На регистрации чиновник посмотрел на подозрительную дату, затем на меня и сказал: «Заполните эту форму убытия. Вставьте сегодняшнюю дату». Я заполнил, моя рука тряслась. Он дал мне посадочный талон для убывающих пассажиров. Я не взял никаких предполётных напитков. Я хотел быть трезвым перед четырьмя людьми в костюмах, которые могут прийти опять. Я не мог выйти, так как я был, по закону, нелегальным иммигрантом. Педро получил восемь месяцев тюремного заключения за аналогичное преступление.

Я занял своё место. Двери самолёта закрылись. Самолёт взлетел курсом на север, по направлению к Канаде, и затем, пересекая Гудзонов залив, к Гренландии. Я наблюдал за тем, как Америка удаляется, по отображаемой на экране карте маршрута. На границе с Гренландией я подумал, что нахожусь в безопасности, достаточно далеко от Соединённых Штатов, чтобы чувствовать себя свободным. Я подозвал стюардессу.

– Будьте добры, мисс, не могу ли я получить ирландский виски… сделайте его двойным… без льда, пожалуйста.

Я отпраздновал выход на свободу как большое чудо, поскольку уже смирился с мыслью, что могу провести в тюрьме, по меньшей мере, несколько месяцев, пока проблема будет улажена. Признаком моего примирения было то, что я включился в курс изучения испанского языка, организованный тогда в тюрьме одним из заключённых. Когда журнал «Тайм» поднял дело на уровень международного шпионского скандала, я осознал, что я могу провести, по меньшей мере, три года в тюрьме. Когда я потягивал свой виски, то поклялся никогда не возвращаться в Соединённые Штаты Америки.

Самолёт авиакомпании «Virgin Atlantic», совершавший рейс из Сан-Франциско, приземлился в аэропорту Хитроу утром 27 апреля

2005 года. Оттуда я сел на самолёт до аэропорта Шаннон, возле города Лимерик. Мои друзья держали большой плакат:

Мы отправились в Лимерикский «Белый дом», чтобы отпраздновать.

Я поехал к своему отцу в Голуэй. Во время моего содержания под стражей в США мои сёстры представляли дело так, что я был задержан только по некоему вопросу бизнеса. Так что когда я прибыл, чтобы навестить его, не знал, что должен говорить ему.

– Скажи только, что у тебя была небольшая проблема с бизнесом, – посоветовали мне БОРГ.

Прежде чем я смог сказать ему что-нибудь, он посмотрел мне в глаза и сказал:

– Ты сидел там в тюрьме некоторое время?

На столе были разбросаны газеты того времени.

«Человек из Голуэя арестован в США агентами ФБР» – одна газетная шапка, «ФБР содержит под стражей ирландца в Лос-Анджелесе» – такой была другая. Старый лис знал всё об этом, знал, что я попал в большую неприятность и что я могу никогда не увидеть его снова, но он не хотел тревожить своих дочерей.

Я видел, что он был в плохой физической форме, но его разум был ясным.

Пока я был в США, срок моей российской визы закончился, так что на следующий день я пошёл в Посольство России в Дублине за визой, предполагая, что они знали о моих приключениях, так как российские средства массовой информации следили за ходом этого дела. Пресс-релиз ТАСС в России только за три недели до этого объявил о «постыдном провале ФБР».

– Приходите снова в 3 часа дня, чтобы получить визу.

В 3 часа дня пришёл консул и вручил мне паспорт с визой.

– Занимайтесь своим бизнесом в России, – сказал он.

Я очень часто посещал посольство для получения визы, но это был первый раз, когда я увидел консула.

Я немного нервничал, собираясь в Россию, но выбора не было. Моя семья и бизнес были там. Я ожидал, что со мной будут беседовать и что я, вероятно, буду задержан. Так что на следующий день, когда был на пути в Москву, я не знал, не придётся ли мне провести ночь или больше в Лефортовской тюрьме, которая была домом для американского шпиона Эдмонда Поупа¹⁴². На паспортном контроле служащая попросила меня следовать за ней. «Подождите здесь», – сказала она, когда прошла в маленький офис. Я послал текстовое сообщение своему брату: «задержан на паспортном контроле».

Мы договорились, что я буду посылать сообщения на каждом этапе поездки, пока я не прибуду домой, чтобы предотвратить случай исчезновения, подобный тому, что произошёл в США. Чтобы моя семья знала, по меньшей мере, в каком пункте я исчез, и могла отслеживать мои перемещения от этого пункта.

Дверь была приоткрыта, и я прислушивался к словам говорившей.

– Он выехал 26 апреля, – услышал я её речь. – Другого штампа нет, – пауза, пока она слушала собеседника на другом конце линии. – Я подожду, – сказала она, кладя телефонную трубку.

Примерно через десять минут телефон зазвонил опять, и я услышал шелест страниц паспорта, как будто она что-то искала.

– Нет, – сказала она, кладя телефонную трубку.

Через пятнадцать минут телефон снова зазвонил. Дверь закрылась. Так что я не мог больше ничего услышать.

– Всё ещё задерживаюсь на паспортном контроле, – послал я текстовое сообщение своему брату.

Через тридцать минут или около того она вышла.

– Пользуйтесь своим пребыванием в России, – сказала она, вручая мне мой паспорт.

– Была какая-то проблема? – спросил я с невинным видом.

– Нет. Только рутинные проверки, – сказала она мне.

Российские власти никогда не просили меня объяснить, что произошло со мной в Америке – ни тогда, ни по сей день.

Мой отец не встречался ни с Ашлинг, ни с Брайаном. Когда они были маленькими, казалось, что будет слишком утомительным для них: перелёт в Лондон, затем многочасовое ожидание перелёта в Шаннон и двухчасовая поездка в Голуэй. Теперь времени не было совсем, и в тот критический момент в России приняли закон о том, что дети могут выезжать из страны только со своей матерью¹⁴³. Это создавало дополнительные трудности. Моя жена могла выезжать в Киргизию, потому что закончился срок действия её заграничного паспорта, и пройдут, по меньшей мере, недели, прежде чем ей будет выдан новый паспорт. У нас был только один возможный вариант: поехать в Киргизию, пользуясь её российским паспортом, а затем в Ирландию по нашим ирландским паспортам.

Я решил поехать в Ирландию только с Ашлинг. Для четырёхлетнего Брайана это было бы слишком утомительно. Так что мы поехали в Бишкек, затем самолётом авиакомпании «Бритиш Эйруэйс» в Баку и далее до Лондона, затем в Шаннон и, наконец, в Голуэй – путешествие длиной в двадцать семь часов. В течение тех нескольких дней, когда были там, мой отец чувствовал себя достаточно хорошо, так что мы организовали торжественную встречу всей семьи. Там произносились речи и снимались фотографии. Это был последний семейный обед с Патриархом.

В течение нескольких дней его здоровье ухудшилось. Мы разделили лето между собой так, чтобы каждый из нашей девятки выделил неделю на то, чтобы побыть с отцом. Я прилетел из Москвы в начале августа, чтобы провести время с ним. Он рассказывал об истории своей семьи, хотел позаботиться о том, чтобы я как можно больше узнал о наших корнях, какими мы были и откуда пришли, прежде чем он скончается. Он, как исследователь, больше всего гордился тем, что он воссоздал генеалогическое дерево семьи до Роберта Бойля, учёного, который открыл «Газовый закон Бойля»¹⁴⁴. Казалось, что он был в хорошем расположении духа, когда я сказал ему «good-bye» («прощай»). Через несколько дней позвонила сестра. «Он ушёл», – сказала она мне. Он умер у неё на руках за насколько минут до этих сказанных ею слов.

Похороны были грандиозным событием, так как он был шефом пожарных в Голуэе, и казалось, все знали его. Я часто ходил с ним на прогулку в Солтхилле, вдоль берега моря, и видел, как он приветствовал почти каждого, кто проходил мимо. Я, как его старший сын, произнёс прощальную речь в церкви. Его гроб перевозили на пожарной машине с лестницей, с эскортом из пожарных, идущих по обе стороны от нее, до кладбища в Рэхуне, где он был похоронен.