После возвращения с операции в окрестностях Рудского леса прошло уже несколько дней, а отряд Корпуса внутренней безопасности во главе с подпоручником Боровцом по-прежнему сидел без дела в Ляске. Бойцы отдыхали, занимались своими обычными повседневными делами — писали письма, ждали известий из дома, тосковали по девушкам.

Из Острова Велькопольского, расположенного где-то далеко в Познанском воеводстве, вернулась делегация во главе с капралом Канюком. Она участвовала в похоронах погибшего под Чапле-Блото рядового Юзвицкого. Парень был родом с этого хутора. Кроме стариков родителей у него были младшие брат и сестра. Его похоронили, поставили на могиле крест, поплакали.

Вскоре из батальона пришло пополнение. Койку Юзвицкого занял старший рядовой Фельчак — проводник служебной собаки.

…Подпоручник Боровец глубоко переживал происшедшее у Рудского леса. Правда, он храбрился, не хотел, чтобы все видели его подавленное состояние, и особенно бойцы отряда. Однако это ему не очень-то удавалось. Гибель Юзвицкого его угнетала. Мысленно он то и дело возвращался к этому случаю. Если бы солдаты не были тогда такими измотанными, возможно, у Юзвицкого была бы более быстрая реакция. К тому же, если бы была собака, она взяла бы след бандитов, предостерегла бы бойцов… Но собаку им выделили только теперь, к сожалению, уже после смерти Юзвицкого. Поскольку отряд Боровца оказался вдруг в центре внимания и командование батальона намеревалось еще не раз использовать его в операциях против бандитов, было решено взять собаку из другого отряда. Пепельного цвета немецкая овчарка по кличке Быстрый неотступно держалась левой ноги своего проводника старшего рядового Фельчака. Этот неприметный на вид, худощавый паренек, пользовался репутацией отличного солдата и неутомимого, физически крепкого следопыта. Впрочем, случай испытать проводника и его собаку в деле вскоре представился.

В округе наступило затишье. Бандиты затаились и не давали о себе знать. Поэтому отдельные отряды Корпуса внутренней безопасности осуществляли обычное патрулирование выделенных им районов. При получении тревожных сигналов от своей разведки устраивали на всякий случай засады, прочесывали места, где могли находиться бандитские логова, но безуспешно. Из отряда подпоручника Боровца выделили для этих целей усиленное отделение. Особое внимание уделялось патрулированию Буга, поскольку остатки банды Молота могли перейти реку и вступить на территорию Варшавского воеводства, где у него с давних пор имелось немало схронов и пособников.

Боровцу был выделен для охраны участок, простирающийся от Дрогичина до местечка Гранне. После операции под Чапле-Блото прошла, уже почти неделя, и Боровец считал маловероятным, чтобы банда не добралась к этому времени до своих схронов, но приказ есть приказ. Поэтому отчасти, чтобы избавиться от терзавших его мыслей о смерти Юзвицкого, а отчасти, чтобы убедиться в достоинствах собаки и натаскать ее перед предстоящими операциями, подпоручник Боровец решил сам принять участие в очередном патрулировании.

Получив согласие командира батальона и передав командование отрядом старшему сержанту Покшиве, Боровец вместе с отделением капрала Канюка и собакой двинулся по указанному маршруту. Ехали на автомашине, чтобы успеть засветло пройти весь маршрут, ввести в заблуждение возможных пособников банды, спешиться и, скрытно подойдя к намеченному месту, устроить там ночную засаду. По пути Боровец решил заехать в Чешанец в милицейский участок и узнать, есть ли у них какие-нибудь новости.

Был жаркий, безветренный день. Начальник милицейского участка Ставиньский, беспрестанно вытирая пот с лица, усердно выстукивал одним пальцем на пишущей машинке какое-то донесение. Обрадовавшись появлению Боровца, что давало ему повод хотя бы на минуту оторваться от своей нудной работы, он достал из ведра с водой две бутылки пива и протянул одну Боровцу. Подпоручник с удовольствием пил холодный, горьковато-хмельной напиток.

— Ну что слышно, начальник?

— Да с тех пор пока тихо. На удивление тихо. Боюсь, как бы это не было, как говорится, затишьем перед бурей.

— А что люди говорят?

— Люди? Хо-хо! Чего только не говорят! Вокруг аж гудит от разных слухов, домыслов, комментариев и сплетен. Последних, как всегда, больше всего. Одни говорят, что Рейтара убили, другие — что погибло по меньшей мере тридцать бандитов и Рейтар готовится отомстить. Ходят слухи, что убитый, которого показывали в Ляске, вовсе не Молот, а какой-то другой человек, труп которого подложили вместо Молота. — Ставиньский отхлебнул пива. — Но, несмотря ни на что, люди все еще боятся. Народ здесь, подпоручник, крайне запуган, причем с давних пор. Боится и часто от страха помогает бандам.

— Только ли от страха? В бандах в основном шляхта, в хуторах тоже, вот и помогают друг другу. Классовая солидарность. Что им народная власть? — бросил Боровец.

Ставиньский встал, надел мундир, как будто бы ему вдруг стало холодно.

— Все это не так-то просто, подпоручник. Я, например, тоже из шляхты. Если понадобится, то и родовой герб могу отыскать, но это еще ни о чем не говорит. Элиашевич, кстати, тоже выходец из шляхты — татарской, времен Ягелло, старой шляхты со своим гербом. В Элиашках одни Элиашевичи, в Ставище — Ставиньские, в Корабях — Корабяки. Нет, это еще ни о чем не говорит.

— Я же не вас имел в виду. Что слышал, то и говорю, а если честно, то я у вас здесь со всеми этими крестьянами и шляхтичами никак не могу разобраться. Внешне вроде бы никакой разницы: мужик как мужик, здесь нищета и там нищета, но этот шляхтич, а тот почему-то крестьянин.

Ставиньский рассмеялся:

— Так оно и есть. Внешне никакой разницы не заметишь. Более того, часто крестьяне живут даже богаче и хозяйствуют получше, чем шляхтичи, но те шляхтичи, и все тут! Традиция, подпоручник, традиция!

— Да бросьте вы наконец свои традиции, ведь сейчас уже середина двадцатого века! В школе о шляхте на уроках истории рассказывали, но мне и в голову не могло прийти, что увижу живого шляхтича, к тому же еще начальника отделения госбезопасности. А где, ясновельможный пан шляхтич, ваша сабля?

— Если понадобится — найдем. Да, мы живем в двадцатом веке, но традиции остаются традициями, товарищ подпоручник, и ничего уж тут не поделаешь… Хотя действительно шляхетские традиции — сеять в народе смуту и раздор — играют на руку реакции. Взять, к примеру, Рейтара. Он ведь тоже шляхтич. И они считают его своим, поэтому укрывают его, снабжают продуктами, помогают.

— Рейтар шляхтич?

— Да, из местных, родом из Вальковой Гурки. Его отец до войны был старостой. Хозяин на всю округу, к графу Потоцкому на обеды ездил. Умер уже.

— А родственники у него есть?

— Из дальних — много, из близких — только мать да младшая сестра.

— Здесь живут?

— Здесь.

— А почему же не установят за ними наблюдение? Неужели он не навещает родную мать?

Ставиньский допил пиво, пожал плечами:

— Это дело не милиции — мы только иногда, во время обысков, помогаем, а вообще этим занимаются органы госбезопасности… Но, видимо, хитрая бестия этот Рейтар…

— До поры до времени…

— Конечно. Только неизвестно, сколько еще за это время крови прольется. Рейтар добровольно не сдастся.

— Это точно. А что с малышами Годзялко, вы не знаете, старший сержант?

— Родственники их к себе забрали. А хозяйство так и стоит, пока кто-нибудь из них не подрастет.

— Да. Сиротам всегда больше всех достается… Ну что же, начальник, спасибо за пиво, надо собираться.

— Не завидую вам, товарищ подпоручник, уж больно жарко сегодня.

Ставиньский выглянул в окно. В тени акации курили бойцы, беседуя с двумя милиционерами. Быстрый жадно лакал воду из миски, затем, высунув длинный розовый язык, уселся на задние лапы.

— Собакой, вижу, обзавелись?

— Да, хочу проверить ее в деле. Никто у вас здесь кур не крал случайно, а то бы пустили ее? — пошутил Боровец.