— Правильно!

— Браво!

— Да здравствует Войско Польское!

Люди расходились по домам, а там снова обсуждали, спорили, сами решая свою судьбу либо отдавая ее в руки других. Братья Добитко относились к числу последних.

В Ляске, Браньске, Чешанце появились люди с бело-красными, сшитыми из кусков материи повязками, на которых чернилами было написано: «МО»[9].

Местные парни, преимущественно из бедняков, следили за порядком, вылавливали воров и мародеров, служили новой Польше верой и правдой. Создавалась новая власть — своя, близкая. Каждый хорошо знал этих парней — представителей рабоче-крестьянской власти, мог, не ломая шапки, подойти к ним и уладить свои дела. «Посмотрим, как эта рвань будет хозяйничать», — скептически замечали богачи. «Хамство к добру не приведет», — пророчила шляхта. А новая власть, как и положено власти, хозяйничала. Начали делить руднянское имение графа Потоцкого. Брать или не брать, раздумывали люди. Земля для крестьянина — как нектар для пчелы, и нет такой силы, которая отвадила бы его от земли. И ее разбирали. Только часть шляхты, голой, но гордой, демонстрировала солидарность с богатыми, по принципу: мы — шляхта и они — шляхта, зачем же обижать друг друга. Хамы на то они и хамы — пусть берут, еще подавятся чужой землей, а некоторых даже похоронят в ней.

И хоронили…

В Чехановце за короткое время были убиты три секретаря гминного комитета ППР: старый рабочий, коммунист еще с довоенным стажем, Томаш Грабаж, Михал Каплан и Тадеуш Треблиньский.

Открывались призывные пункты Войска Польского. На стенах домов и заборах были вывешены плакаты:

Читали. Раздумывали. Плевались. Срывали. Но подавляющее большинство говорили: «Правильно». И становились солдатами народного войска: надевали польскую военную форму, подбирали на свой размер пилотки с пястовскими орлами, вооружались первоклассным советским оружием и готовились принять участие в окончательном разгроме врага.

У братьев Добитко голова от всего этого тоже шла кругом. Польша это или не Польша?

— Смирно! — Рейтар останавливается перед построившимся в две шеренги на лесной поляне отрядом и повторяет: — Смирно!

Слушают бойцы АК, которых не распустили по домам, слушают братья Добитко. Рейтар громко, с выражением зачитывает адресованный им приказ командующего АК:

— «…Каждый поляк должен подчиняться только законному польскому правительству в Лондоне и его делегатуре в Варшаве. Запрещаю всем бойцам АК и гражданским лицам являться на призывные пункты и становиться на воинский учет. Явка будет рассматриваться как преступление против государства и караться смертной казнью!..» Вольно! Разойтись!

Разошлись. Братья Добитко уселись под деревьями, курят, размышляют. Мать осталась одна. Дома нет. Решили отправить к ней младшего. Он без особой охоты, но все же как-то вечером пошел. Всплакнула от радости мать — наконец-то хоть один из сыновей будет дома. Но ненадолго. На следующую ночь за ним пришли жандармы АК: хотели расстрелять его за дезертирство, но учли молодой возраст и ограничились поркой. А других не щадили — вешали. Поэтому-то и остались братья в лесу — хотелось им того или не хотелось. Ходили с Лупашко, с Бурым, с Рейтаром, но только недалеко от дома, чтобы быть поближе к матери, которую, как волчата, не хотели оставлять одну.

Когда объявили вторую амнистию, братья Добитко, как и подавляющее большинство обманутых людей, вышли из леса, явились с повинной и вернулись к матери. Год прожили спокойно, мать не могла нарадоваться, но потом снова ушли в лес. Из-за младшего ушли, хотя двое старших могли и остаться, но, как это было у них заведено, ушли все вместе, из солидарности. Случилось так, что младший влюбился. А за девушкой приударял местный милиционер. И вот в одно из воскресений соперники встретились на гулянье и полезли друг на друга с кулаками. Младший Добитко выхватил вальтер, который всегда носил с собой. Однако до стрельбы дело не дошло — люди разняли их. Но на следующий день за младшим братом пришли люди из органов госбезопасности и увезли его в Ляск, где учинили допрос.

— Ну что, опять к бандитам потянуло? Мало тебе того, что до амнистии натворил? Знаешь, что грозит тебе за нелегальное хранение оружия? А за нападение на представителя власти?

— Да при чем тут представитель власти? Из-за девушки все началось. Он первым полез.

— Не ерепенься. Расскажи лучше, с кем поддерживаешь связь?

— Ни с кем.

— А с Рейтаром?

— Он уже давно перестал меня интересовать.

— Откуда у тебя пистолет и зачем он тебе?

— Старая вещь. Люблю оружие.

— Что знаешь о Рейтаре?

— Ничего.

— Это мы еще проверим. Впрочем, с твоей биографией и за этот вальтер можно получить солидный срок.

Младший не стал ждать, чем закончится эта история, и при первом же представившемся случае сбежал. Братья вышли за огороды, поговорили, подумали, выкопали оружие из оставшегося после немцев домашнего арсенала и ушли в лес. Некоторое время ходили в одиночку. Соорудили бункер недалеко от Корысин. Предпочитали красть кур, при случае могли и кооперативный магазин обчистить, лишь бы только продержаться, лишь бы переждать. Присоединяться ни к кому не хотели. Однако чего ждать-то? Этого братья не могли себе объяснить. Поздней осенью наткнулись в Рудском лесу на Рейтара.

— Ну что, разбойнички? Разве я был не прав, когда говорил, что коммуна не даст вам спокойно жить? Ну ладно, не расстраивайтесь, мы еще возьмем над ними верх. По старой памяти приму вас обратно в ряды настоящего войска польского. У вас чертовский нюх — вовремя успели вернуться. Слышали, что происходит на Западе? Да и наше эмигрантское правительство не теряет времени зря. Только бы пережить зиму.

Тогда-то Рейтар и дал им новые клички. Старший стал Маркосом, средний — Рейтаном, а младший — Рымшей. Зимовали на занесенных метровой толщины снегом, забытых богом и людьми хуторах, в стоявших на отшибе хатах и лесных сторожках. Пили самогон, ели ворованные консервы и сало, кутили с бабами, играли в карты. В соответствии с приказом и тактикой Рейтара в зимний период на операции выбирались лишь иногда, преимущественно в метель, и к тому же темной ночью. В такую дьявольскую пору, пользуясь тем, что снег сразу же заметал следы, меняли бандитские логова, устраивали налеты на сельские магазины, наказывали крестьян розгами, били ремнями, приводили в исполнение приговоры членам ППР и крестьянам, не желавшим повиноваться их воле.

Пришла весна. Повсюду зазеленела трава, ярким ковром высыпали цветы, засветило солнышко. Однако предсказания Рейтара не сбывались. К тому же братьям не нравилась строгая дисциплина, которую Рейтар начал вводить в своем отряде, садистские замашки его заместителя Угрюмого, для которого ничего не составляло убить человека. Несколько раз доходило до драк, в которых братья вставали стеной друг за друга, а поскольку силенок им было не занимать, многие стали побаиваться связываться с ними.

Разгневанный Рейтар разоружил братьев, велел всыпать им за неподчинение по двадцати пяти ударов кнутом и выгнал из отряда, запретив появляться в Рудском лесу. Рисковал он немногим, поскольку знал, что показаться на свободе они не могли.

Тогда-то и приютил их Молот. На это у него были две причины: после последней стычки с войском от его банды сохранились жалкие остатки, кроме того, он хотел утереть нос заносчивому Рейтару и показать ему, что он здесь командир и может решать судьбу людей, как ему заблагорассудится.