Весна застряла в снеговых сугробах,

За непогодой не летят грачи.

Лишь стаи галок, серых, крутолобых,

Кружат в зените заревой парчи.

И рушатся на голые березы

Ватагой, говорливой без ума.

Еще гремят последние морозы,

Еще метет метелица-зима.

Но в каждый вечер золотистей зори,

И дальний лес заметно почернел.

Близка пора, как в полевом просторе

Подымет солнце алый самострел,

И рухнет наст, и струйки лужи талой

Разрыхлят снег, и желтая вода,

Забрав соломы и щепы немало,

Забулькает под корочкою льда.

Старинная песня за лесом пропелась,

И это носилось в бору до утра.

Подумать о жизни давно мне хотелось,

Но старости вдруг наступила пора.

Возьму я котомку, пройдуся по полю,

Вся в колосе рожь, среди ней – васильки,

Зачем же стремлюся опять я на волю?

Ведь дни пролетают, как волны реки.

Мне нужен клочок синеглазого неба

И узкая стежка, путей колея,

Где запах душистый оржаного хлеба,

Где бегал мальчонком доверчивым я.

Бежал за годом год. Я снова гость в Рязани,

Я в роще Рюминой среди берез опять.

Прославлена земля с Оки и до Казани,

И много трав пришлось ногою мне примять.

Я псалмопевец ржей, я гармонист-матаня,

Я внук родной яги и лешему я зять.

Я, мерина взнуздав, сам завалюся в сани,

Веревочной вожжой мне замахнуть под стать.

Спеши, спеши, поэт! Не то догонит баба,

С железною косой кощеева карга.

Как весело скакать чрез горки и ухабы!

Смотри ж, чудесный край перед тобой. Луна

За Трубежом-рекой, и хороша, раздольна

Широкая Ока, и воздух вольный, вольный.

Грибы из Луховиц, моей отчизны милой,

Старуха древняя в корзине принесла

На нынешний базар. Меня остановила

Хозяйственная мысль: всю мелочь без числа

Я отберу с собой. «Два дня в бору ходила,

Грибок-то как кремень». – «С какого ты села?» —

«Из Городца, родной!» С неведомою силой

Воспоминаний рой нахлынул… У стола

Сижу с грибом в руках, запачкан он землею,

Моей родной землей. О юности пора,

Темно-зеленый бор, и летнею зарею

Тропинка между ржей!.. Вся наша детвора

С корзинками в руках стремится в лес ватагой,

Чащоба не страшна, и все полны отвагой.

Этот дуб на усадьбе Аксакова

Повидал самого в старину.

А зима, как всегда, одинакова,

И ее я люблю белизну.

У избушки с куриными ножками

Я пройду оснеженной тропой.

Бабы скифские стали дорожками,

Охраняют столетний покой.

Вот и церковь под куполом синим,

О неведомом царстве мечта.

А повсюду нетронутый иней

И Абрамцева тишь – красота.

В портрете Врубеля ты, Савва, словно Грозный.

В заветный парк люблю я в день морозный

Пройти оснеженной средь старых лип дорожкой

Укрыта елками здесь церковь Васнецова,

Избушка возле ней стоит на курьих ножках,

Спит мышь летучая под снеговым покровом,

И баба скифская, степей задонских гостья,

Две тысячи годов легко пережила.

Здесь, Савва Мамонтов, твои останки-кости,

Здесь жизнь текла друзей искусства и ушла.

Лишь птички тренькают близ церкви на погосте,

Их болтовня в тиши пленительно мила,

И сам я в седине, идти мне легче с тростью,

И светлая печаль на сердце мне легла.

Тих неширокий пруд, где Талица-речушка

Журчит в ольховнике. Теперь одна беда:

От старой мельницы не стало и следа,

Лишь колесе торчит зубчатая верхушка.

У выгона стоит под дранкою избушка.

Над окнами резьба и стекла, как слюда,

Блестят в закатный час. Как в прошлые года

Усадьба на бугре и темных рощ опушка.

Уносит жизни сон река забвенья Лета:

Сто добрых лет назад здесь жили два поэта,

И звучные стихи слагались в тишине,

Ты в них прославлена, владычица-любовь,

И первый гром гремит, играя по весне,

И за рекой слышна свирель пастушья вновь.

Ветла с одиноким вороньим гнездом,

Сухая дорога и черное поле,

Под синим широким небесным шатром

Унылая древняя воля.

Взлетевшего чибиса жалостный крик,

Да возле сожженной громами березы

Печальник болотной пустыни, родник,

Точащий подземные слезы.

Еще сверкнул янтарный лист,

И осень гостьей стала:

На речке стих куличий свист,

От ветел тень упала.

Как широко, и ни души

Единой на просторе,

И дни короче станут вскоре,

И порыжеют камыши.

Пастуший слышится рожок,

Для стада нет поживы,

Воспоминанья в сердце живы,

И близок мой осенний срок.

Пускай по мне не будет плачу,

Я весел в горести своей,

Грач улетает, галки крачут,

В долине все бежит ручей.