Я шагнул в помещение и увидел Вадима. Он сидел ко мне спиной, повернувшись к окну, через которое с высоты третьего этажа хорошо были видны красные крыши домов и стройная аллейка пирамидальных тополей.

Вадим, кажется, даже и не заметил моего прихода.

— Ты не болен? — нарушив молчание, спросил я его.

Он отрицательно покачал головой.

— Тогда чего же ты тут сидишь? Скоро подадут команду на ужин, а ты еще даже не умывался.

— А мне все равно, — произнес он глухо.

«Тут что-то неладное», — подумал я и осторожно обнял по-дружески, но он резко повернулся, в глазах у него блеснули слезинки, лицо выражало отчаяние.

— Уйду, уйду я из школы милиции, — одним духом выпалил он.

— Как уйдешь? — не понял я.

— Надоело мне все это, понимаешь, надоело! — Вадим резко тряхнул головой.

Тут я понял: Вадим всем своим существом протестовал против увиденного сегодня.

— Ты понимаешь, — продолжал он, — я не знал, что...

Вадим говорил, а я стоял и обдумывал, что ему сказать.

— Понимаешь, Вадим, — начал я тихо, опустившись рядом с ним. — Твоя реакция на все это оправдана. Но возмущаться — этого мало. Нужно действовать.

— Я не готов сегодня к такой жизни, понимаешь! — упорно продолжал он. — А другим стать за несколько месяцев не могу. — Он снова уставился в окно и, немного помолчав, уже более спокойным тоном продолжал:

— Меня в суворовском в течение семи лет учили бальным танцам, правилам хорошего тона: в какую руку брать вилку, ножик, вытирать рот салфеткой, говорить на английском и французском языках, учили всему, но только не тому, как обращаться с пьяницами.

Да, разговор оказался, тяжелым. Но я решил наступать.

— Вот ты говоришь, суворовское, если хочешь знать, то я тебе завидую, да и не только я, а и все наши ребята. Ты получил прекрасное образование и воспитание и должен это ценить. Такие, как ты, ребята и должны работать в милиции. А быть тебе в милиции или нет — это другой вопрос. Только я тебе скажу одно: путь, по которому ты идешь, выбирай сам. Выбрал — не сворачивай. Чтобы не ошибиться, сверяй его по жизни, это самый надежный компас.

Мы еще немного помолчали. Вадим снова повернулся и, виновато опустив глаза, тихо попросил:

— Прошу тебя, Леша, никому не говори.

— Ну что ты, — радостно произнес я, понимая, что выиграл. — Вот моя рука, держи. — Не говоря больше ни слова, мы вышли из кинобудки. На улице уже выстроились курсанты, готовые отправиться на ужин.

После ужина мы увидели Степана. Он был в подавленном настроении.

Еще бы, из-за него никто не пошел в увольнение. А многим хотелось попасть в город. Ну что поделаешь, все это хорошо понимали и никто не пытался упрекнуть в чем-то Степана.

Глава седьмая

Прошло уже два месяца, как мы начали учиться. Преступника мы изучали только по учебникам, да целыми днями слушали лекции о нем. Преподаватели рассказывали нам об ухищрениях и повадках правонарушителей, тут же приводя примеры из своей практики. И нам не терпелось самим лицом к лицу встретиться с загадочной личностью — преступником.

За последние дни нас усиленно натаскивали по самбо, предупреждая, что скоро выйдем на самостоятельное патрулирование в город.

И вот этот день наступил. Пятого ноября после лекций начальник курса объявил:

— Товарищи курсанты, с сегодняшнего дня мы все переходим на казарменное положение и являемся резервом дежурного по городу. Сегодня на патрулирование пойдут все взводы нашего курса.

— Ура! — закричали ребята.

— Это что еще такое?! Отставить! — прозвучал строгий голос Мирного. И, сделав паузу, он продолжал:

— Патрулировать будете по четыре человека. Вот так, товарищи курсанты. А сейчас: разойдись! — подал он команду.

Через минуту-другую машины, урча, выезжали из ворот, развозя нас по отделениям.

 

Было около пяти часов вечера. В отделении милиции, куда только что прибыл наш взвод, стояла удивительная тишина. По двору размеренно прохаживался постовой. Успокаивающе журчала вода в арыке; посреди двора цвели розы, кажется все так и должно быть. В этот момент отделение милиции ничем не отличалось от любого городского учреждения. Время от времени в дверях кабинетов, которые были расположены замкнутым двориком, появлялись люди в штатском и реже в форме. Они выходили с бумагами в руках и, не отрываясь от их чтения, тут же исчезали в других дверях.

Вот в такой момент и пришел наш пятый взвод на первое свое патрулирование. Увидев нас, сидевший за стойкой дежурного лысоватый майор широко улыбнулся и крикнул кому-то в глубь двора:

— Подмога пришла, принимай курсантов.

В дежурку вошел старший лейтенант. Это, видимо, ему были адресованы слова в отношении подмоги.

Он нас вывел во двор, где уже в две шеренги, дожидаясь инструктажа перед выходом в город на дежурство, стояли работники милиции. Увидев нас, они слегка оживились, перекинулись с нами приветствиями. А затем замерли по команде «смирно», приветствуя подошедшего к строю пожилого подполковника.

— Вольно, вольно, — произнес он спокойным, слегка уставшим голосом. — Ну, ребятки, и вы тут. Хорошо-о-о, — протянул он, — значит, будем воевать сегодня вместе. В общем, распределяйте, — кивнул он старшему лейтенанту. — Двух курсантов и двух наших на участок.

Старший лейтенант выкрикивал фамилии. Работники милиции и курсанты выходили из строя и, пожав друг другу руки, шли на задание.

— А вы четверо, — и старший лейтенант остановился против меня, Вадима, Толика и Степана, — пойдете патрулировать самостоятельно. Наших работников больше нет.

Нам немного стало обидно. Каждому хотелось пойти патрулировать с опытным работником, посмотреть, как нужно действовать при задержании преступника.

Увидев наши кислые лица, старший лейтенант произнес:

— Ничего, ребята, носы не вешать. Мы вам такой участок дадим, что только ходи да прогуливайся.

«Тоже мне, обрадовал, — подумал я. — Мы не за этим пришли сюда, чтобы прогуливаться».

А старший лейтенант тем временем продолжал:

— В вашем распоряжении улица Шота Руставели, от угла улицы Богдана Хмельницкого и до самого Текстильного комбината. Улица прямая, как линейка, освещение хорошее, так что, я думаю, справитесь сами. Участковый что-то не пришел, видимо, приболел, — как бы размышлял он вслух. — Хулиганы там встречаются, а серьезных преступлений — этого нет. Ну, идите, ребятки. Только уговор — всех подряд в отделение не водите, по возможности разбирайтесь на месте. А то я знаю вашего брата, — весело улыбнулся он, — вам только доверь, так вы приведете сюда каждого, кто попытается плюнуть на тротуар...

Напутствуемые старшим лейтенантом, мы вошли в дежурку.

Майор, мурлыча какую-то песенку, решал задачку.

— Он это у нас любит, — пояснил старший лейтенант. — Восемнадцать лет тому назад, до службы в милиции, был учителем. Сюда пришел по общественному призыву, но и по сегодняшний день задачки решает. И когда он этим занят, значит, в городе жизнь идет своим чередом.

— Ну, будет, будет, — улыбнулся майор. — Тебя хлебом не корми, только дай поговорить о моих задачках...

На город опускались сумерки. То там, то здесь вспыхивали лампочки, зажигались неоновые светильники. Редкие прохожие спешили домой, громыхали полупустые трамваи.

— Кому положено, те уже дома, — как бы угадывая мою мысль произнес Степан. — А у нас сейчас на флоте вечерние склянки отбивают, — задумчиво продолжал он, всматриваясь в вечернее небо.

— Мать сейчас корову доит, Ленька стоит около нее с кружкой — ждет парного молока, — в тон Степану тихо сказал Толик.

Вадим шел молча. Трудно сказать, о чем он думал. Уличные фонари отсвечивали на стеклах его очков, за которыми были скрыты умные и всегда по-детски чистые глаза.

Отец у него погиб на фронте, а матери Вадим не помнит. До суворовского он жил у тетки в Ташкенте, куда его привез отец перед уходом на фронт в сорок третьем.