— О, это элементарно, сэр.
— Корреспонденции в газету присылайте умеренные. Упоминайте о яслях, детских садах, заботе о престарелых, бесплатном медицинском обслуживании, бассейнах для плавания и прочей ерунде. Русские любят такие темы. Разумеется, не увлекайтесь. Иногда «Сан геральд» будет даже печатать ваши корреспонденции. Это укрепит вашу репутацию. Чаще, конечно, печатать не будут. Тогда вы сможете в частных беседах жаловаться, что «цензура денежных тузов» не дает вам возможности рассказывать рядовым американцам «правду о советской жизни».
— Все ясно, сэр. Я буду левее «Уоркера».
— Только не перебарщивайте, Стив. Соблюдайте чувство меры. Русские не дураки. Знает бог, не дураки. У них удивительный нюх, шестое чувство на нашу агентуру и вообще на наших людей. Помните об этом! Главное — не разбрасывайтесь, не увлекайтесь мелочами.
— О нет, сэр.
— Вы не заурядный работник, Стив. Мы не требуем от вас обычной информации. Национальный совет безопасности ждет от нас и от ЮСИС резкой активизации психологической войны. В военном отношении нам трудно догнать русских и их союзников. Слишком понадеялись мы на наших «трофейных» ученых-ракетчиков. А все эти фон Брауны и другие фоны даже под давлением Гитлера и Гиммлера и то не смогли ничего сделать вовремя… Ракеты — вот наша ахиллесова пята…
— Но я думал, что охота за секретами ракет не будет моей главной задачей, — забеспокоился Уотсон.
— Вы правильно думаете, Стив, — продолжал Стаймастер. — Этим будут заниматься другие. Главное поле вашей деятельности — идеология. Исход глобальной борьбы решит сознание людей. Чьи идеи окажутся сильней, тот и победит. Конфликт между двумя мирами будет решаться в умах людей, а не на военном или экономическом поле боя. Пока что мы теряем психологическую инициативу. Наша единственная надежда теперь — подорвать Советский Союз изнутри. Чтобы усилить психологическую войну, надо срочно выявить все слабые стороны и упущения в идеологической деятельности Советов. Найти все щели и лазейки. Наша пропаганда должна влезть в эти щели, смутить умы, подорвать веру советских людей в свои силы, посеять сомнения в правильности и жизненной силе их идей. Наконец, она должна всеми возможными средствами прививать интерес к частному предпринимательству, свободной конкуренции, словом, к капитализму. И тут нам придется, разумеется, прибегать к известной идеологической косметике.
— Пока что у них неплохо получается без частного предпринимательства, особенно с ракетами, — бестактно перебил шефа Уотсон.
— Это каприз судьбы, счастливая находка, — отрезал Стаймастер. — Ваше дело найти лазейки и щели для нашей пропаганды, — продолжал он. — Нам нужно знать, что думают советские люди, как они относятся к тому, что происходит в нашей стране. Посольство с этим делом не справляется. Работают из рук вон плохо. После наших многочисленных провалов русские стали очень сдержанными, настороженными. Наши дипломаты не могут подсказывать Информационной службе ничего полезного. Эмигранты времен второй мировой войны уже выдохлись. Они безнадежно отстали от советской действительности.
— Задача ясна, шеф. Приложу все усилия.
— Этот тип по кличке Купец, которого мы передаем вам на связь, сможет вам помочь. Думаю, что он станет вашим основным источником. Через него вы сможете найти ему подобных, хотя их становится все меньше. Передал нам его Гелен вместе с другими германскими агентами. До войны очень эффективно работал на немцев. Во время войны ускользнул от них, очевидно струсил, и эти растяпы не смогли установить с ним связь. Видимо, только это и спасло его от чекистов. По нашим данным, один из германских корреспондентов в Москве пытается сейчас сблизиться с ним. Гелен, видимо, хочет забрать его обратно, поставив нас перед свершившимся фактом…
Вообще, Стив, вам надо иметь в виду, что боннская разведка, ползавшая у нас в ногах после войны, сейчас проявляет все больше самостоятельности. Восстанавливают старую агентуру, пытаются заводить новую. Больше того, эти наглецы начинают уже работать против нас. Пока мы смотрим на это сквозь пальцы — пусть порезвятся. Но наступит день, когда нам придется возиться с ними всерьез. Да, с этим Купцом немцев надо обойти. Купец наш, душой и телом. Вы покажете это ему на месте.
— Будет сделано, шеф, — ответил Уотсон. — Купец был продан нам, завернут в пакет и доставлен. Бизнес есть бизнес.
— Купец может оказаться полезен не только в вопросах идеологии. Изучите его возможности. Но не увлекайтесь, Стив. Главное — психологическая война. Митчелл даст вам пароль для связи с Купцом. Остальное зависит от вас. Изучите наши досье на американских корреспондентов в Москве. Может быть, кто-нибудь из них сможет вам помочь на месте.
— Все ясно. Будьте здоровы, шеф.
— До свидания. Проявляйте осторожность, Стив. Помните: Москва — это не Париж и не Берлин. Не вплетайте новые лавры в венок нашего противника. Их и без того не мало.
Три дня спустя в одном из крупных городов Среднего Запада Стив подписал контракт с газетой «Сан геральд» и получил корреспондентские документы. В Нью-Йорке попрощался с женой, — она побледнела, узнав, что он летит в Москву. А еще через пару дней Уотсон фланировал по Елисейским полям в Париже. Он любил Париж — кому не нравится этот замечательный город! Широкие бульвары. Узкие переулки. Монпарнас, холмы Монмартра. Базар художников у подножья храма Сакре Кер, — по вечерам здесь играет духовой оркестр пожарных в позолоченных касках.
Вечер перед отлетом в Москву Стив провел в кабаре «Голубая нота». Хозяин кабаре двухметровый толстяк Стэн был его старым другом. Стэн — бывший офицер-интендант американской армии — осел после войны в Париже, наладил широкую спекуляцию американскими сигаретами и консервами (поговаривали — и наркотиками). Сколотив деньгу, женился на черноокой одесситке и открыл свое уютное ночное предприятие. Всю ночь, не переставая, играли в нем по очереди два оркестра — лирический французский и американский «Какофония». Стэну и его помощнице жене ночной клуб приносил немалый доход.
— Не завидую тебе, Стив, — сказал на прощание хозяин «Голубой ноты», покачивая головой. — Ехать с твоей профессией в Москву по меньшей мере безрассудно.
— А я завидую, — меланхолично заметила одесситка. — Подумать только: через несколько дней он сможет, если захочет, пройтись по Дерибасовской. Ах, Одесса…
Стив «вживается»
Перелет из Парижа в Москву на ТУ-104 занял три с половиной часа. Над Брюсселем миловидная стюардесса с загнутыми кверху ресницами, в изящной синей форме начала разносить пассажирам завтрак. Рюмка армянского коньяка и превосходная зернистая икра привели несколько нервничавшего Уотсона в хорошее настроение. Завтрак почти закончился над Копенгагеном. Кофе, тоже с коньяком, пили уже над Ригой. Минут через сорок ТУ-104 начал плавно снижаться, бесшумно выпустил массивные колеса шасси и мягко сел на бетонную дорожку Шереметьевского аэродрома.
Великолепный самолет, приятная стюардесса, вкусный завтрак — такими были первые впечатления Уотсона о «советском образе жизни». «Да, — размышлял он с некоторой внутренней тревогой, — теперь русские не те, какими я знал их прежде».
Через час Уотсон зарегистрировался в гостинице «Метрополь». Горничная провела его в номер, проверила свет в ванной комнате, ушла, отказавшись от предложенных чаевых.
Уотсон открыл широкое окно. Москва… Взметнула в небо бронзовые гривы квадрига Большого театра. На большой площади высится памятник Карлу Марксу. «Да, закрутил дела старик», — подумал Уотсон, глядя на величественный монумент.
Огромный город, неизвестный и чужой. Что принесет он ему: успех, деньги или поражение и, может быть, тюрьму?
К работе в России Уотсон готовился долго и обстоятельно. Еще до войны окончил русское отделение Лондонской школы славянских языков. Школа по заслугам считалась лучше той, что имеется при Колумбийском университете в Нью-Йорке. Но только теперь, через много лет после второй мировой войны, Уотсон впервые попал в Советский Союз. Язык он и теперь еще знал неплохо. Кое-какую практику дала его работа с белогвардейцами в Париже и в Берлине. В Москве он решил до поры до времени скрывать свое знание русского языка. Это, пожалуй, облегчит маскировку.