Я хотел выкинуть героин в море. Героин — сжатое как пружина безумие, и я не верю, что он принесет счастье. И в то же время жалко выбрасывать двадцать пакетов белого порошка за борт, потому что больше никогда не будет такой удачи: когда мы доберемся до большого порта, я найду способ обменять героин на деньги. Я знаю законы наркоманов. Я не буду разбавлять порошок лимонной кислотой и содой, наживаться на обмане, я найду оптового покупателя и продам пакет. Всего лишь один пакет. И это будет очень много денег. Потом позднее я извлеку из тайника еще один. Если в порту узнают, сколько у меня героина, меня сразу зарежут... Спасение лишь в том, что никому не придет в голову, что я обладаю таким огромным состоянием.

Только бы не проболтался китаец Мын.

От него нужно избавиться. Но как? Может, убить его?

Это голос Белой Смерти! Героин — это смерть. Мы с Мыном спасаемся от пиратов, а у меня в голове уже возникают кровавые замыслы.

...Идем под парусом — куском толстого брезента. Я ловлю рыбу, но пока ничего не поймал. Чем я буду кормить Балерину? Она жалобно смотрит на меня. У нас нет воды.

...Мы пристали к острову. Тихий остров. Хорошо, что мы оставили немного бензина, а то бы течение протащило нас мимо острова. Людей на острове нет. Растут кокосовые пальмы. И сколько хочешь воды. Мы пили ее втроем — я, Мын и Балерина. Пили, пили, потом стали плескаться. И Балерина весело застрекотала, полезла на деревья, рвала плоды и ела... Мы спасены!

...Катер мы загнали под ветки манговых деревьев. Они торчат из воды, корнями уходя в ил. В прилив вода поднимает катер к самой кроне, мы с Мыном лазаем по стволам, как Балерина! Она объелась. Мы тоже. В лесу настреляли птиц. Мы убили маленькую кабаргу. Интересно, как эти животные очутились на острове?

Вокруг стволов манговых деревьев переплелось множество корневищ, точно витые кольца и узлы, над головами раскачиваются, как ножи, семена. Они падают на землю, когда спадает вода, и впиваются в ил и сразу прорастают.

...Нас живьем съедают москиты и песчаные мушки: кровопийцу почти не разглядишь — еле заметная точка. Когда ночью они впиваются, кажется, что в тебя забивают раскаленные гвоздики.

...Я никогда не видел столько змей, как здесь. Прежде чем выбраться на берег, мы длинными палками обиваем ветки и листву, чтобы спугнуть гадов. Некоторые из них толщиной с руку. На иле после отлива их остаются десятки.

Сходни на берег мы сделали по веткам деревьев, потому что увязнешь в иле... Он глубокий, по пояс. На его поверхности лопаются пузыри и воняет тлением. Тут все необычно. Вместо кузнечиков по веткам и листьям прыгают рыбки.

Мы заполнили все емкости пресной водой. Теперь нам не страшен океан.

Мы вялим мясо. Дичи здесь много. Кабарга совершенно не боится, подпускает на бросок камня. Здесь водятся птицы, похожие на куриц. Они зачем-то сгребают в большие кучи опавшую листву. Их можно хватать голыми руками.

Мы носим плоды на катер. Больше всего запасли кокосовых орехов. Молодец, Балерина! Она поняла, что требуется. Взлетает на пальму и выбирает самые спелые, подгрызает черенок и сбрасывает орех вниз. Она боится оставаться одна, бежит за нами в лес, но, когда Мын поднимает автомат, чтобы подстрелить павлина или кабаргу, стремительно убегает, прячется в чаще, потом долго не выходит. Ее напугали охранники в ночь, когда отстрелили ей хвост. С культей хвоста она выглядит как мой старший брат без ноги. Она стала очень нервной и ревнует меня к Мыну. А может, она почувствовала, что Мын задумал что-нибудь недоброе? Ведь я тоже думал о том, чтобы убить его и завладеть его пакетами и, самое главное, избавиться от свидетеля.

Неужели мы такие же, как пираты? Или это зовет Белая Смерть? Она рядом, в полиэтиленовых пакетах. Ее много, очень много. Я боюсь Мына.

...После полудня пролетел самолет. Мы затаились... Чей это самолет? Кого он ищет? Спасибо, что спрятались под ветками деревьев. Пора уходить в море.

...Израсходовали последние капли бензина. Теперь катер не имеет активного хода, его несет на восток течением. Когда усиливается ветер, мы разворачиваем парус. Чтобы сохранить направление, выбрасывали «якорь» — кусок брезента, он как парашют тянется под водой, оттаскивает корму, и нашу посудину не крутит как кожуру банана.

...Дядюшка Ван, старый гадальщик с базара, любил повторять изречение древних мудрецов: «Чем больше все меняется, тем больше все остается по-старому». Мне наплевать на мудрецов. Самая большая мудрость на свете — радоваться жизни. Я в сенанге[16], Мын спит. Он умеет спать. Потолстел даже. А мы с Балериной садимся в тень рубки, и она ластится ко мне или начинает с веселым визгом носиться по палубе, прыгать с каната на канат.

...Несчастье пришло. Оно должно было прийти. Зачем я не бросил узел Толстого Хуана на тропе!

Мын помешался на пакетах из полиэтилена. Он обложился ими и, полузакрыв глаза, бредит:

— Я отдам долги... Я куплю лавку... Я куплю костюм из английской шерсти... Я вставлю пять золотых зубов...

Балерина схватила один пакет и побежала. Мын озверел. Бросился за ней. Балерина думала, что с ней играют. Она дразнила Мына, и тот скрипел зубами, как оборотень. Мын бросился в рубку, выбежал с автоматом. Я повис на нем. Отнял автомат. Мын визжал, как предводитель стаи обезьян, а Балерина сидела на мачте и скалила зубы. Она не любила Мына. И чтобы насолить ему, разорвала пакет...

Балерина вкусила Белую Смерть.

Она отбросила пакет, и он упал за борт.

Не знаю, сколько кристаллов героина попало ей в ноздри, обезьянке много ли надо. Она впала в кайф. Сползла вниз, прошла на четырех лапах милю нас.

Мы стояли как заколдованные, мы не знали, что предпринять, мы боялись ее... И Балерина шагнула в воду, как китайский поэт Ли Бо.

Я молча пошел в рубку, вытащил на палубу свои пакеты и выкинул Белую Смерть в океан.

— Убью! — закричал Мын. Он опять схватил автомат и нацелился мне в грудь.

— Это мои пакеты, — сказал я.

— Ты мне должен один... Ты мне должен тысячу долларов!

— Это ты должен Толстому Хуану жизнь, — сказал я. — Балерина была его. После смерти Хуана она стала наследницей его вещей. И я отдал ей то, что принадлежит ей.

— Я тебя убью! — бесновался Мын.

Он не убил, потому что еще не научился убивать. Он мирный китаец, а мирные китайцы не умеют убивать. Я подошел, взял у него автомат. И автомат выбросил за борт, и пистолет, который мне подарил покойный Хуан.

Я долго снимал скорострельную малокалиберную пушку со станины. Поддел ломом и тоже спихнул в океан. А Мын плакал... Он завернул свои пакеты в узел Хуана и потащил в машинное отделение.

— Не бойся! — сказал я. — Моя рука больше не прикоснется к Белой Смерти. Выкинь ее, пока не поздно. Кроме несчастья, она ничего не принесет.

Но Мын меня не послушал».

Я — Артур Джеральд Кинг, сын Джеральда Корнелиуса Кинга и Марии Ивановны Лобановой, сотрудник газеты «Гонконг стандард», уроженец города Шанхая, британский подданный, холостой, брюнет, рост средний, особые приметы отсутствуют, угодил в мышеловку, где вместо кусочка сыра была сенсация, вместо стенок из проволоки — границы португальской колонии Макао, а роль хозяйки мышеловки исполняла знаменитая пиратка мадам Вонг. Я сидел в мышеловке тихо, как настоящая мышь, стараясь не привлечь раньше времени внимания хозяйки, надеясь на удачу, сетуя, что не родился с перепончатыми крыльями.

Я отлично понимал, что, выражаясь на портовом сленге, нужно немедленно рубить канаты и бежать куда глаза глядят без остановки, если хочу оказаться в безопасности.