Так тянулось почти месяц. Сынишку её из жалости иногда подкармливали соседи, но сама она подаяний не брала ни от кого. Чем жила — неизвестно. В конце концов, доведённая до отчаяния, она наговорила баю дерзостей, назвала его вором, грабителем и другими нехорошими словами. Байский брат, разъярившись, зверски избил женщину, избил при мальчике, оттого он так и бояться стал.

Как она очутилась в поле, куда она шла, — никто не знает. Несколько односельчан взяли лопаты и похоронили её там, где она сделала свой последний шаг. А мальчика Дурды забрал с собой — ему никто не возражал.

— Вот и всё, — закончил Дурды свой рассказ. — Будет жить у нас, будет моим братом. Мама уже видела его и очень рада, говорит: «На руках носить буду моего маленького сыночка!» А тех трёх я около плотины заметил: повизгивали, как щенята, сбившиеся в кучу от холода. Тоже замёрзли бы до утра.

Сергей произнёс неопределённое «м-да» и ещё какое-то непонятное русское слово, встретился взглядом с укоряющими глазами Берды и молча отвернулся, играя желваками. У него было такое состояние, что, если бы можно было собрать в одну кучу всех этих жирных, чавкающих, самодовольных, собрать и раздавить одним ударом, он не задумался бы сделать это. Вошли девочка и старший мальчик.

— Малыш уснул, — сообщила из двери Нина. — Я его оставила возле тепла. Он такой худенький и так продрог, что до сих пор дрожит, согреться не может.

Ребята, умытые, причёсанные, наевшиеся, выглядели далеко не такими жалкими бродяжками, как вначале. Особенно мальчик, крепко держащийся за платье девочки. Да и девочка казалась здоровой и повеселевшей. Но — это только казалось. У неё было до предела измождённое лицо со скорбным недетским выражением. Восковой прозрачности кожа обтягивала острые углы скул, синие пятна лежали у глаз.

Сергей как-то странно обрадовался появлению детей. Он подозвал поближе девочку. Мальчик шёл за ней, как привязанный.

— Эти двое — твои братья? — спросил Сергей.

— Да, — тихо ответила девочка.

— А почему вы в такую пору ходите, а не сидите дома?

— У нас нет дома.

— У всех должен быть дом. Куда вы идёте?

— Никуда.

Разговор не очень клеился, но Сергей не сдавался и продолжал спрашивать.

— Как зовут твоих братишек?

— Этого — Хакмурадом. Младшего — Довлетмурадом.

— Хорошей доли хотели им родители, дав такие имена, — сказал Клычли. — Где ваши родители?

Девочка негромко сказала:

— Умерли.

— Сразу оба?

— Сначала — папа. Потом — мама.

— Как же ты живёшь с братишками?

— Так и живу.

— Тебе ведь тяжело таскать малыша, — сказал Сергей. — Вон ты какая прозрачная — сквозь тебя всё видно!

— Это потому, что они всё съедают. Мне мало остаётся.

— Так ты сама первая ешь, а потом их корми!

— Они — маленькие. Ничего не понимают ещё. Просят есть. А еды — нет.

— Отдай кому-нибудь младшего.

— Братишку? — удивилась девочка. — Довлетмурада?

Берды, не расслышавший первый раз это имя, вздрогнул. Ему показалось, что речь идёт о его сыне, о его Довлетмураде!

— Его, — сказал Сергей. — Тебе же легче с одним будет.

— Кому отдать?

— Вот этой тёте! — Клычли показал на Нину, молча стоявшую в дверях. — Она добрая, братишке твоему здесь хорошо будет. Отдашь?

— Нет.

— Почему?

Девочка потупилась.

— Она русская.

— Разве русские плохие? — с укором спросил Сергей.

Девочка молчала.

— А туркменке отдашь? — спросил Дурды.

— Нет, — сказала она — Не отдам.

— Пропадёшь ты с ними, — посочувствовал Дурды. — Если сама умрёшь, что с маленьким станется?

— Я носить стану! — неожиданно вмешался в разговор Хакмурад и так сердито посмотрел на парней, что, несмотря на сложность положения, смешливый Дурды прыснул в кулак.

— Тебя самого от земли ещё не видно, носильщик!

— Ничего, видно! — упрямо сказал мальчик. — Я уже пробовал!

— Ну и как?

— Тяжело, — откровенно сознался он.

Засмеялся и Клычли. Улыбнулась Нина. Только Сергей смотрел на девочку отчаянными глазами да Берды, нахохленный и злой, яростно сжимал полу халата.

— А если ты умрёшь? — продолжал допытываться Дурды.

— Я не умру! — с вызовом сказал мальчик и подозрительно заморгал.

— А вдруг тебе захочется — тогда куда маленького?

— За день раньше хорошей тёте отдам!

— Кто тебя этому научил?

— Вот она, Мая…

«Мая… Мая… Мая… — осенней мухой забилось в голове Сергея. — Чья же ты есть, Мая?» Эта мысль пришла в голову не только ему, потому что и Клычли и Берды по-особому внимательно посмотрели на девочку. Но вопрос, который вертелся на языке у всех троих, не был произнесён. Отворилась дверь и в комнату шагнул незнакомый парень в русской одежде. Одежда была порвана во многих местах, а на лице парня темнели кровоподтёки и ссадины.

— Здесь живёт?.. — начал было вошедший, не здороваясь, но в этот момент девочка всхлипнула и с криком: «Меле-кака!» бросилась ему на грудь. Маленький Хакмурад побежал и тоже ухватился за штанину парня, заглядывая ему в лицо и лепеча: «Меле-кака! Меле-кака пришёл!»

— Бедные вы мои, младшенькие! — присев, сказал парень. — Сиротами остались? Где наш бедный отец, где наша мама?

— Мама умерла и папа умер, — сказала Мая,

— И мама умерла, — сказал маленький Хакмурад.

— Хорошие вы мои, младшенькие! Не умерли они — убили их! — с горечью воскликнул Меле.

— Нет, они сами умерли, Меле-кака, — повторила Маяджик. Прижавшись к плечу брата, словно боясь, что он исчезнет так же внезапно, как и появился, она сразу утратила свои печальные черты взрослого человека и превратилась в маленькую, слабую и беспомощную девочку. Было дико представить, как она могла таскать за собой и на себе малышей, кормить их, защищать от житейских невзгод.

— Болели папа и мама, — дополнила она. — У папы живот болел, а у мамы ноги во-от такие стали, как кувшины, и лицо распухло.

— Болели! — выдохнул Меле. — Убила их несправедливость! Чудовище пожрало, имя которому — Бекмурад-бай!

— Извините, — сказал Сергей, подходя, — мы даже не познакомились. Меня зовут Сергей Ярошенко. А вас?

— Извините и меня, — парень поднялся с корточек. — Я Меле Худайберды-оглы — Он потрогал распухшую губу, поморщился.

— Кто это вас? — с сочувствием спросил Сергей.

— Всё тот же проклятый Бекмурад-бай! — зло ответил Меле. — Думает, я не видел, как он своих прихлебателей на меня натравил. А я всё видел, всё запомнил! И Сухана Скупого запомнил! И развалины дома своего запомнил! И умерших от голода запомнил — их собаки всех пообгрызли! Вот только не запомнил, где могилы моего отца и матери, но я найду их!

— Меле-кака, я покажу, где мама закопана, я знаю! — сказал маленький Хакмурад.

Меле погладил его по голове. Мальчик доверчиво прижался к ноге брата.

За чаем Меле подробно рассказал обо всём, что произошло с ним вчера в родном ауле и закончил:

— Русские йигиты и русские яшули говорят: «Большой огонь зажгли в России. Кто сгорел на нём, а кто — руки погрел. Но огонь ещё сильнее разгорится, и те, кто руки протянул к нему, в головешки превратятся». Я не всё понимаю, но понял, кто погрел руки. И кого в головешки превращать надо — тоже понял! Если бы я имел коня и оружие!..

— Что бы ты сделал, имея коня и оружие? — спросил Берды.

— Могилы! — воскликнул Меле. — Я бы сделал сиротами детей того, по чьей вине остались без отца-матери, без крова вот эти дети! Я бы пеплом пустил по ветру проклятый род Бекмурад-бая! Тот огонь, что горит в моём сердце, я бы выпустил на волю — вот что сделал бы я, добрый йигит!

Косясь на Сергея, Берды сказал:

— Если слово и действие ты держишь в одном кулаке, то достать коня с оружием не трудно. И товарищи найдутся.

Меле весь подался вперёд.

— Держу! Клянусь памятью отца, держу! Сил нет терпеть!..

— А я терплю! — вполголоса пробормотал Берды. — Жду, пока Бекмурад-бай мою Узук, как овцу, зарежет! — Он снова покосился на Сергея.