— Не надо меня на этот… ваш конвейер. И так трое суток мучили. Я, ежели вам желательно, не отрицаю. И управдома, Сидора Лукича, убил и записки писал, хотя и малограмотный. Ничего не отрицаю…

— С меня хватит. Пойдем отсюда, — сказал Холмин Шелудяку.

Они вышли в коридор.

— Кому, на, сей раз, допрос вчинять будем? Заведующему гостиницей либо ее коридорному? А то, может, громовской дочке? — спросил Шелудяк.

— На сей раз никому, — раздраженно ответил Холмин.

— Почто так? — удивился энкаведист.

— Вы меня извините, гражданин заместитель начальника отдела, — сказал Холмин, — но я не привык работать с хвостами.

— С какими хвостами?!

— С такими, которые тащатся по моим пяткам, пугают подследственных, грозят им конвейером и вообще страшно мешают всей моей работе.

— Это, значит, вы про меня произнесите всуе подобные словеса?

— Про вас. Вы мне мешаете.

— А ежели я хочу через вас подковаться по уголовщине?

— Это можно устроить в свободное от работы время. Если хотите, я буду вам читать небольшие лекции по криминалистике.

— Сие меня не устраивает. Мне желательна практика, — заявил Шелудяк.

Холмин потерял терпение.

— Гражданин капитан! Мы с вами не сработаемся. Поэтому интересующих меня подследственников я буду допрашивать одни.

— Я сего не допущу! — визгливо крикнул Шелудяк и, обратившись к топтавшемуся возле них и испуганно моргавшему глазами надзирателю, приказал:

— Воспрещаю пускать его в камеры!

— Слушаюсь! — вытянулся надзиратель.

— Вот как? — зло сказал Холмин. — Тогда я сейчас же пойду к Бадмаеву и буду просить у него помощи.

Тоненько хихикая, Шелудяк злорадно произнес:

— Сумлеваюсь чтоб. Из сего узилища вас не выпустят без пропуска. А он у меня. Так что будете тут сидеть, дондеже не посинеете.

— Пожалуйста. С удовольствием! — воскликнул вконец обозленный Холмин и демонстративно уселся на скамейку надзирателя, стоявшую в коридоре.

Шелудяк удалился, хихикая. Холмин скрестил на груди руки, вытянул ноги к противоположной стене коридора и погрузился в размышления. Навязанное ему следствие по «делу о руке майора Громова» началось чрезвычайно глупо. А как оно кончится? И вообще, что это за таинственная рука, напоминающая заграничный кино-фильм. И почему капитан Шелудяк старается помешать расследованию? Что если это не спроста и не по глупости? Шелудяк, кажется, хитрая бестия…

Размышления Холмина прервал подошедший к нему надзиратель.

— Начальник отдела НКВД, майор Бадмаев, вас к себе требует. Звонил по телефону.

— А пропуск? — спросил Холмин.

— Приказано без пропуска выпустить…

Из тюрьмы Холмин вышел со вздохом облегчения. Он был рад, что его заключение в тюремном коридоре кончилось так быстро и благополучно.

Глава 7

Какой-то военный

Бадмаев встретил Холмина вопросом:

— Ну, удалось вам узнать что-нибудь о «руке майора Громова»?

Холмин отрицательно и очень решительно тряхнул головой.

— Нет, гражданин начальник отдела. Не удалось и не удастся.

В узких глазах энкаведиста мелькнула тень удивления.

— Что это вы сегодня так упаднически настроены? — спросил он. — Вчера у вас было совсем другое настроение.

— Мне испортили это настроение, гражданин начальник, — возбужденно заговорил Холмин, — с первых же шагов мешают работать. Выдумывают всякие тормоза.

— Кто?

— Ваш заместитель — капитан Шелудяк. Вчера он пытался посадить, меня в одиночку, а затем приставил ко мне конвоира. Сегодня, как хвост, увязался за мной в тюрьму и приказал не выпускать меня оттуда.

— Я уже дал ему нагоняй за то, что он оставил вас в тюрьме, — сказал Бадмаев.

— Вообще, гражданин начальник, — горячился Холмин, — я прошу вас избавить меня от всяких хвостов и предоставить мне свободу действий. Ни один сыщик никогда не работал и не сможет работать в тех условиях, какие были у меня вчера и сегодня утром. Дайте мне возможность работать самостоятельно или отправьте обратно в камеру.

Бадмаев мотнул на него своим вдавленным подбородком.

— Хорошо, я распоряжусь, чтоб вам не мешали. Что вам нужно для работы сейчас?

— Прежде всего пропуск в камеры, где содержатся директор гостиницы, коридорный и Ольга Громова.

— Я позвоню в комендатуру. Еще что?

— У меня совсем нет денег. Не только на еду, но даже на трамвайный билет.

— Я распоряжусь. В комендатуре вы получите удостоверение агента и, на первое время 500 рублей. Проезд по нашему удостоверению всюду бесплатный. Питаться будете в нашем буфете, тоже бесплатно.

Бадмаев окинул его критическим взглядом.

— В тюрьме вы порядком обтрепались. Комендатура выдаст вам ордер в закрытый распределитель. Там выберете себе костюм, рубашку ботинки и всякую мелочь, какая вам потребуется. Что ещё?

— Больше пока ничего. Благодарю вас, гражданин начальник.

— Товарищ начальник, — поправил его Бадмаев.

— Почему? — удивился Холмин.

— Но ведь вы теперь уже не заключенный, а наш работник. Временно, по крайней мере. Имеете право ко всем обращаться со словом товарищ, — объяснил начальник отдела НКВД.

Коридорный гостиницы Захарчук по внешнему виду почти ничем не отличался от сапожника Ищенко. Обоих на допросах «расписали» и запугали приблизительно одинаково. Разговаривая с Холминым. Захарчук плакал, жаловался, что энкаведисты выбили ему четыре зуба и перебили ребро, и твердил, что в убийстве лейтенанта Карнаухова невиновен.

Директор гостиницы Селезнев был «расписан» и запуган значительно меньше а разговаривал более связно, чем коридорный и сапожник. Во время допроса его только избили, но — прокатить на конвейере» не успели. Обвинения в убийстве энкаведиста он отрицал категорически, хотя на допросе и «признался» в этом.

Беседы с тремя подследственными убедили Холмина в том, что ни один из них не имеет никакого отношения к убийствам и к «руке майора Громова». Однако, Селезнев сообщил Холмину кое-что интересное. По словам директора, приблизительно за полчаса до убийства лейтенанта Карнаухова, к нему в номер вошел какой-то военный, но никто из обслуживающего гостиницу персонала не видал, когда он оттуда вышел.

— Могли не заметить, — сказал Холмин.

— Нет, не могли, — возразил Селезнев. — По приказу из отдела НКВД, персонал гостиницы наблюдает за проживающими в ней и приходящими к ним. Посетитель Карнаухова мог выйти на улицу только через комнату дежурного.

— Разве из гостиницы нет другого выхода?

— Есть дверь во двор, но она всегда запирается на ночь.

— Куда же мог деваться военный? — спросил Холмин.

Селезнев развел руками.

— Этого я не знаю. Я не сыщик.

— Посетитель Карнаухова был энкаведистом?

— Нет, в армейской шипели.

— И в каком чине?

— Ни его лица, ни знаков различия на воротнике мы не смогли разглядеть. Воротник шинели был поднят, а козырек фуражки надвинут на лицо…

Больше ничего интересного Селезнев сообщить не мог. Поблагодарив его, Холмин отправился в гостиницу.

Номер, который, несколько дней тому назад, занимал младший лейтенант Карнаухов, теперь был пуст. Отдел НКВД приказал временно его никому не сдавать.

Окинув комнату беглым взглядом, Холмин сразу понял, как убийца ушел отсюда. Подоконник единственного окна номера, выходящего на проходной двор, был в двух метрах от земли. Служащие гостиницы сообщили Холмину, что калитка ворот на улицу вечером обычно запиралась, но замок второй, — со стороны переулка — давно уже был сломан и его никак не соберутся починить. Эта калитка оставалась незапертой всю ночь…

Первым результатом своего расследования Холмин был удовлетворен.

«Есть хоть какие-то следы, хотя и скудные. И на этом спасибо», — думал он, сидя в трамвае, медленно ползшем по направлению к отделу НКВД, где, — во внутренней тюрьме, — была заключена дочь загадочного майора — Ольга Громова.