Высадив в Варне Шайке Дана, болгарского офицера и русского лоцмана, корабли снова тронулись в путь. «Пан-Йорк» шел первым, а «Пан-Крессент» — следом за ним. В румынские воды они вошли ночью 27 декабря 1947 года. Это была самая длинная ночь в жизни Йоси.

Разминированный проход был обозначен на воде поплавками, но в темноте эти поплавки были едва различимы, и они шли, ориентируясь преимущественно по компасу и оставленной лоцманом карте.

Все это время Йоси, Гад Гилб и Нисан Левитан безотлучно находились на капитанском мостике, а на носу и вдоль бортов стояли и лежали тридцать молодых ребят с хорошим зрением и, не отрываясь, всматривались в волны, пытаясь разглядеть среди них плавающие мины. В точности как тогда, в Тель-Монде, когда Йоси и его бойцы занимались разминированием дорог. Ведь даже одной-единственной мины, каждая из которых содержала полтонны взрывчатки, было достаточно, чтобы отправить на дно любой из двух кораблей вместе со всеми пассажирами или, по крайней мере, нанести судам серьезный ущерб.

Глаза «смотрящих», которые менялись каждые несколько часов, словно превратились в бинокли, и, чтобы им было легче видеть в темноте, море по обеим сторонам корабля освещалось бортовыми прожекторами.

Йоси приказал, чтобы «Пан-Крессент» шел за «Пан-Йорком» след в след, не отклоняясь ни вправо, ни влево.

Было холодно, шел проливной дождь, дул сильный, сбивавший с ног ветер. Высокие волны заливали палубу водой. Пена покрывала стекло капитанской рубки. В ту ночь двадцативосьмилетнему Йоси потребовалось собрать в кулак все свои душевные силы и проявить всю свою смекалку и находчивость. Решение пройти по «тропинке» ночью, без лоцмана, стало с его стороны проявлением смелости, граничащей с авантюризмом, и неудивительно, что впоследствии сын даст ему кличку Израильский Индиана Джонс, — но Йоси прекрасно осознавал, что на его плечах лежит огромная ответственность за судьбы людей, которых он взялся спасти, и, как всегда, старался корректировать свои эмоции холодным рассудком. Ему требовалась абсолютная уверенность, что жизнь людей, которых он везет, вне опасности, и тридцать добровольцев, которым он поручил искать мины в бурном море, были его единственной надеждой.

Эта ночь оказалась, наверное, самой тяжелой в его жизни. Сделай он тогда одну-единственную ошибку (например, неправильно определил бы высоту волн или местоположение корабля), ускользни от глаз наблюдателей и его собственных хотя бы маленькое пятнышко на воде, не освети луч прожектора хоть одну шальную мину — и могла бы произойти страшная беда, а количество погибших превысило бы число жителей тогдашних Реховота и Ришон-ле-Циона, вместе взятых.

Шторм усилился, и механикам пришлось запустить двигатель на полную мощность. Из-за плотной завесы дождя и качки искать мины становилось все труднее. Прожектора отчаянно пытались прорезать густой занавес ночи. Глаза «смотрящих» все напряженнее вглядывались в темноту.

Нервы у всех были на пределе. На капитанском мостике царило тяжелое молчание.

Йоси ни на секунду не забывал, что везет более пятнадцати тысяч человек по суровому и коварному «морю смерти», в котором невозможно предвидеть, что тебя ждет в следующую минуту. Он помнил, что на дне этого моря лежало несколько тысяч евреев, и знал, что на корабле у него всего пятьдесят спасательных жилетов. «Ты должен это сделать, — твердил он себе. — Ты должен это сделать. На тебя возложена великая миссия, и ты обязан ее выполнить». И вдруг, когда небо осветили первые лучи солнца, он увидел румынский маяк, обозначавший на карте конец «маршрута смерти». Опасная «тропинка» была пройдена! У Йоси возникло ощущение, будто они шли по ней целую вечность, но в действительности они миновали ее довольно быстро и даже не отклонились от графика.

На капитанском мостике все с облегчением вздохнули. На палубу начали выходить пассажиры.

Йоси улыбнулся, потянулся и пошел в трюм пить чай, а Гад Гилб положил голову на штурвал и мгновенно отключился.

Однако время для полного расслабления еще не настало. Ведь впереди их ждали новые и не менее трудные испытания — Босфор, Дарданеллы и жаждущий их проучить флот его величества.

Возле маяка «Пан-Йорк» и «Пан-Крессент» свернули на восток, еще через какое-то время — на юг и со скоростью десять миль в час поплыли в направлении Босфора. Они прибыли туда, как и планировали, в субботу в полдень.

Необходимость появиться там именно в это время объяснялась тем, что в этот час на турецкой санитарной станции, где входящие в Босфор суда проходили обязательный досмотр, должен был дежурить подкупленный генерал, с которым за две недели до этого встретился и поговорил по душам Мойше Перельман. «Англичане, — рассказал генерал Перельману, — требуют от нас задержать ваши корабли под любым предлогом, причем невзирая на международный закон, запрещающий препятствовать кораблям проходить через проливы, и мы вполне можем это сделать. Ведь в процессе санитарного досмотра всегда можно к чему-нибудь придраться. Мы можем сказать, например, что ваши суда не соответствуют санитарным нормам, вызовем военных, арестуем корабли, и англичане, таким образом, добьются своего».

Когда «Пан-Йорк» и «Пан-Крессент» подходили к Босфору, Йоси очень волновался. Слишком много факторов работало против них. «Если генерал нас подведет, — думал он, — все наши усилия окажутся напрасными и Эрнест Бевин почувствуют себя победителем». Однако все прошло на удивление гладко.

У входа в пролив на борт «Пан-Йорка» поднялась группа мрачного вида полицейских и офицеров санитарной службы, и после досмотра корабля их начальник хмуро заявил, что подписывать разрешение на проход через пролив не будет.

— Понимаю, понимаю, — сказал Йоси и как бы невзначай протянул ему позолоченную ручку. — А может быть, все-таки подпишете, а? По-моему, такой хорошей ручкой грех не подписать. Тем более что теперь она ваша.

Начальник смущенно взял ручку и неуверенно спросил:

— А как насчет моих товарищей?

— Не волнуйтесь, — успокоил его Йоси, — товарищей тоже в обиде не оставим. — И раздал всем спутникам начальника по такой же ручке. — Кстати, — спросил он, — вы не знаете, который час? — Офицер взглянул на часы. — Ай-яй-яй, — покачал головой Йоси. — Такой уважаемый человек, а не стесняется надевать на руку такие дешевые часы. По-моему, вам больше подойдут вот эти. — И вручил ему золотые. Такие же часы он раздал и всем остальным, а в придачу дал каждому еще и по золотому соверену. — Ну что? — спросил он, закончив раздавать подарки. — Этого достаточно?

— Вполне, — кивнул начальник, подписывая разрешение, и дал своим подчиненным знак покинуть корабль.

Когда командующий английским флотом узнал, что «Пан-Йорк» и «Пан-Крессент» пропустили через Босфор, он был взбешен. У англичан с турками была договоренность, согласно которой офицеры санитарной службы должны были к чему-нибудь придраться, задержать корабли и известить об этом английского консула. Чтобы узнать, почему это не было сделано, командующий немедленно позвонил тому самому генералу, которого подкупил Перельман. Однако к этому моменту генерала уже и след простыл, и ему пришлось разговаривать с дежурным, который объяснил, что сейчас суббота, у генерала выходной и он будет только в понедельник. Когда же англичанин потребовал его срочно разыскать, дежурный сказал, что сейчас генерала нет в городе, но как только он вернется, то обязательно перезвонит, и попросил англичанина оставить свой номер телефона. Англичанин не знал, что обо всем этом Перельман договорился с генералом заранее.

Войдя в Босфор, корабли сделали небольшую остановку в Стамбуле возле причала, застроенного большими кафетериями, взяли на борт нового лоцмана и отправились дальше. Пассажиры высыпали на палубы, чтобы полюбоваться красивыми пейзажами, а Мойше Перельман стоял на стамбульском причале и провожал корабли глазами. Возле него, спиной к морю, стояли трое сотрудников английского посольства, с которыми он был знаком и которые, по-видимому, еще не знали о том, что произошло, и он услышал, как один из них злорадно сказал: «На этот раз мы им здорово врезали!»