Кровью семи несчастных, погибших в борьбе за пояс, названной Испытанием.

Кровью, которую она прольет в будущем, став уртаром — боевым магом, грозой южан, одним из множества пальцев на руке Кай-Харуда, протянутой в этот мир.

Кровь — и Сила — стекали по ее рукам, не иссякая. «Здесь хватит на всю твою жизнь — и много больше, ведь ты — избрана!» — послышалось ей, но ни мысли о силе, ни избранность не нашли отклика в бешено колотящемся сердце.

И — впервые за всю историю Восьми Храмов — Обряд прервали слова:

— Я его не надену.

Пояс забился в руке, словно выброшенная на берег рыба.

Гимн умолк, рассыпавшись горстью фальшивых нот.

Кто-то сдавленно ахнул, кто-то выругался полушепотом.

Великий, побелев, вцепился в алтарь и опрокинул подсвечник. Свеча угасла, ядовито зашипев.

«Зачем?» — неожиданно тонким голосом выкрикнула Эннис.

Но все звуки перекрыл раздавшийся с трона рев:

— Отвергнута и проклята!

Темная фигура встала в полный рост, возглашая:

— Не получив Силы, отступница, опозорившая свой Храм и своих учителей, лишается имени, сущности и жизни!

И, вслед простертой черной длани, мириады бесформенных, безликих, ненасытных, стоявших за троном, ринулись к ней.

Но откуда-то возникла уверенность: это еще не конец.

Словно на плечо снова легла рука Гленны, или Тьери, раскинув невидимые крылья, заслонил ее собой. На деле не было ни того, ни другого — просто текучая тьма, хлынув к алтарю, вдруг остановилась и отпрянула, ослепленная яростной вспышкой белого пламени, а ее господин бессильно упал на трон, закрывая руками голову.

И Голос, не слышанный ею прежде, но смутно знакомый, ровно и четко произнес: «Нет».

Вопль из тысячи глоток сотряс зал, вопль ужаса и бессилия, и за спинами жрецов расцвели неровные круги порталов — совет Шессергарда бежал, спасаясь…

Трое стояли у окна в Убежище — трое, собравшиеся там ради этой минуты. Казалось, пять лет ничего не изменили — то же место, и люди — почти те же. Высокий мужчина, виски которого заметно тронула седина, ссутулился, хищной птицей вглядываясь в прорезанную редкими огоньками тьму за окном. Пальцы лежащей на подоконнике руки выстукивали тревожную дробь.

Над плечом его стояла женщина — стройная, гибкая; длинные каштановые волосы ее были собраны зеленой, расшитой серебром повязкой. Ее до сих пор можно было принять за девушку — несмотря на пережитые нелегкие времена и долгие странствия; несмотря на то, что ее старшая дочь уже была достаточно взрослой, чтобы присмотреть за малышом — ведь папа, мама и смешной дядя Тьери отлучились лишь на минутку.

Тьери изменился меньше всех: Всадник достигает зрелости медленно, и старость — такая же неспешная — придет к нему лет через семьсот. Пока же, устремив взгляд на трон и жертвенник посреди темного зала, у окна стоял, приплясывая от напряжения, нескладный худощавый юноша, и на плотно сжатых кулаках его пробивался странный узор, напоминающий чешую.

«Нет», — послышалось из-за окна, и они встрепенулись: голос Говорившего был для них родным и привычным, как и взорвавшее тьму сияние. Отпрянувшие мороки, бегущий в ужасе совет, скрючившийся, словно от удара, Безликий…

Тьери сухо хохотнул, но запнулся, услышав встревоженный голос Линна:

— Скорее, надо открывать… Сейчас там будет жарко!

Гленна переплела тонкие пальцы и с хрустом потянулась:

— Будет. Но мы успеем.

И исподлобья посмотрела на стену, рисуя на ней дверь…

Отголоски вопля ударили в темное пламя, разрушая своды зала. Фигуры людей и нелюдей замерцали, дрогнули — и сгинули, словно наваждение. Мари вновь стояла на том же берегу, и солнце за нависшими облаками близилось к полудню, и тело Йеннара, жреца Бездны, исчезло… точнее, исчезло его новое тело.

Потому что сам жрец, единственный из восьми, не вернулся в свой храм из распавшегося тронного зала. Он стоял в полусотне шагов — нет, уже не стоял, а мчался к ней, превращаясь на лету в комок хищных щупалец, пожирающих и плоть, и душу.

Мари замерла от ужаса. Она не могла надеяться на Силу, только что отвергнув ее. Не полагалась на выучку — превзойти Наставника было нереально, и она это знала.

Хотелось позвать мать. Но Мари ее не помнила, и вместо нее представила Гленну — с горящим взором, разметанной ветром рыжей гривой, разлитым по щекам румянцем. Она куда-то шла, бежала — и Мари поняла вдруг, что Гленна спешит к ней, и еще поняла, что та говорит: «Не стой! Делай что-то!»

Она сделала единственное, что могла — широко шагнув и замахнувшись, метнула пояс, который до сих пор сжимала в руках.

В слепящей вспышке исчез и пояс, и жуткий комок щупалец. Сила, заключенная в сплетенных талисманах, лишила жреца плоти — теперь уже окончательно. Только тень, издав леденящий душу вой, исчезла вдали…

Но Мари было не до нее.

Сила, выплеснутая поясом, спасла ей жизнь — но надолго ли?

Вырвавшись, обретя свободу, грозная мощь собралась в пульсирующий вихревой столб, оплетенный сетью тонких едких молний. Он рос, ввинчиваясь в серый песок и седое небо, озаряя небосвод багровыми зарницами — готовясь лопнуть, сметая на своем пути все.

Мари оказалась единственной из уртаров, кому довелось в одночасье увидеть всю Силу, ей отпущенную. Силу пролитой крови. Силу боли и страданий. Силу, от которой она отреклась — и которая сейчас ее погубит… Не из мести. Просто потому, что не может иначе.

И бежать некуда, да и некогда…

— Время! — бронзовым гонгом ударил голос Линна, перекрыв и прибой, и ветер, и рев вихря. И время, удивленно оглянувшись, застыло на миг, прежде чем восстановить ход и тронуться дальше.

— Держу… скорее! — раздался звенящий от напряжения голос Гленны, и в небе, прорвав облака, отворилась знакомая Дверь.

— Хай-йииии!.. — в створе мелькнул размытый силуэт Тьери, и вот уже видны сияющие разноцветные глаза — да не на человечьем лице, а под причудливо изогнутыми бровями дракона; и размах золотых крыльев — вполнеба; и когтистые пальцы огромной лапы бережно подхватывают Мари, еле верящую в то, что с ней происходит…

Рывок гибкого чешуйчатого тела, почти невозможный поворот — словно молния, раздумав бить в землю, вернулась в облако…

А позади разгорается зарево — кровавым багрянцем, золотым жаром, и, наконец, белым сиянием с оттенком мертвой голубизны…

Выучка все же пригодилась — кубарем влетев в дверной проем, Мари почти не ушиблась, машинально сложив тело так, как учили. Даже успела, вскочив, подхватить вкатившегося следом Тьери — уже человека…

…увидеть, как Линн и Гленна в четыре руки захлопнули Дверь, тут же ставшую стеной…

…как Линн согнулся, прижимая к груди обожженную ладонь — стена налилась жаром, но Дверь была уже убрана.

— Успели… — выдохнул Линн, и голос его был шершавым, как наждак.

— Не спешили, — улыбнулся Тьери, неохотно отрываясь от плеча Мариэль. И ошарашено умолк, оглянувшись на остальных.

Уставшая донельзя Гленна привалилась к стене, закрыв глаза. От руки Линна шел пар — на ладони и пальцах вздулись кровавые волдыри. И ни один из троих Бродяг не оставил себе достаточно Силы, чтобы хоть что-то сделать.

Мари, не задумываясь, потянулась — и смахнула ожог с ладони Линна. Она была так рада, что может хоть чем-то помочь, что и не подумала: откуда Сила?

Они сидели у холодного камина, в той самой комнате, где Мари очнулась, впервые попав в Убежище. Сидели перед дорогой — а внизу ожидала Дверь, прорисованная на стене наново, Дверь, которая каждого выведет туда, куда он сам пожелает.

Тьери молчал, играя ставнями на окне — каждый раз, когда он открывал их, в окне виднелся другой пейзаж, но Всадник все никак не мог увидеть что-то нужное ему, и закрывал их снова.

Мариэль сжалась комочком в кресле. Ей было худо. После прерванного Обряда знак просто взбесился, мучая ее тупой, давящей болью. Гленна придерживала ее за плечи и полушепотом что-то напевала. Рядом, глубоко задумавшись, стоял Линн.