Об алиби Груздев особо не раздумывал и использовал первый вариант. Он четвертый раз посещал цирковое представление, не считая двух раз в Оренбурге, и его уже от него мутило, но он не мог найти повода и возможности не то чтобы познакомиться и сблизиться с гипнотизером, но хотя бы с ним перекинуться парой слов. Ко всему прочему, начинало поджимать время. Тогда Николай Сергеевич пошел на риск: вновь вызвался добровольцем и, прежде чем отдаться во власть мага, сунул ему в карман записку, в которой восхищался его талантом и просил об аудиенции. К концу второго отделения к нему подошел администратор и предложил следовать за ним. Сердце у Груздева учащенно забилось: ведь от беседы с гипнотизером зависело осуществление его плана.

— Генопольский Семен Абрамович, — представился седеющий мужчина средних лет, принимая посетителя в своей маленькой, если не сказать крошечной, гримерной.

— Афиши с вашим именем расклеены по всему городу, — польстил ему Груздев. — Кошеварин Геннадий Андреевич, — в свою очередь представился он.

— Очень приятно, — буквально пробуравил гипнотизер собеседника угольными зрачками, вызывая холодок на спине. — Вы написали, что имеете ко мне дело.

— Заранее прошу прощения за назойливость, я восхищаюсь вами и уже несколько раз посещал цирк…

— Достаточно комплиментов, — прервал его Генопольский, махая руками.

«Откуда в этом маленьком, худом, невзрачном человечке такая сила?» — почему-то подумал Груздев, вслух же произнес:

— Я поспорил на крупную сумму, и без вашей помощи мне не обойтись.

— Занятно. И в чем же суть вашего спора? — поинтересовался гипнотизер.

— Я сказал своему другу, что его престарелая мать — женщина в силе и вполне даже может влезть по пожарной лестнице на пятиэтажку. Он рассмеялся мне в лицо и сказал, что лучше меня знает свою мать. Не знаю почему, но его смех задел меня за живое. Возможно, сказалось то, что мы с ним немножко выпили. Я стал утверждать, что его мать не только залезет на крышу, но может постоять там какое-то время, а затем целой и невредимой спуститься на землю. В конце концов мы поспорили, а Элла Николаевна лишь посмеивалась над нами обоими, подавая закуску на стол. Вот такая история.

— Ну, вы и нагородили, — не сдержал улыбки Генопольский.

— Семен Абрамович, помогите, очень прошу.

— Извините, но подобной ерундой не занимаюсь.

— А вообще-то, можете загипнотизировать бабку?

— Это нетрудно, но…

— Только поймите правильно, — перебил Николай Сергеевич. — Дело не в деньгах, а в принципе. Я сам готов заплатить в два, три раза больше, лишь бы доказать свою правоту. — Предложение совершенно явно было сделано и склонило жадного гипнотизера на сторону посетителя.

— Простите, о какой сумме идет речь? — не сдержался он, чтобы не спросить.

Груздев назвал цифру, превышающую заработок артиста за весь летний сезон.

— Ого! — Генопольский присвистнул.

— Так вы возьметесь за это дело?

— Как это будет выглядеть практически: вы пригласите сына бабули, соберете в свидетели толпу зевак? — уточнил Семен Абрамович детали.

— Я знаю, что вам запрещено использовать в корыстных целях на людях свой природный дар. Пока из ума я не выжил. — Груздев догадался, что гипнотизер уже угодил в его сети. — Мы дождемся Эллу Николаевну около ее дома, а с собой я прихвачу фотоаппарат. Обещаю, что о вашем участии в моем споре никто не узнает, самому невыгодно.

— Только деньги вперед, — закончил деловую часть хозяин гримерной.

— Я прихватил их с собой, — обрадовал его собеседник, выкладывая на стол две толстые пачки, крупными купюрами.

Элла Николаевна Миронова более семи лет жила одна.

Дочка уже давно обосновалась в Америке и с помощью родного дяди открыла там свое рекламное агентство, которое теперь процветало. Мать она навещала редко, раз в два-три года.

Сын же жил в соседнем доме. Лет десять назад он «заглянул в бутылку», и с тех пор не было дня, чтобы он не напивался до свинского состояния. Три года его семья боролась со страшным зеленым змием, но потом жена махнула рукой, забрала дочь и уехала к родителям в другой город. Элла Николаевна же боролась с пороком сына до последнего, но в конце концов и она поняла, что напрасно тратит нервы и расходует оставшиеся силы. Чтобы бросить пить, в первую очередь должно исходить желание от самого больного, а ее безвольный сын даже на кодирование явился пьяным.

Благодаря опять же брату, Миронова ни в чем не нуждалась, но непристойная жизнь сына подтачивала материнское здоровье. Он чуть ли не каждый день клянчил у нее деньги, умолял, стоя на коленях, клялся, что последний раз, и женщина уступала, но не проходило суток, и все повторялось.

Буквально за последние три-четыре месяца Элла Николаевна заметно сдала, лицо осунулось, плечи сгорбились, тяжело передвигались старческие ноги. Но женщина бодрилась и заставляла себя каждый день прогуливаться на свежем воздухе, с шести до семи вечера. Вероятно, физическая нагрузка и удерживала ее от серьезных болезней.

В эту сентябрьскую пору погода на дворе баловала горожан летним теплом. Несмотря на то, что ночи становились все холоднее, днем светило приветливое и доброе солнышко, люди носили легкую одежду и наслаждались погодой.

Когда в обычное время Элла Николаевна вышла на прогулку, от соседнего дома, на торце которого была прикреплена пожарная лестница, за ней наблюдали двое мужчин, один из них с фотоаппаратом.

— Это она, — предупредил Николай Сергеевич гипнотизера и снял футляр с фотоаппарата.

Генопольский кивнул и, прищурившись, пристально посмотрел на старуху. Сначала Груздеву казалось, что гипноз на нее не действует, и, когда Миронова прошла мимо них, он потянул Семена Абрамовича за рукав.

— Не мешайте, — отмахнулся тот, не отрывая пристального взгляда от женщины.

Элла Николаевна удалилась от них метров на тридцать и неожиданно для Николая Сергеевича свернула к пожарной лестнице. И что еще удивительнее — полезла по ней наверх. Но когда женщина поравнялась с окном третьего этажа, произошло непредвиденное.

Груздев знал, что у Мироновой есть сын, но то, что он живет в соседнем доме, сказал Генопольскому наугад, но оказалось, что действительно угадал.

Сорокапятилетний пьяница, с припухшим, красноватым лицом, только что проснулся и протер воспаленные глаза. Голова у него раскалывалась и подташнивало. Чтобы хоть немного полегчало, он решил глотнуть свежего воздуха и открыл окно. Каково же было его удивление, когда он нос к носу столкнулся с матерью.

— Мам, ты куда? — произнес он хриплым голосом, не веря своим глазам.

Старуха вздрогнула и тоже вперила в сына непонимающий взор, а когда увидела, что находится на пожарной лестнице, да еще на высоте третьего этажа, то побледнела и вцепилась пальцами в лестницу.

— Ты ко мне? — спросил сын, забыв и думать про головную боль.

— Как я тут очутилась? — прошептала она сведенными от страха губами.

На лбу гипнотизера выступила испарина.

— Кто это? — взволнованным тоном поинтересовался он у Груздева.

— Ее сын, — нашелся Груздев, думая, что соврал, но попал в точку.

— Что прикажете теперь делать? Если бабка сорвется, нас с вами засадят.

— Так вы загипнотизируйте сначала его и отгоните от окна, — сообразил Николай Сергеевич.

Генопольский несколько успокоился и занялся пьяницей, а чтобы не привлекать к себе внимания ротозеев, которых, на их счастье, пока не было видно, они спрятались за ветками кустов сирени.

Сын Мироновой, словно по мановению волшебной палочки, исчез из виду и более не показывался.

Старуха сразу приободрилась и полезла выше. На крыше она взгромоздилась на бордюр, который протянулся по краю крыши, прошлась метров пять и повернулась лицом к гипнотизеру.

— Фотографируйте, и я спускаю ее на землю, — сказал Генопольский.

Он не мог видеть, что Груздев стоял со скрещенными за спиной руками, и тем более знать, что это послужило знаком подростку на велосипеде, с которым Николай Сергеевич за определенную плату договорился о небольшой услуге, сославшись на то, что хочет посмеяться над другом.