Валера Янклович стал пробивать все это через общество «Знание», от которого в свое время начинал официально работать Володя. Я помню, что первый просмотр устроили в ЦДРИ, в маленьком зале. Проекционной аппаратуры не было, притащили откуда-то передвижку. А нужно было, чтобы программу одобрили, приняли и дали какую-то бумажку. И мы подготовили такую патриотическую программу: побольше военных песен, побольше благородных слов… Ведь это 1982 год, я помню, что еще был жив Брежнев — Высоцкий «персона нон грата»: ни публикаций, ни передач… Да, у нас еще были рецензенты, которые написали отзывы на программу. Мы взяли Игоря Яцкова — ныне покойного — он был лауреатом Ленинской премии. Очень интересный человек был: смешной, остроумный, талантливый. И всем известную Наталью Крымову. Принимали программу не самые высокие начальники, а дамы-референты, которые в «Знании» составляли расписание выступлений. Но и они решали многое. Естественно, рецензентами и нами были сказаны именно те слова, которые были нужны. Нам все это утвердили и дали какие-то мизерные лекторские ставки. Вначале программу вел я, а Сева Абдулов читал стихи. И сразу нас стали запускать. Очень энергично, потому что программу брали везде — только свистни! «Знание» делало на нас хорошие деньги, а мы получали гроши.

И Валерий Янклович стал суетиться, что-то пробивать по своим каналам… А уже появился Гарик Антимоний, стал выходить на сцену, в общем, нас стало четверо… Валера занялся филармониями, и вначале нас «взяла» Магаданская филармония, что было очень выгодно: северные надбавки и накрутки. Там нам сделали актерские ставки, так что у меня есть ставка — 13 рублей 50 копеек. Янклович и Абдулов выбили себе ставки побольше, но на самом деле мы все делили поровну. Выступали и в Норильске, объездили чуть ли не всю Колыму…. Но где бы мы ни работали, а выступали по всей стране, раз в месяц обязательно летали в Норильск: сдать деньги и отчитаться. Тратили на эти перелеты бешеные деньги, но отчитывались… Ну, обыкновенный советский идиотизм.

Потом мы перешли в Северо-Осетинскую филармонию, и когда мотались у вас по Кавминводам, то узнали о существовании записи в Грозном. Да, это уже мы с тобой занимались… Помнишь, нашли в санатории директора Грозненской студии, который, конечно, сказал, что ничего не знает. (Еще мы с Игорем звонили в Грозный редактору передачи, которая, по-моему, сказала, что на студии был пожар и рулон с записью сгорел. — В. П.) Тогда все всего боялись, и записи мы не получили. А достал ее Рязанов, которому я дал координаты — это уже был 1987 год— и рулон ему передали в Москву. (Значит, и в Грозном были поклонники Высоцкого… Дело в том, что было распоряжение по Гостелерадио Чечено-Ингушской АССР: «Фрагмент с участием В. Высоцкого в передаче «Телевизионная гостиная» в эфир не выдавать, видеорулон размагнитить». Но съемка сохранилась, она явилась основой для телепередачи «Летела жизнь» — В. Высоцкий в Чечено-Ингушетии», премьера которой по ЦТ состоялась 25.01.1990 п)

Эльдар Рязанов делал тогда передачи «Четыре вечера с Высоцким». Я дал ему «наводку» на итальянскую запись, и, по-моему, ЦТ эту пленку купило. Мексиканская передача как-то сама пришла в Москву. Я слышал, что работники мексиканского телевидения приехали и подарили эту запись музею. Через Таню Сидоренко — актрису Театра на Таганке — мы узнали о югославской записи. У Татьяны муж из Югославии. Когда Высоцкий снимался в кинофильме «Единственная дорога», там была сделана очень хорошая запись. Рассказывали, что Володя пел, сидя в лодке или на причале, но этой пленки я не нашел и не видел.

А когда мы с программой были в Новосибирске и сидели у Юры Гурова, просто подошли ребята, и кто-то из них сказал:

— Вы знаете, мы работаем на Новокузнецком телевидении, а практику проходили в Ленинграде, там тоже была запись Высоцкого. У нас есть небольшой фрагмент.

— Съемка Виноградова?

— Нет, совершенно другая.

И потом они это прислали: половина песни «Диалог у телевизора». Запись, конечно, была большая, но ее стерли, и остался лишь этот кусок.

После передач Крымовой и Рязанова, в которые мы давали наши материалы, программа «Творческий поиск Высоцкого» сама собой сошла на нет, точнее, потеряла свою актуальность. Вот, Валера, и вся наша история… Да, и уже самое последнее: мы узнали, что Володю снимали японцы, но никаких концов я тогда не нашел. (Позже эта запись появилась в Музее Высоцкого. — В. П.)

А что с Музеем? После того как программа наша закончилась, я предлагал все материалы Музею (там уже крутился Жильцов). С Андреем (А. Бартельс — бывший директор Дома-музея Высоцкого на Таганке, теперь директором является младший сын В. В. Никита. — В. П.) много раз говорили об этом… А всего-то надо было сесть на машину и перевезти пленки из Севиного гаража, а можно было принести и пешком. Они этого не сделали…

А сейчас время другое… Недавно позвонил какой-то мужик — пьяный и очень заикается, и вдруг обращается ко мне «на ты»:

— Привет! Слушай, у нас появились венгерские пленки очень хорошего качества. Мы их дадим тебе, а ты нам то, что у тебя есть…

— Стоп! А с кем я разговариваю?

— А, ну да… Это Роговой Игорь.

— А кто это такой?

— Как это кто?! Я в Музее работаю.

И снова стал перечислять, что им нужно… Говорил просто по-хамски. Ну, я его и послал. Потом трубку взял молодой парень, который говорил вежливо и толково. Я ему объяснил, что мы с 1980 года собирали эти записи, легальными, а чаще нелегальными путями — через знакомых и друзей. Все права на эти передачи и съемки имеют их создатели, вот с ними и договаривайтесь. То, что мы давали эти записи Рязанову и Крымовой, ни о чем не говорит. Они сами решали или не решали проблемы авторского права… Я могу только дать вам все координаты. Но ко мне никто не обратился…

ЮРИЙ КАРЯКИН

Юрий Федорович Карякин — литературовед, философ, автор известных во всем мире книг о Ф.М. Достоевском. В августе 1980 года по просьбе Марины Влади он написал пронзительную статью о Владимире Высоцком, которая в тысячах «самиздатовских» копиях разошлась по стране.

Наш разговор с Юрием Карякиным состоялся в Переделкино 5 октября 1996 года.

— Юрий Федорович, вначале расскажите, пожалуйста, о художественном совете Театра на Таганке.

— Этот совет можно назвать легендарным. Достаточно сказать, что мы — сюда я отношу еще Женю Евтушенко и Андрея Вознесенского, — так вот, мы тогда, сравнительно молодые, смели выступать только последними. Мэтром совета был Николай Робертович Эрдман — человек просто гениальный: и состоявшийся, и не-состоявшийся Гоголь. Человек поразительного ума, остроумия и мудрости. Александр Абрамович Аникст— ну, его и представлять не нужно, всемирно известный шекспировед. И композиторы: Дмитрий Дмитриевич Шостакович (под его музыку идет спектакль «Галилей»), Альфред Шнитке, Эдисон Денисов… Участвовали в совете Эрнст Неизвестный, Капица — сначала старший, а потом и молодой…

Вот такая «академия» — и для участников совета, в первую очередь, но и для актеров — тоже. Каждое заседание само по себе было гениальным представлением — вот если бы тогда догадались их записывать!

Это был закрытый совет, в том смысле, что собирались единомышленники. Ведь практически каждый спектакль Таганки принимался с десятого раза, а иногда вообще запрещался. «Живой» Бориса Можаева— эта история длилась лет 15, наверное, а ведь был гениальный спектакль. «Берегите ваши лица», «Борис Годунов»… Казалось бы, уж куда патриотичнее — спектакль «А зори здесь тихие», но и его тоже чиновники разрешили с громадным трудом. Поэтому мы очень много времени тратили на пробивание всяких инстанций. Приходилось с какими-то замечаниями соглашаться, что-то якобы исправлять, а на самом деле этих принимающих ждали новые сюрпризы. В общем, художественный совет Таганки был достаточно боевым органом, повторяю, это был совет единомышленников. Но в то же время нам не хватало времени на обсуждение собственно художественной стороны, — очень много сил уходило на пробивание спектаклей. При том, что это был такой уникальный художественный совет — КПД был меньше, чем мог бы быть. Вот сейчас вспомнил, что Константин Симонов сыграл большую роль в пробивании «Мастера и Маргариты».