Ткнув своим посохом перемычку, Меред негромко спросил:
— Ты нарушаешь сделки стольких людей — не поступаешь ли ты против закона? Не поступаешь ли ты против обычая, данного нам пророком Мухаммедом?
— Мираб! — Клычли, распалённый собственной речью, готов был кинуться в драку. — Мираб! Хоть улица и крива, но ходи прямо! Зови любого ахуна, самого мудрого и начитанного на всей земле, и я поспорю с ним о законе и обычае! И если тебе, мираб, алчность не замутит глаза, ты увидишь, что я прав!..
К каналу подъехали два бая, окружённые многочисленной свитой родичей. Мирабы и зажиточные, увидев такое подкрепление, заметно приободрились. Однако на дайхан это не произвело особого впечатления — они были слишком возбуждены и слишком жаждали решительных действий. Даже те из бедняков, кто уже имел свой законный надел воды.
— Почему не открывают плотину? — хмуро спросил один из баев.
— Люди ждут слово правды, бай-ага, — сказал Клычли, — и пока не услышат его, вода не потечёт.
Бай разозлился:
— Ты мираб этой воды, что ли? Я тебя не знаю и знать не хочу!..
— Как и я вас, бай-ага! — вежливо ответил Клычли и усмехнулся. — Но мираб этой воды — я! До тех порт пока вот эти люди с рваными рукавами не получат свою долю. После того — мирабом может быть каждый, кто пожелает.
Баи и окружающие их люди закричали:
— Уходи с плотины, «мираб», пока тебя за ворот не стащили оттуда!
— Валите плотину!
— Пускайте воду — каждая минута дорога!
— Чего молчите, мирабы, словно у вас дочери родились?!
— Гоните людей, пусть валят плотину!
Несколько человек из байской группы неуверенно пошли к перемычке. В тот же момент бросились туда семь сыновей старой Огульнияз-эдже. Следом за ними, угрожающе размахивая кетменями, побежали не менее трёх десятков дайхан. Они плотным кольцом окружили
Клычли, теснясь на не слишком широком гребне запруды, выкрикивая грозные и дерзкие слова. Последним к ним присоединился чернявый паренёк-подёнщик, приходивший как-то вместе со всеми землекопами в домик Сергея. Он оглядывался и махал рукой своим товарищам, приглашая их последовать его примеру.
Несколько минут раздавались злые возгласы:
— Открою!
— Не откроешь!
— Открою!
— Отойди от плотины!
— Пусти лопату, босяк!
— Убирайся к своей плешивой маме!
— Голодранец!
— Байский огузок!
— Тьфу!
— Уходи, пока цел!
Внезапно общий гам прорезал высокий натужный крик:
— Бей!.. Бейте не жалея!..
Многим показалось, что они узнали голос Клычли. А может быть, это крикнул совсем не он, но перебранка сразу утихла. Вместо неё раздался зловещий и страшный лязг сталкивающихся лопат, перемежаемый глухими выдохами: «Хак!», «Хак!» — как будто люди рубили дрова. Вскоре послышались первые стоны раненых и ушибленных.
Некоторое время подёнщики наблюдали за дерущимися. Но потом и они не выдержали и, подтянув рукава халатов, кинулись в свалку на стороне тех, кто не давал пускать воду. Это была уже не борьба дайхан за кусок хлеба, за жизнь детей, это сошлись грудь с грудью в смертельном поединке две непримиримых силы.
Клычли сразу забыл свою роль вожака и все наставления Сергея. Здоровый и сильный, он с одного удара валил противника на землю и, не оглядываясь на него, выбирал следующего. За ним медведями ломились сквозь толпу сражающихся его братья, но они скоро отстали.
Всё внимание Клычли было устремлено на ту группу, которая держалась в стороне, только криками ободряя дерущихся. Наконец, вырвавшись из общей свалки, страшный, с разбитым, окровавленным лицом, он кинулся к одному из баев. Тот не успел охнуть, как был сдёрнут с коня, и, получив крепкий пинок ногой в спину, бултыхнулся с крутого берега в воду. Клычли метнулся к другому баю. Но его, как свора собак дикого кабана, окружили байские родичи и принялись безжалостно избивать. На помощь Клычли подоспели братья. Вот где посмотреть бы старой Огульнияз-эдже на своих сыновей, порадоваться, что родила и вырастила настоящих мужчин! Посмотрите, как они бесстрашны, как сильны! Враги отступали перед ними, словно шакалы, поджавшие хвост перед барсом!
Но и у шакалов своп повадки. Вот байский родич, воровски подобравшись с тыла, ударил одного из братьев ребром ладони по голове. Вот на другого кинулись сразу четверо. Третьему метнули под ноги какой-то чувал, и он, споткнувшись, упал. И снова сомкнулось кольцо, замелькали в воздухе палки, захакали глухие удары.
Не сдобровать бы удалым сыновьям Огульнияз-эдже, если бы не Худайберды-ага. Он тоже не оставался в стороне. Когда началась потасовка, он наметил себе одного из мирабов постарше, по своему возрасту, сбил его на землю и, ухватив за ногу, потащил к воде. Мираб, сидя, бороздил влажный песок пяткой другой ноги, цеплялся за землю растопыренными пальцами. Задрав бороду кверху, выкатив ошалевшие от страха глаза, он пронзительно верещал истошным голосом.
Однако Худайберды-ага, надсаживаясь, стащил-таки его в воду, плюнул вслед и полез наверх отыскивать нового врага по своим силам. Тут-то он и заметил, что братья попали в беду.
Старик побежал к своим, закричал, хватая их за руки: «Клычли убивают!». С десяток парней поспешили на выручку. Теперь уже дрались все, только Меред, с силой опираясь на свой посох, стоял в стороне, как одинокий сухой карагач среди бурных волн разлива.
И ещё один человек не принимал участия в общей свалке. С самого начала драки он поспешил было к своему ишаку, но любопытство остановило его на половине пути. Теперь он следил за дерущимися, притопывал от возбуждения ногой и жевал свою обкусанную бороду. Время от времени, всхлипывая, бормотал: «Хей, вай!.. Хей, вай!..». Это был Сухан Скупой.
Первыми опомнились арчины, бросились разнимать дерущихся. За ними спохватился и Клычли со своими братьями. Они вырывали из рук людей лопаты, растаскивали противников в стороны, успокаивали наиболее заядлых тычками, теперь не разбирая, кто — свой кто — чужой.
Постепенно драка затихла. Люди успокаивались, вытирали с лица кровь, оправляли разорванную одежду. Как-то незаметно получилось, что бедняки оказались на одной стороне перемычки, мирабы и баи со своими приспешниками — на другой. Посматривали они друг на друга отнюдь не умиротворённо, хотя на байской стороне были растерянность и страх.
Заметно прихрамывая и посасывая разбитую губу, с трудом раздирая заплывший синевой глаз, Клычли взобрался на перемычку, с весёлой угрозой громко сказал:
— Если воду откроют, не распределив наделы как надо, то пролившаяся кровь — ещё не кровь.
За его спиной одобрительно зашумели.
По всему было видно, что дайхане добьются справедливого распределения воды. Баи и зажиточные, встретив такой единодушный отпор, готовы были отступиться. Но в этот момент послышался дребезжащий и торжествующий голос Сухана Скупого:
— Бекмурад-бай едет! Сейчас главное начнётся!
Он ёжился и приплясывал, не замечая, что с ним давно уже случилось такое, после чего младенцам меняют пелёнки, а ребятишек постарше — отшлёпывают.
В сопровождении четырёх человек Бекмурад-бай подъехал к перемычке, окинул взглядом примолкших дайхан и спросил, обращаясь к Мереду:
— В чём дело? Зачем не валят запруду?
— Спорной оказалась вода. Люди не согласны открывать её.
Меред сказал это негромко, но его услышали все, и снова одобрительный шум прокатился по толпе дайхан.
Наезжая конём на пригорок, где неподвижно стоял Меред, и не обращая внимания на дайхан, Бекмурад-бай повысил голос:
— Кто не согласен?!
Его лицо находилось на одном уровне с лицом Мереда, но Меред не смотрел ему в глаза, он смотрел куда-то мимо, смотрел с напряжённой заинтересованностью и даже, как показалось Бекмурад-баю, со злорадством.
Бекмурад-бай властно махнул плетью в сторону мирабов:
— Открывайте воду!
Меред усмехнулся и опустил глаза: он видел то, чего пока не замечали остальные.
— Открывайте воду!!