Были приготовлены холодные закуски, жаркое. Для мужчин купили несколько бутылок водки. Для женщин — наливки и сладкие вина. Детям, то есть Валерию и Лике, испекли торт.

Поедая закуски, Валерий — не в первый уже раз — отмечал, что женщины хотя и жеманничают, но, почти не прикасаясь к вину, «глушат» водку, а мужья изо всех сил стараются развлекать маму, супругу начальника. Думал он и о том, что соседку Пичугину ни за что бы не пригласили, если бы не знали, что муж ее возвращается из заграничного плавания. А у него наверняка будут отрезы, которые, возможно, удастся купить.

Выпив под шумок несколько рюмок вина и съев большой кусок торта с кремом, Валерий вышел из столовой, пробрался в спальню родителей. Разыскав старую сумку, в которой мать хранила «хозяйственные» деньги, он пересчитал лежавшую там наличность. Затем, аккуратно распечатав новенькую пачку пятерок, вытащил несколько бумажек. Пачку же, запечатав, спрятал обратно.

— Мамусь, — с наивно озабоченным видом обратился он к матери, вернувшись в столовую и выждав для приличия паузу в разговоре, — мне только что товарищи звонили, двое, у них переэкзаменовки, просят прийти помочь.

Валерий прекрасно знал свою мать. Лицо ее расплылось в тщеславной улыбке.

— Молодец, — почти пропела она, кося глаза на гостей. — Но не злоупотребляют ли тобой товарищи? У тебя такое слабое здоровье!

— Да нет, мамусь, я же не могу отказать. Это мой долг.

— Хорошо, иди, — громко сказала мама. — Весь в отца.

— Ах, Валик, — вставила бабушка, — как же ты уходишь? Ведь у тебя гостья.

Лика обиженно поджала тонкие губы.

— Но, ба, — Валерий бросил в сторону Лики злой взгляд, — я же не могу. Гостья меня извинит.

Расшаркавшись, он вышел в переднюю.

— Мужчина, — прогудела вслед бабушка. — Форменный мужчина! Рыцарь без страха и упрека!

Через полчаса «рыцарь без страха и упрека» встретился в Екатерининском садике с двумя накрашенными девицами.

— Валерочка, — протянула одна из них, капризно надув губки, — почему ты не приходил четыре дня? Тебя что, мамочка не пускала?

— Чепуха, — независимо усмехнулся Валерий. — Предки не вмешиваются в мою личную жизнь. Просто был занят. Пошли прошвырнемся по Броду?

— Детство! — презрительно пожала плечами вторая — Люся Чиженюк, девица, кроме фиолетово-красных губ, имевшая еще вздернутый напудренный носик, длинные ресницы, хрупкую, точеную фигурку.

— Нам нужен партнер в ресторан.

— Миледи, я неплатежеспособен. В кармане завалялись всего каких-нибудь двадцать пять рублей. Двинем лучше в кафе.

— Не собираешься ли ты пригласить нас еще в кукольный театр? — Люся наморщила носик. — Сейчас придет Женечка. Учись у него, как нужно жить. Вы все ему в подметки не годитесь! О-о! Он не приглашает дам в Ботанический сад!

С Женечкой Волковым Валерий почти не был знаком.

Впервые Волков появился здесь в конце прошлого лета: одетый по последней моде, черноглазый, с тоненькими усиками, слегка припадающий на левую ногу. Его сопровождали два странных парня: один с плоским, как блин, лицом, другой с толстой, нависшей верхней губой. Женечка пренебрежительно относился к таким юнцам, как Валерий и его друзья — завсегдатаи сада на Невском проспекте.

Разговаривал Женечка со всеми изысканно-вежливо, но свысока, тем нагловато-уверенным тоном, которому невольно старался подражать Валерий. Иногда Женечка исчезал на неопределенное время, затем появлялся снова. У него всегда были деньги, которые он охотно давал взаймы, почти никогда не требуя долгов обратно. Кто такой Женечка, никто не знал, да, собственно, это никого и не интересовало: «Неудобно же задавать нескромные вопросы человеку, который выручает тебя в трудную минуту. Этот человек просто джентльмен, хороший парень». Шепотом рассказывали, что у него есть оружие.

Люся и ее подруга знали Женечку ближе.

Он действительно скоро появился — как всегда, вылощенный и... в новеньких ярко-желтых заграничных ботинках на толстой подошве-шине. У Валерия даже дух захватило от восхищения. Таких ботинок еще не было ни у кого из парней на Броде, как он называл Невский проспект. Но Чесноков постарался не выдать своих чувств. Поздоровавшись, он протянул, скривив губы:

— Корочки у вас классные.

— Нравятся? — спокойно спросил Женечка. — Могу продать. Двести долларов, по курсу валюты — восемьсот рублей.

Валерий не выдержал, сорвался со своего небрежного тона:

— У меня сейчас нет денег, — пролепетал он, впадая в ужас оттого, что шик-экстра ботинки может перехватить у него из-под носа кто-то другой, — но я достану, можно?

— Проданы, — кивнул головой Женечка. — Ботиночки за вами. Номера у нас, кажется, одинаковые. О’кэй?

— О’кэй! — почему-то краснея, отозвался Валерий. — Я, честное слово, я быстро...

— Да-да, жду. Вы мне нравитесь, — потрепал его по плечу Волков. — Пошли в бар, надо вспрыснуть сделку. Я угощаю.

В ресторане «Метрополь», куда явилась компания, было почти пусто. Скучающие официанты в ослепительно белых куртках то и дело переставляли фужеры, обмахивали крахмальными салфетками и без того чистые скатерти. На эстраде лениво играл маленький симфонический оркестр.

— Прошу, — пригласил Женечка, предупредительно подставляя стулья. — Что будем пить?

— Может быть, портвейн? — заикнулся Валерий. — Или не надо?

— Нам с подружкой коктейль, — бросила Люся.

— Четыре коктейля, — распорядился Женечка, улыбаясь подошедшему официанту. — Два по сто коньяку, стакан портвейна и графинчик столичной мне персонально. Кстати, весенний салат есть, Сан Саныч?

Постепенно ресторан стал наполняться народом. Оркестр заиграл веселее. Официанты уже не махали салфетками: поминутно заглядывая в блокноты, они торопливо сновали между столиками. В воздухе висел ровный гул голосов.

Валерий, выпив коньяк, пил портвейн и, глупо улыбаясь, прислушивался к окружающим. Иногда он перебивал непринужденно болтавшего с девицами Женечку. Ухватившись за какое-нибудь пойманное в середине фразы слово, он с пьяной настойчивостью начинал болтать чепуху. Ему вежливо, с усмешкой поддакивали, и он снова умолкал, тупо уставившись глазами в одну точку.

Чесноков не заметил, когда появились люди за соседним столиком. Одного из них, с плоским, как блин, лицом, и другого, с нависшей верхней губой, он, кажется, где-то видел. Но где и когда, как ни силился, вспомнить не мог.

А люди за соседним столиком вели себя странно. Они то и дело куда-то уходили, возвращались обратно, перекидывались двумя-тремя фразами, затем снова вставали, пьяно покачиваясь и бросая по сторонам трезвые ускользающие взгляды. Девицы, пришедшие с этими людьми, быстро напились, громко, визгливо хохотали, беспрерывно путая имена своих собутыльников. Парни несколько раз подходили к Женечке с просьбой дать прикурить. Тот, галантно раскланиваясь, доставал блестящую зажигалку и изящным движением вытягивал руку, щелкая колпачком. Вспыхивал колеблющийся огонек. В один из таких моментов человек с нависшей губой незаметно передал Женечке завернутую в носовой платок вещь и произнес одно лишь слово: «Увели».

Хмель у Чеснокова уже начал проходить, когда он ощутил в своей руке, безвольно лежавшей на коленях, плотный четырехугольный предмет.

— Спрячьте, — услышал он у самого уха голос Женечки. — Это мой бумажник, боюсь потерять.

Польщенный оказанным доверием, Валерий сунул бумажник в карман.

— О-о, сохраню, как в сберкассе, — громко заявил он. — Я три года назад...

Женечка больно стиснул ему руку у локтя:

— Тиш-ше!..

И почти одновременно с эстрады раздался голос распорядителя зала:

— Граждане, несколько минут назад в туалете утерян бумажник с большой суммой денег и документами. Нашедшего просят подойти ко второму столику у окна.

Валерий испуганно взглянул на Женечку. Сердце провалилось куда-то вниз. Тот, глядя на него в упор черными блестящими глазами, почти не разжимая губ, процедил: