А сейчас я вернусь к вашей книге. И сразу скажу: я еще больше зауважал Высоцкого. Как ни парадоксально, мне еще больше открылась его мощь, потому что с таким грехом, с таким пороком — он продолжал играть и творить. Ведь за последние его месяцы проделана гигантская, просто невообразимая работа. Да, конечно, трагедия — но и мощь! Мне понятна боль родных, это понятно и это свято. Они пережили то, что, как мне кажется, для них не было открыто. Я понимаю Вадима Туманова, который против (публикации книги «Правда смертного часа». — В. П.)… Но это было! Было! Без этого — другой Высоцкий! Еще раз скажу: я еще больше зауважал его как мужика. Это уважение было всегда, но после вашей книги — в еще большей степени.

— Вы мне говорили в прошлый раз, что готовите к публикации свои дневники…

— Да, я уже начал разбирать, много уже разобрал. Там много о Володе, причем я записывал не события, а какие-то его слова, мысли. Там много и об Эрнсте Неизвестном. Сейчас я прервал эту работу, потому что должен закончить книгу о Достоевском.

Кстати, еще одну историю могу вам рассказать. Я однажды летел в Америку, и со мной рядом сидела очень красивая пожилая женщина. Она на меня так странно посмотрела — узнавающе. Выяснилось, что это теща Солженицына. И мы разговорились, хотя на самом деле все эти 14 часов в воздухе говорила в основном она — я ее расспрашивал и слушал. И один из вопросов был такой

«А как Александр Исаевич относился к Володе?» И она рассказала мне, что сыновья Солженицына, зная его классический вкус, разработали такой план. Сами они обожали песни Высоцкого, и постепенно, постепенно давали слушать Солженицыну. И он полюбил Володю. Очень полюбил.

Когда Володя умер, я писал статью к сороковинам «По чьей вине?». Жил я в это время в Малеевке, в Доме творчества Союза писателей. А рядом жил такой строгий пурист Лазарь Лазарев — сейчас главный редактор журнала «Вопросы литературы». Человек исключительного вкуса и слуха — к тому же скептик. И вот он надо мной немного посмеивался, что у меня такая влюбленность в Высоцкого В конце концов меня это разозлило, и мы с ним поспорили на коньяк… «Вот я тебе делаю программу, ты слушаешь Володю, а потом честно скажешь: ты сдался или укрепился в своем невежестве». Мы сели, я ему поставил больше военных песен, конечно — «Баньку», «Охоту на волков» и «Купола». Он слушал, слушал и все больше уходил в себя. Вы знаете, он даже прослезился. В общем капитулировал перед этим напором.

— А история этой вашей знаменитой статьи?

— По-моему, на поминках меня попросила написать Марина Влади, написать к сороковому дню со дня смерти. Все эти дни я спал часа по три-четыре. День и ночь я слушал Володю — и писал. Игорь Шевцов мне очень помогал: привозил записи, фотографии, тексты. Но тогда статья не была опубликована, пошла в «самиздат». Через год Лавлинский опубликовал ее в «Литературном обозрении». Причем Володя сам себя пробивал. Лавлинский тоже вначале скептически относился к Высоцкому. И я так же, как и Лазареву, принес записи… Он послушал и сказал: «Ладно, цензуру беру на себя». И статья вышла.

— Почему сейчас все реже и реже Высоцкий звучит по радио и на телевидении?

— Вы знаете, это пройдет. Я не хочу сам прослыть пуристом, но все эти шлягеры на девяносто процентов — это же муть. Чистая муть, играющая на самых высоких человеческих инстинктах. Бездарно и глупо. Володя, Окуджава, Галич, Визбор, Юлий Ким — это же общение с душами, это же душевная пища. Время Высоцкого — это время нашего поколения, мы вместе с этой любовью и умрем. Но время Высоцкого еще наступит — я в этом уверен.

— Посмертная судьба Высоцкого, как вы считаете, она сложилась счастливо или несчастливо?

— Вот уже десятка два изданий вышло — в этом смысле, конечно, счастливо. Но, конечно, тоска берет, что все это— после смерти. Я помню, как мы с Натальей Крымовой (известный советский театровед, вдова режиссера Анатолия Эфроса) в МГУ проводили семинар по Высоцкому. Тогда это казалось такой «ересью», что проводилось чуть ли не подпольно. А сейчас, в 60-летие Володи, хотят сделать международную научную конференцию об истоках творчества, о поэтике, о Высоцком, как о поэтическом явлении, стоящем в одном ряду с Есениным, с Цветаевой. Он же — из круга тех, которые навсегда. А что меньше его транслируют и, соответственно, меньше слушают… Повторяю — время Высоцкого еще настанет.

НАТАЛЬЯ КРЫМОВА

Наталья Анатольевна Крымова— критик, искусствовед, автор многочисленных книг о театре, — ответственный секретарь Комиссии по литературному наследию В. С. Высоцкого.

Н. А. Крымова— автор самой первой прижизненной статьи о В. В., многочисленных аналитических публикаций о его творчестве, составитель двух сборников стихов Владимира Высоцкого. Ей принадлежит идея книги «Правда смертного часа».

— Наталья Анатольевна, было ли что-то, что поразило вас в Высоцком?

— Да, я хорошо помню один случай, который меня просто поразил. Володя ехал на машине, по-моему, по Козицкому переулку, — там, где институт искусствознания. То есть, я его уже знала и, очевидно, он меня тоже знал, но близкого знакомства не было. Машина остановилась, Володя выскочил и вдруг встал на колени…Я тогда ничего не знала про болезнь, но он был за рулем и был абсолютно трезвым. Так вот, он встал на колени и стал говорить: «Спасите меня!» Потом, когда я рассказывала это его друзьям, они как-то с удивлением и недоверием слушали меня. Однако это было. Причем там не было никакой мелодрамы или показухи, — это была очень конкретная просьба, но почему она была обращена ко мне?! Я слышала тогда, что Высоцкий сильно пьет, а мы лечили тогда одного своего знакомого… Я не помню точно фамилию врача. И вот я в растерянности сказала, что вот, может быть, вам поможет Белоконь, а он так с досадой отмахнулся — что-то вроде, я уже это прошел… (По свидетельству В. Золотухина В. Высоцкий действительно в апреле 1968 года прошел амбулаторное лечение у профессора Рябоконя. — В. П.) Но это был момент, когда мы уже были знакомы.

— А его реакция на вашу статью? (Н. Крымова, «Я путешествую и возвращаюсь…» // Советская эстрада и цирк. — 1968. — № 1.)

— Выяснилось, что эта статья была первой о нем. Этого я просто не знала очень долго. Это выяснилось, когда Володи уже не стало.

— То есть, реакцию Высоцкого вы не знаете?

— Нет, реакцию его я знаю. Володя был в Париже и оттуда позвонил домой, стал меня благодарить. И как-то мне дома об этом сказали, я подумала, что за ерунда… А мне сын говорит: «Ну, как же ты не помнишь, что Володя звонил и благодарил тебя». (Начало 1968 года было для Высоцкого очень сложным: несколько «срывов» подряд, больница, увольнение «по статье». Он мог звонить либо из Ленинграда, где заканчивался монтаж «Интервенции», либо из Одессы. — В. П.)

— А вначале Высоцкий для вас — актер Тетра на Таганке?

— Да. Но сейчас я понимаю, что когда написала «поэт, рожденный театром» — это неправда. Я не — знаю, как он родился как поэт, но с театром были сложные отношения. И не случайно от театра Володя отходил в последнее время. Так что это не так — «рожденный театром». Поэт, просто большой поэт.

— А первые спектакли?

— Первые? Это, конечно, Брехт, потом «Десять дней»… Было впечатление чего-то прочного и твердого, и что он держит это и от этого не отступит. Ощущение силы — оно так и осталось навсегда. Однажды Высоцкий был у нас дома, когда он что-то делал с Анатолием Васильевичем (Эфросом. — В. П.). Володя пришел к нам домой и Толя говорит ему, немного застенчиво: «Володя, а ты не можешь нам дать кассету с некоторыми своими песнями?» Володя сказал: «Анатолий Васильевич, да что кассета! Давайте я прямо у вас напою». — «Ну, здесь же Первая Брестская, здесь же ужасный шум!» — «Да я вам любую Брестскую перепою!» Но мы тогда как-то постеснялись это предложить, и такой пленки, к сожалению, не существует. Но вот что я еще заметила. Толя сказал, что ему нравятся некоторые песни — «серьёзные», как он выразился. Я заметила, что Володя это слушает, а у него так немножечко желваки ходят. (Вероятно, это было в 1976 году, когда А. В. Эфрос сделал на радио инсценировку романа Джека Лондона «Мартин Иден». Роль Идена исполнил В. Высоцкий. — В. П.)