Поглядывая маленькими глазками, спрятанными в дряблых, морщинистых веках, на проезжавшие великолепные московские пушки, Шиг-Алей не очень-то восторгался ими, не возлагал на них больших надежд, связанных с его воцарением в Казани: много было подобных походов!

По смерти Магмет-Аминя, последовавшей в декабре 1518 года, встал вопрос: кому быть царём в Казани? Василий Иванович решил поставить на казанский престол его — внука Ахматова. О Аллах, как давно это было — ровно три десятка лет назад! Но не долго пришлось царствовать Шиг-Алею, уж больно откровенно он угождал своему господину Василию Ивановичу, во всём предпочитал выгоды великого князя интересам казанцев. Наиболее знатные вельможи постоянно мутили народ, и когда весной 1521 года Сагиб-Гирей явился с крымцами под Казань, город сдался ему без сопротивления. Шиг-Алею и русскому воеводе была предоставлена возможность беспрепятственно выехать в Москву. Так бесславно закончилось его первое царствование в Казани.

В последующие годы Шиг-Алей не раз ходил вместе с русскими полками против казанцев. Летом 1530 года на Казань выступила русская рать, возглавляемая Михаилом Львовичем Глинским и Иваном Фёдоровичем Бельским. О Аллах, где-то они теперь! А он, Шиг-Алей, всё ещё радуется жизни… Казанская крепость оказалась совершенно беззащитной, но из-за глупого местнического спора главных воевод не была взята. За ту оплошку Василий Иванович строго наказал Ивана Бельского, заточил в темницу и хотел было даже казнить, но не тронул родственника своей молодой жены Михаила Глинского. И хотя Казань не была взята, там вошли в силу те, кто был на стороне русского великого князя, уж очень много оказалось недовольных Сафа-Гиреем, преступившем клятвенное обещание. Казанские послы били челом, чтобы государь дал им опять Шиг-Алея, потому что тот земли казанские никогда не грабил, а невзлюбили его лихие люди. Пусть государь отпустит его на Казань и даст наказ, как его дело беречь и тамошних людей жаловать. Василий Иванович велел спросить их: «Как вы поехали к нам, был ли вам наказ от князей и от земли просить у нас в цари Шиг-Алея?» Послы отвечали: «Такого наказа нам не было. За каким делом нас послали, о том деле мы и били челом; а теперь бьём челом, чтоб государь нас пожаловал, велел нам ему служить, а Сафа-Гирею служить не хотим: Сафа-Гиреем мы умерли, а государевым жалованием ожили. Сафа-Гирей послал нас за великими делами, но что мы здесь ни сделали, он всё это презрел, от нас отступился; а если мы ему не надобны, так и он нам не надобен. А в Казани у нас родня есть, братья и друзья, а которые попали в руки людям великокняжеским, у тех у всех отцы и братья, родственники и друзья в Казани. Как только мы придём к Васильсурску и пошлём к ним грамоты, так они за нас станут». Василий Иванович посоветовался с боярами и со своими людьми в Казани и отпустил его, Шиг-Алея, и послов, но не в Васильсурск, а в Нижний Новгород — так было безопаснее. Когда пришли в Казань грамоты от послов из Нижнего, казанцы выгнали Сафа-Гирея и его советников, крымцев и ногайцев перебили, а жену отправили к её отцу, ногайскому князю Мамаю. Вместе с тем казанцы не одобрили намерения послов призвать на царство Шиг-Алея. Памятуя о злобности и злопамятности многих татарских правителей, они боялись, что Шиг-Алей начнёт мстить им за то, что его выгнали десять лет назад, потому просили великого князя Василия Ивановича отпустить к ним не Шиг-Алея, а его младшего брата Еналея, владевшего на Руси Мещерским городком. Великий князь удовлетворил их просьбу, отпустил Еналея в Казань, а Шиг-Алею дал в кормление Каширу и Серпухов — крупные русские порубежные города. Но он, Шиг-Алей, не оценил великодушия Василия Ивановича, обида затмила его разум, и он стал писать своим людям в Казань и иные города без ведома великого князя, запамятовав о том, что у того повсюду видоки и послухи. Василий Иванович посчитал, что Шиг-Алей нарушил свою присягу, за что свёл его с Каширы и Серпухова и послал в заточение на Белоозеро. Братом же его, Еналеем, в Москве были довольны: тот во всём был послушен русскому господину, даже когда надумал жениться на дочери казанского мурзы, испросил согласия Василия Ивановича на этот брак.

Так бы и царствовал его братец, да осенью 1535 года царевна Горшадна, сестра Магмет-Аминя, и князь Булат прикончили Еналея за городом, на берегу реки Казанки, и вновь призвали из Крыма Сафа-Гирея, которого женили на Еналеевой супруге, дочери ногайского князя Юсуфа.

Однако сторонники русского великого князя не смирились и обратились к юному Ивану Васильевичу с посланием: «Нас в заговоре князей и мурз с пятьсот человек. Помня жалование великих князей Василия и Ивана и свою присягу, хотим государю великому князю служить прямо, а государь бы нас пожаловал, простил царя Шиг-Алея и велел ему быть в Москве; и когда Шиг-Алей будет у великого князя в Москве, мы соединимся со своими советниками, и крымскому царю в Казани не быть». Получив это послание, великая княгиня Елена Васильевна посоветовалась с боярами и приказала освободить Шиг-Алея из заточения. Его привезли с Белоозера в Москву в декабре 1535 года.

В заточении Шиг-Алей сохранил присутствие духа, полагая, что, несмотря на допущенную им оплошку, он всё ещё нужен русскому великому князю в борьбе за казанский престол. Воинственным и кровожадным Гиреям крымским мог противостоять только высокорождённый царь, а ведь он — внук последнего хана Золотой Орды, поэтому в Москве и пеклись о нём. В свою очередь Шиг-Алей не мыслил себя вне союза с русским великим князем. Он понимал, что Золотая Орда канула в Лету и никогда уже Москва не будет платить дани татарам: умерла та курица, которая несла им золотые яйца. Образ жизни крымцев и казанцев, основанный на грабеже русских, литовцев, поляков и иных народов, на подачках, взимаемых в обмен на шертные грамоты, считал обречённым. Новые времена настали, и жить надо было по-иному. К сожалению, этого не понимали Гирей, пытавшиеся силой восстановить то, что безнадёжно ушло в прошлое. Ныне Русь велика и могуча, поэтому бесконечные наскоки на неё со стороны казанцев и крымцев могли закончиться только одним — покорением их русским царём. В этом был глубоко убеждён умудрённый житейским опытом седобородый Шиг-Алей. Он не удивился тому, что его призвали с Белоозера в Москву и с большим почётом приняли в великокняжеском дворце. А было это двенадцать лет назад…

— Хороши ли пушки, Шиг-Алей? — царь Иван Васильевич спросил горделиво, с усмешкой.

— Хороши, ой как хороши! Никогда ещё не было у тебя, государь, столько пушек.

А мысли всё норовят убежать в прошлое, видать, стар стал Шиг-Алей, коли многое вспоминается и не очень занимают его эти блестящие пушки, предназначенные для разрушения крепких стен Казани. Почему-то не верится, что они помогут ему стать властелином над казанцами. Тяжкое предчувствие гнетёт: не к добру этот поход, эвон, что вокруг творится — положено быть метелям да морозу, а с неба льёт дождь, как будто бы наступил апрель.

Шиг-Алей покосился на царя: осьмнадцатый год пошёл, а как мужик-рослый, сильный, широкогрудый… Когда же привезли Шиг-Алея с Белоозера, ему пять годков всего было, сидит на месте отца своего, а ножки до пола не достают, под них скамеечка дивной работы подставлена. Помилованный встал на колени и обратился к мальчику со словами:

— Отец твой, великий князь Василий Иванович, взял меня, детинку малого, и жаловал как отец сына, посадил царём в Казани; но, по грехам моим, в Казани пришла в князьях и людях несогласица, и я опять к твоему отцу пришёл на Москву. Отец твой меня пожаловал в своей земле, дал мне города, а я, грехом своим, перед государем провинился гордостным своим умом и лукавым умыслом. Тогда Бог меня выдал, и отец твой меня за моё преступление наказал, опалу свою положил, смиряя меня; а теперь ты, государь, помня отца своего ко мне жалованье, надо мною милость показал.

Великий князь велел царю встать, позвал его к себе карашеваться и усадил с правой руки на другой лавке, а потом, подарив ему шубу, отпустил на подворье. Но Шиг-Алею хотелось полностью восстановить доверие к себе со стороны московских государей; ему казалось, что разговор с малолетним правителем мало что дал в этом отношении, поэтому бил челом, чтоб дозволено ему было представиться и великой княгине. Елена Васильевна, узнав о его челобитье, посоветовалась с боярами, прилично ли быть у неё татарскому царю: по смерти мужа прошло всего два года, и она считала своим долгом по всем вопросам спрашивать мнение бояр. Те решили, что принять Шиг-Алея правительнице прилично, потому что великий князь мал и государственная власть лежит на ней. И вот 9 января 1536 года Шиг-Алей явился на приём к правительнице. У саней его встречали влиятельный боярин Василий Васильевич Шуйский и любовник Елены Иван Фёдорович Овчина-Телепнёв-Оболенский с двумя дьяками. Когда же царь вошёл в сени, его приветствовал сам юный великий князь с боярами. Такая встреча убедила Шиг-Алея в том, что в Москве по-прежнему возлагают на него большие надежды в борьбе с Казанью, но он ничуть не возгордился, держал себя скромно, как подобает верному слуге. Войдя в палату правительницы, Шиг-Алей ударил челом в землю и сказал: