— Не храбрись! — поддела его Курбанджемал. — Заяц тоже уши торчком держал, пока его на вертел не посадили. Придут они с наганами — куда ты со своим ножом?

— Вах, моя умная гелин-бай, ты сказала правду, только — наоборот! — улыбнулся Торлы, постепенно обретая своё обычное душевное равновесие. — Кто же на такое дело с наганами ходит? На такие дела идут воровским обычаем, с ножами идут, с верёвками. Сначала — свяжут, потом — зарежут. Всё тихо, без шума, спокойно. А уж когда всё будет сделано, только тогда начнут кричать и плевать за ворот. Только тогда и никак раньше, Джемал-бай!

— Торлы! — сказала Узук. — Мне никуда не деться от моей чёрной судьбы, она, видать, у меня на роду такая написана. Я постараюсь мужественно встретить всё, что мне предстоит. Но тебе-то зачем погибать? Ты чуть не погиб, спасая меня из Мургаба, и сейчас я снова подвела тебя вплотную к смерти. Беги отсюда, спасайся! Я пришла сюда не за тем, чтобы просить помощи или сочувствия, а чтобы предупредить тебя, спасти от недоброго. Беги!

— Замолчи, женщина! — рявкнул побагровевший Торлы. — Ты что мне советуешь?!

Курбанджемал испуганно ойкнула, завозились и заплакали дети.

На лице Узук мелькнула бледная улыбка. Мелькнула и погасла, как упавшая в воду искра,

— Не сердись, Торлы, не сердись, брат мои! Я не хотела тебя обидеть!

— А зачем говоришь глупые слова?

— Я женщина. Могу иногда сказать не так, как надо.

— Ты держишь в руке нож и стала на тропу мужчины!

— Всё равно, я женщина, брат мой… Я хотела, чтобы ты разыскал Дурды, моего брата, и Берды, которого я люблю. Чтобы ты рассказал им о новом несчастье, которое свалилось на мою голову. Пусть простят мне все обиды, если не доведётся больше встретиться. И ещё я подумала, что, если тебя не будет, здесь, то моя жизнь тоже продлится, потому что старуха захочет, чтобы меня убили обязательно вместе с мужчиной, с тобой. Пока ты не вернёшься, они ничего не предпримут.

Торлы с сомнением посмотрел на Узук, потом подумал, почесал за ухом и согласился:

— Им нужна не столько твоя смерть, сколько твой позор? Пожалуй, ты права.

— Конечно, права! — обрадовалась Узук. — Если выполнишь мою просьбу, на том свете должником твоим буду!

Торлы снова насторожился.

— На том свете мне не надо! Может, ты в райском Ахале станешь жить, а меня в райском Мары поселят — у аллаха на этот счёт свои соображения, с нами он не советуется!

— Ты хоть сегодня придержи язык насчёт аллаха, — с лёгким упрёком сказала Курбанджемал.

— А чем «сегодня» отличается от «вчера»? — засмеялся Торлы. — Разве только тем, что вчера мы не знали, с какой стороны на нас камень упадёт, а сегодня знаем и можем уклониться от него? Так это не аллах нас надоумил, а Маяджик — дочка покойного Худайберды-ага помогла.

— Ты, наверно, и в могиле шутить станешь!

— А почему не шутить, если собеседник найдётся! — Торлы посерьёзнел и обратился к Узук. — Ты не подумала, чтобы самой тебе убежать отсюда?

Узук горестно вздохнула:

— Не могу я бежать!

— Кто тебе мешает?

— Мешают…

— Думаешь, станут следить и догонять?

— Это — тоже. Но я не могу бросить ребёнка.

— Зачем бросать! Бери его с собой!

— Нет, Торлы. Не могу подвергать опасности его невинную жизнь. Пусть погибну я — он останется: частица моей души и моего тела.

Торлы досадливо крякнул и опять почесал за ухом,

— Ты чего, умные мысли из головы выковыриваешь? — пошутила Курбанджемал, раздувая полупотухший оджак. — Сейчас чаем тебя напою — просветлеет в голове.

Торлы смолчал. Сказала Узук:

— Милые мои брат и сестра, может быть, вы считаете, что я в чём-то неправа, может быть, вы, как и другие люди, считаете меня невесткой Бекмурад-бая? Это совсем не так! Род Бекмурад-бая для меня — чужой род, Аманмурад — мне не муж! И я — не жена его! Когда меня привезли и приступились с обручением, я поклялась перед своей совестью, что скорее умру, чем дам согласие. Не думайте, что данная тогда клятва сейчас уже нарушена. Она завязана крепким узелком и развязать её может только моё сердце, а оно отдано навечно другому. И за то, что я не вошла в их род, они обрушили на мою голову такой ад, который живому человеку нельзя вынести. Они топтали меня ногами, заставили пролить столько слёз, что, если бы собрать их все вместе, они хлынули бы силевым потоком. И этого им оказалось мало! Они хуже того дракона из сказки, что глотал живых людей! Дракон хоть изредка бывал сытым, а они — никогда!..

— Ладно! — угрюмо промолвил Торлы. — Где искать твоего брата?

— Не скажу, потому что сама не знаю. Он, бедняга, бродит, как бездомный каландар, и нет у него постоянного места, где можно было бы преклонить голову.

— А непостоянное есть?

— Не знаю… Разыщи в нашем селе тётушку Огульнияз — она поможет. Или, постой, лучше сына её Клычли найди! Он — друг Берды.

— Это тот Клычли, что на Абадан женат, на дочке Аннагельды-уста?

— Да-да, он самый!

— Ладно, найду его, донесу твою весть. Только ты не говори мне: «Спасай свою голову!» Я, кажется, начинаю разбираться до конца во всех этих делах. Они знают, что соль — дешева, но ещё не знают, какая она тяжёлая. Пусть попробуют взвесить, если подставили весы!

— Довольно вам о плохих вещах говорить! — сказала Курбанджемал. — Если от слова «мёд» во рту не становится слаще, то от слова «соль» губы всё равно сводит. Давайте пить чай и говорить о чем-нибудь более приятном.

— Давайте, — согласился Торлы, придвигая к себе чайник и делая «кайтарму», как в шутку называют процесс переливания чая в пиалу и обратно в чайник, чтобы заварка делалась крепче. — Чай всегда полезен, особенно после разговора с женщинами.

— Насчёт женщин ты не остри!

— Хочешь сказать, что вы острее?

— Пей чай, пожалуйста, пей! Просвежи свою мутную голову.

— Чай я выпью, но ты мне ответь на вопрос, не прячься, как ёж в свои колючки.

Узук посмотрела на них светлыми глазами и смахнула с ресниц непрошенную слезинку, капнувшую в пиалу.

— Эй, осторожней! — в притворном испуге закричал Торлы. — Зачем чай солишь? Это туркменский чай — не киргизский!

— Пусть лучше в чае соль, чем в сердце, — сказала Курбанджемал.

— Счастливые вы люди! — улыбнулась Узук. — Дружно живёте и весело.

— Не унываем! — самодовольно подтвердил Торлы и подкрутил ус. — Но отвечать моей гелин-бай всё равно придётся!

— Что тебе отвечать! — отмахнулась Курбанджемал. — Назови мне такого джигита, как Сульгун-хан!

Торлы иронически присвистнул:

— Это которая разбойничает на большой дороге?

— Не только разбойничает! Многие люди благословляют её имя!

— Те, которые вместе с ней караваны грабят?

— Те бедняки, которых она спасает от голодной смерти! И вообще, я просила говорить о чем-нибудь весёлом, а ты — всё своё!

— Тогда давайте встанем на колени и дружно попросим у аллаха скорой и тихой смерти всему роду и потомству Бекмурад-бая, — сказал Торлы, подмигнув. — Более весёлого разговора я не знаю.

Каковы гости, таков и той

Уже вечерело, когда Торлы подошёл к аулу. День был облачным — выл надрываясь охрипший ветер, сквозь пыльную пелену багровело закатное солнце. За пылью не было видно аула, но он угадывался по собачьему лаю, такому же сиплому и усталому, как и вой ветра.

Свернув с дороги на узкую тропку, Торлы вскоре начал различать смутные силуэты кибиток. Они то появлялись, то исчезали, меняли очертания и создавали впечатление причудливой игры миража, а не реально существующих предметов.

Однако они были не миражом, и Торлы едва не налетел на одну из них, внезапно вынырнувшую из жёлтого марева пили. «Зайду, — подумал Торлы, — напьюсь, передохну. Может быть, хозяин подскажет, куда дальше идти».

Рукавом чекменя он отёр пыль с лица и бородки, снял тельпек, охлопал им себя с головы до ног, нахлобучил тельпек снова на голову и шагнул к двери кибитки.