Наблюдательные суда — из них так и выпирало плохо замаскированное военное происхождение — с риском угодить под последнюю ступень ракеты и порадовать тихоокеанских акул новым разнообразным меню, лезли прямо-таки на рожон в надежде поймать хотя бы осколок корпуса, чтобы узнать хоть что-нибудь о советском ракетостроении, вымахнувшем теперь далеко вперед.

С волнением вспоминал об этом профессор. А в спальне Софи, жена профессора, еще мерно дышала вздернутым, обильно намазанным заморским кремом носиком. Носик этот, собственно, и был главной причиной, по которой два года назад профессор, замордованный пятилетним вдовством, непривычно, студенчески заикаясь и краснея, предложил неизвестно как появившейся в его непосредственной близости Софье Матвеевне руку и сердце. И то и другое мало интересовало высококвалифицированную даму. Но она знала, что рука и сердце принесут ей также прекрасную квартиру, машину и солидный счет в сберегательной кассе, точных размеров которого бессребреник Михайлов даже не знал. Значительно лучше была осведомлена на этот счет его будущая супруга.

Софья Матвеевна согласилась с неприличной поспешностью. Она цепко ухватилась за предложение, и уже через пять минут все пути к отступлению — если бы он догадался отступить — были для профессора отрезаны.

Весь следующий день квартира профессора напоминала не то эвакопункт, не то таможню, не то Сухаревский рынок времен нэпа. Всюду стояли потрепанные, но с отчетливыми иноземными наклейками чемоданы, разваливающиеся от дряхлости шляпные картонки, чехлы, накидки, чехольчики.

Когда все это было водворено в просторной профессорской квартире и распихано по углам и чуланам, Софи исчезла и часа через два приволокла откуда-то в большой коробке огромного и необыкновенно наглого сибирского кота. Увидев нахальное четвероногое, Корнелий Савельевич решительно воспротивился: он терпеть не мог кошек. Кот (Софи представила его — «Адольф») не только не получил постоянной прописки, но был выселен из квартиры.

Почувствовав решительную волю профессора, Софи сделала надлежащие выводы. Сдружилась с престарелой домоправительницей Корнелия Савельевича — Анной Ефимовной, настороженно встретившей новую хозяйку в доме. Ефимовна была родственницей профессора — настолько дальней, что ни она сама, ни Корнелий Савельевич не могли припомнить точно степени их родства. Выжить из дома безобидную старушку значило бы рисковать серьезным ухудшением отношений с мужем. А заручившись ее симпатиями, Софи могла добиться по меньшей мере ее нейтралитета в семейных делах. Кроме того, предельно трудолюбивая Анна Ефимовна освобождала Софи от массы домашних забот.

Закрепив свои позиции, Софи уже без опасений принялась лакомиться новым положением. Отдав с утра все необходимые распоряжения «душечке» Анне Ефимовне, она отправлялась к одиннадцати часам в комиссионные магазины. К середине дня, в зависимости от исхода закупочной миссии, она либо принимала, либо не принимала у себя спекулянток, перепродающих заграничное барахло. Спекулянтки знали, что могут рассчитывать на солидный бизнес, если достанут модные вещи. Главное было — не попадаться на глаза профессору.

На людях Софи вела себя умно. Всегда называла мужа за глаза «профессор». Говорила о нем с восторгом и уважением. Держалась изящно, не флиртовала с молодыми кандидатами наук, всем своим поведением показывая, что она «выше этого». Словом, она казалась красивым обрамлением большого таланта заслуженного, трудолюбивого человека.

Обо всем этом думал профессор, когда, вновь пережив события вчерашнего дня, он собирался идти бриться. В кабинет вошла Софи. Чмокнув мужа в висок, она села на диван, изящно скрестив красивые ноги в дорогих нейлоновых чулках.

— К Смолинским сегодня не поедем? Очень просила она вчера. Три раза звонила…

— Не думаю, что это мне удастся. Возможно, придется слетать кое-куда на недельку.

Зная обыкновение мужа никому не говорить, куда он выезжает, Софи тем не менее поморщилась.

— Но ведь ты не совсем здоров. Неужели нельзя отменить поездку?

— Я говорил вчера с врачом. Ничего страшного нет. Там, на месте, я даже отдохну немного.

— Что ж, соберу чемодан. Когда на аэродром?

— Думаю, в три часа. Пока еще неизвестно точно.

— Хорошо. Встречу с Аллой (известная в Москве специалистка по самым модным прическам) перенесу на завтра. Ты, надеюсь, позвонишь, когда у тебя все выяснится?

— Разумеется, — весело ответил профессор, вставая и целуя подставленный ему лоб.

Завтрак подходил к концу, когда раздался звонок — пришел шофер профессора Константин Сергеевич. Это был скромный молодой человек с мягкой застенчивой улыбкой, ловкий и сильный. По утрам он всегда поднимался в квартиру, а затем провожал профессора до машины. Привозя домой, ехал с ним в лифте до дверей его квартиры. Вежливый и предупредительный, но без тени услужливости, он часто носил за профессором его тяжелый портфель или чемоданчик. А когда однажды у подъезда какой-то пьяный верзила схватил кротко улыбавшегося профессора за отворот пальто и, дыша в лицо водочным перегаром, пробормотал: «Ну, интеллигенция, подавай-ка на пол-литра», Константин резким рывком перебросил пьяного хулигана через себя и тот только через четверть часа смог начать долгие и запутанные объяснения с милиционером, всегда дежурившим поблизости от дома.

— Хотите чаю, Константин Сергеевич? — проворковала Софи. Она давно уже поглядывала на шофера-интеллигента, особенно после того, как увидела в его руках томик стихов.

— Спасибо, Софья Матвеевна, — улыбаясь, ответил шофер. — Только что из дому. Сыт.

…Мягко щелкнул лифт, увозя профессора и его верного спутника.

И в это время в кабинете профессора раздался телефонный звонок.

— Сафо? — зарокотал в трубке томный, хрипловатый голос немолодого, но кокетливого грешника.

— Да? — недовольно отозвалась женщина. — Что тебе?

— Хочу повидаться с тобой, Сафо, — настойчиво тянул голос. — Приезжай…

— Не болтай глупости…

— Адольф скучает. Орет с утра до вечера. Лежит целыми днями на твоей старой шали. Не ест.

В трубке раздалось басистое мяуканье: судя по всему, кота пребольно дернули за хвост. Губы Софьи Матвеевны дрогнули.

— Бедненький… — протянула она. — Ну, ладно. Мой сегодня уезжает на несколько дней. Приду. Вечером. Сегодня. Привезу печеночки.

— В семь часов, — властно рокотала телефонная трубка. — Буду ждать…

Уотсон едет в Москву

Начальник отдела Р-2 Центрального разведывательного управления США Бутч Стаймастер медленно прохаживался по своему кабинету, ведя последнюю напутственную беседу с выезжавшим на работу в СССР Стивом Уотсоном.

Сидя в широком кресле перед письменным столом, Уотсон внимательно слушал шефа.

— Вам будет трудно, Стив. Чертовски трудно! Ваша работа в Германии до войны и во Франции — после нее — была детской игрушкой по сравнению с этим заданием. Германские и французские контрразведчики в подметки не годятся русским. У советской контрразведки слишком много добровольных помощников. Их нельзя купить, как покупали вы контрразведчиков в Берлине и Париже. Эти люди не продаются.

— Ну это мы еще посмотрим, — ухмыльнулся Уотсон.

— Нет, Стив. Уезжая в Россию, следует прятать самоуверенность в задний карман брюк. У русских странное отношение к деньгам. Можно подумать, что они живут на другой планете.

Стаймастер размахивал рукой. Тонкий синий дым его сигары выписывал в воздухе затейливые узоры.

— Все будет о’кей, шеф, — ответил с улыбкой Уотсон. — Ваши советы — раз, мой опыт — два, немного удачи — три. До сих пор мне везло. Думаю, что все это убережет меня от провала.

— Будем надеяться, Стив. Прикрытие у вас отличное, — продолжал Стаймастер. — «Сан геральд» слывет либеральной газетой. Как ее корреспондент, вы сможете, не вызывая подозрений, встречаться с массой людей, особенно с советскими журналистами. Главное — заводить побольше знакомств. Чем больше связей, тем труднее будет им найти ваших людей.