграли в шашки. Борис успокоился и лег спать.

Утром, надев хороший костюм и повязав новый галстук, он пошел в школу. Во дворе толпились ребята. Они держались кучками, по своим классам, тихонько смеялись, шутили, хотя в душе, вероятно, так же волновались, как волновался Борис.

Когда открылись двери школы, первыми вошли в них выпускники, десятые классы, а остальные — это Борису показалось трогательным — проводили их аплодисментами.

Актовый зал, заставленный партами. Тишина. Стол, покрытый красным сукном. Портреты Ленина, Сталина. Комиссия. У всех строгие, официальные лица — так и кажется, все будут сейчас тебя топить. И среди них единственно близкий человек — ненавистный когда-то Владимир Семенович, в пенсне, в тройке, все такой же сухой и подтянутый, с головой, высоко вздернутой на длинной шее. Десятки глаз смотрели на него в этот момент с безмолвным, затаенным вопросом: смогу ли я? И он, казалось, каждому отвечал глазами: «Не волнуйтесь, молодой человек!» И даже это чудаковатое обращение звучало сейчас совсем по-другому.

Объявили три темы. Борис прочитал их и помертвел: он ни одной не знал. Из головы у него все точно ветром выдуло.

«Что же это такое? — подумал он. — Учился, учился — в ничего не знаю!»

Мысли его разбегались, и он делал отчаянные усилия, чтобы собрать их вместе. Но из этого ничего не получилось.

«Нет, подожди! Дай успокоюсь!» — сказал он сам себе.

Он почему-то вспомнил, как переплывал реку в Гремячеве, как чуть не утонул тогда и спасся только потому, что взял себя в руки. Постепенно взял он себя в руки и теперь. Борис выбрал тему, и все мысли его устремились теперь в одном направлении, точно в открытый шлюз.

Так начались экзамены…

Борис даже с Таней в это время виделся редко.

— Знаешь?.. Тысяча книг и одна ночь! — сказал он ей.

Так и уговорились: если некогда — не приходить.

Но так, конечно, не делали. Бывали горячие денечки и у него и у нее, но по субботам все равно приходили в условленное место, к памятнику Гоголю, и, перекинувшись немногими словами, расходились. Ну и, конечно, волновались не только за себя, но и друг за друга. Борис волновался за Танину математику. Таня с нетерпением ждала, какую отметку получит Борис за сочинение. По его сияющим глазам она узнала.

— Пять?

— Пять!

— Как я рада!

И так же радовался Борис, когда она получила пятерку за письменную математику. И вместе с нею огорчился за устную, по которой Таня получила четыре.

— Ну, это ничего! — успокаивал он ее. — Письменная важнее! — хотя, почему важнее, он и сам не знал.

У Вали Баталина в дневнике это время отражено так:

Так и Борис: готовил и сдавал, готовил и сдавал.

И вот — конец! Последний день, последний вечер в школе!

Вечера были в один день — и у мальчиков и у девочек. Сначала это всех огорчило. Потом — обошлось, и получилось очень хорошо.

На вечер пришли многие из родителей, даже Лариса Павловна приняла в организации вечера живое участие. Федор Петрович явился при всех орденах, как всегда неторопливый и сдержанный, но, совершенно очевидно, очень довольный — Борис получил медаль. Серебряную, но медаль! Федора Петровича выбрали в президиум, и он степенно сидел за столом, покрытым красной скатертью, обдумывая про себя, что бы сказать на прощание этим юнцам, глядящим из зала такими полными света глазами.