— Ну как, поглянулся вам мой струг?

— Хорош. Сколько просишь за него, хозяин?

— Немного — всего два рубля.

— Да нам карбас с парусом и бичевом отдавали за полтора рубля, а ты за такую лодчонку два просишь. Совесть-то у тебя есть?

Казалось нижегородец смутился, он и в самом деле заломил цену немалую в расчёте на то, что разбойнички торговаться не будут.

— Сколько же вы дадите?

— Рубль.

— Так уж и быть, уступлю полтинничек.

— Рубль и десять денег, больше не дадим, купим другое судно.

Вознамерившись обзавестись землёй, Кудеяр решил не разбрасываться деньгами, как нередко делал раньше. Нижегородец согласился.

— По рукам, добрый молодец.

Отправив Филю с Корнеем за продуктами на торжище, Кудеяр с Олексой занялись подготовкой струга к плаванию — проверили парус, опробовали вёсла, руль. Катеринка с Любашей навели на судне порядок: натаскали сена, покрыли его холстинами — получились пахучие постели. А потом, не мешкая, развели костёр — сварили из купленных тут же стерлядей уху. Так что когда все собрались, сразу же приступили к трапезе.

Вскоре начало смеркаться, и хотя Кудеяр приказал ложиться спать, чтобы спозаранку отправиться в путь, молодёжь долго не могла угомониться: Филя с Корнеем, закупавшие еду, успели заскочить в кабак и пропустить по чарочке, Олексу же волновало ожидание скорой встречи с родными в Веденееве, с которыми он не виделся четыре года. Корней вскоре ушёл в носовую часть судна к своей Любаше, Кудеяр уединился с Катеринкой, а Филя с Олексой вели на корме задушевную беседу.

— Путь у нас, Олекса, долгий, и днём отоспимся вволю, а сейчас не до сна, уж больно хорошо вокруг. От дивной красоты, сотворённой Всевышним на радость людям, в душе то слёзы вскипают, то песня родится. Хочется взять в руки гусли и громко петь о красоте земли Русской, Волги привольной. Глянь на то облако- померкло оно, и словно тёмный дракон распростёрся по небу, пожрав вечернюю зорю. От воды теплом веет, а река- словно баба во сне разметалась и сладко так дышит.

— А у тебя, Филя, баба была?

— Много их было, я ведь при кабаке жил, а там всякий народ обретается как мужского, так и женского пола. Но ты ведь не про них спросил — много ли проку в кабацких бабах? В молодости о такой девахе мечтается, коя жар-птице подобна. Вот и я так же мыслил в юные годы. Увидел раз в Белозерске девицу — Кузнецову дочь и ошалел от счастья. Она хохотушкой была, мои шуточки-прибауточки по нраву пришлись ей, стали мы встречаться. Да только всё это понапрасну было: посватался к моей красуле купчик — его отец солью в Белозерске торговал, — она меня тотчас же забыла. Что о них, бабах, говорить, глянь, какая красотища вокруг!

— В Белозерске так же лепотно?

— Об эту пору там ночи светлые, глянешь — вокруг всё белым-бело: белая вода в озере, белое небо над ним. Ярмонка там бывала о сборном воскресенье[157] да о средохрестье[158]. А в Кирилловой монастыре ярмонка справлялась во Введеньев день[159], в Успение Богородицы да в день смерти основателя монастыря Кирилла Белозерского[160]. Торгуют три-четыре дня, народ бесчинствует — шумит, песни горланит, драки учиняет, великое бесчестие творит богомольцам, сбирающимся в эти дни в монастыре. И тогда святые отцы били челом великому князю, чтобы запретил он торговым людишкам собираться возле обители. Тот согласился. Ярмонки было прекратились, но вскоре всё пошло по старине, ибо поняли монастырские старцы: не в их интересах изгонять торговых людишек, потому как через них казна монастырская полнилась. Ради денег смирились они с бесчестием. А по мне так хоть каждый день — ярмонка. Люблю скоморошничать, людей забавлять. Схлынет веселье — в душе слёзы вскипают, грустно становится. Слышь, как монахи в церкви всенощное бдение служат, складно поют- век бы слушал.

— Заболтались мы с тобой, Филя, вон уж утренняя зорька проглянула.

— Пора и нам соснуть, Олекса.

Казалось, только на миг глаза смежились, а уж совсем светло вокруг, солнышко припекает. Сели за вёсла, чтобы вывести судно на речной простор, а там тёплый южный ветер вздул парус, и струг своим ходом устремился вверх против течения.

В тот же день слева по борту миновали Балахну у Соли — город, построенный десять лет назад, в бытность Елены Глинской, на месте небольшого поселения. Славится Балахна соляными варницами, принадлежащими посадским людям. И хоть недавно возник этот город, посад его велик и многолюден. Зелёные луга подступили к самым домам.

Отец Андриан открыл книгу с духовными стихами. Ему особенно нравилось стихотворение про Иоасафа-царевнча и пустыню:

Эти слова были созвучны его собственным помыслам, душевным устремлениям. Дочитав стихотворение до конца, Андриан встал перед иконами на колени. Сперва он молился за Русскую землю, за всех людей, населяющих её, а потом уж за всех родственников и знакомых.

— Излей благодать Твою, Боже, на Русь святую и весь люд русский. Да соединятся все народы, её населяющие, в одну семью, Тебя, Отца Небесного, единомысленно исповедающую, всю жизнь свою по вере устрояющую, да будет едино стадо и единый Пастырь. Да будет хлеб насущный и духовный для всех без изъятия. Пошли, Господи, делателей добрых на русскую ниву твою, да огласят они её глаголами правды Твоей, да просветят её примером жизни по вере. Пошли, Господи, народу русскому чуткость сердца, да разумеет он святые речи избранников Твоих, да разумеет он святую волю Твою и неизменно и с радостью творит её, да будет Русь воистину свята, да соединится она единомысленно и единодушно в одно единое царство Христово, мыслию, словом и делом верное Богу и Христу его… Излей, Господи, благодать Свою на верных друзей моих- покойных Гришу и Парашу и ныне живущих Афоню и Ульяну, а также на детей их — Якима, Ивана, Ерофея, Мирона, Неждана и Настасью…

Стук в дверь прервал его молитву.

— Войди, — произнёс Андриан, не вставая с колен. На пороге показался Афоня.

— Лёгок на помине, Афонюшка, а я только что молился за тебя и твою семью.

— Твоими молитвами, отец Андриан, мы и живы. Но не один я явился к тебе, следом за мной увязался из Москвы Ивашка, да по дороге заболел, еле дотащил его до скита.

— Где же он?

— Лежит возле кельи.

— Давай внесём его сюда да положим на лавку.

Ивашка был без сознания, хрипло, с трудом дышал.

— Есть у нас знахарка Марья Козлиха, она травами разными болящих лечит. А к ней прибилась сиротка Акулинка, которая превзошла свою наставницу в её ремесле: коснётся кого рукой, тот сей же миг на поправку идёт. А уж набожная какая! Только её в церкви и видно. Не иначе как сам Бог помогает ей лечить людей.

— Ты бы позвал, не мешкая, знахарок-то, боюсь, не помер бы Ивашка, дюже плох он.

Андриан вышел из кельи и вскоре вернулся со стройной миловидной девушкой. За последний год Акулинка вытянулась, похорошела. Глянула она на Ивашку, разметавшегося на лавке, и смутилась.

«Сколько раз видела я его во сне, а он, оказывается, на самом деле есть на белом свете, и вот свёл нас Господь в этой келье».