— Из Москвы мы, везём великокняжескую грамоту нижегородским боярам.

— О чём та грамота?

— Великий князь Иван Васильевич жениться удумал, вот и требует в своей грамоте от бояр везти напоказ наместникам своих дочерей-девок.

— Давай сюда грамоту!

Чернобородый замялся.

— А ну живо, не то обреем твои кудри вместе с головой! — пригрозил Елфим.

Гонец со вздохом достал из-за пазухи великокняжескую грамоту.

— А теперь разболокайтесь!

— Не губите нас, люди добрые, детушки у нас дома малые! — Чернобородый встал на колени.

— Кудеяр, Филя и Олекса пусть тоже разоболокаются.

Друзья, не мешкая, сбросили ветхую одежонку, бросили её гонцам. Те, поняв, что их пощадили, быстро разделись.

— Мы сами отвезём эту грамоту боярам, — обратился Елфим к чернобородому, — а вы поспешайте назад, не то худо вам будет.

Ватажники громко захохотали, заулюлюкали вслед затрусившим в гору гонцам. Кудеяр, Олекса и Филя нарядились в их одежду, сели на коней.

— Ну как, похожи мы на великокняжеских гонцов?

— Похожи, похожи!

— К кому повезём грамоту?

— К Плакиде Иванову, — предложил Ичалка, — уж больно у него девица хороша, в самый раз для великого князя.

Все так и покатились со смеху.

— Так тому и быть, — согласился Кудеяр, — вы ждите здесь купеческий обоз, а мы поедем в гости к боярину Плакиде. Не подеритесь, когда дуванить[127] почнете. Справитесь без нас?

— Обойдёмся, — ответил Елфим.

Помимо Корнея и Ичалки с ним остались ещё три парня, недавно прибившиеся к их ватаге.

Плакида Иванов, напарившись в бане, бражничал вместе с приказчиком Нестором.

— У нас тут житьё вольготное, — вслух размышлял боярин, — сами себе хозяева. А в Москве — был я там летось — не жизнь, а морока. Грызутся между собой бояре, удержу нет. Как загрызут кого, у того великий князь вотчину на себя отписывает. А уж греха-то, греха-то сколько везде, ну прямо-таки содом! От шума звон в ушах стоит, никакого тебе благочестия!

Нестор, потягивая из ковша брагу, согласно кивал головой.

— У нас одно плохо, — продолжал Плакида, — по лесам лихих людей развелось немало, отчего приходится всё время быть настороже. Поблизости шайка Елфима озорует, не приведи, Господи, к нам нагрянет.

— К нам не нагрянет, потому как стража у нас надёжная. Сам каждую ночь проверяю воротника. Раньше, случалось, сторожа ночью засыпали. Так я проучил их как следует, надолго запомнили.

— Ценю твою службу, Нестор, сам видишь, держу тебя в приближении, никому так не доверяю, как тебе.

В горницу вбежал воротник Маркел.

— Беда, боярин-батюшка, гонцы великого князя пожаловали!

— Гонцы, говоришь, из Москвы прибыли? Чего это от меня государю надобно?

Двери распахнулись, в горницу вошли Кудеяр, Олекса и Филя.

— Здравствуй, боярин.

— Спаси вас Бог, люди добрые, кто вы такие да чем пожаловали?

— Мы гонцы великого князя Ивана Васильевича, привезли тебе от него грамоту.

— Вот радость-то какая! — Плакида подобострастно улыбнулся. — Где же та грамота?

— Вот она.

Боярин долго рассматривал великокняжескую печать.

— Вижу — истинная та грамота, только вот стар я стал, глаза совсем ничего не видят, так ты уж прочти мне, добрый молодец, чего хочет от меня государь.

Кудеяр с важным видом произнёс:

— Когда к тебе, боярин Плакида, эта грамота придёт, то ты ни под каким видом свою дочь Агриппину не таи, а вези в Нижний Новгород к наместнику на смотрины невест. Если же ты свою дочь-девку утаишь, то быть тебе от меня в большой опале и казни.

Плакида опешил от услышанного.

— Дай грамоту, я сам прочту! — Боярин не мог поверить, что государь приказал ему везти своё неказистое детище в Нижний Новгород к наместнику. — Врёшь ты, парень, нету в грамоте моего имени.

— Ты меня не порочь понапрасну; государь писал грамоту всем боярам, а значит, и тебе!

— Да куда я такую повезу?

— Какую такую? Может, она у тебя не девка?

— Девка, девка она, вот вам истинный крест! Да только…

— Что — только? Или ты, Плакида, удумал идти встречу великому князю?

Боярин окончательно растерялся.

— Глаза у неё… Да разве я перечу государю? Коли велит, завтра же повезу Агриппину в Новгород.

— То-то же! Устали мы, боярин, с дороги.

— Устали? Да и проголодались небось? Эй, Василиса, вели накрывать на стол, пожаловали к нам гости из Москвы, от самого великого князя Ивана Васильевича, дай Бог ему здоровьица!

— Сей миг, батюшка, накроем столы-то, — засуетилась Василиса.

Тотчас же набежали девки и бабы, натащили из погребов и амбаров всякой всячины. На столе появились меды разные, брага и даже фряжское вино.

— Выпьем, гости дорогие, за нашего государя-батюшку Ивана Васильевича, да пошлёт ему Господь Бог пригожую невесту!

Много было выпито в этот день. У Нестора уж и язык не ворочается, с мрачным видом смотрит он куда-то в угол.

— Эх, кабы гусли сюда! — мечтательно вздохнул Филя.

Кудеяр незаметно наступил ему на ногу.

— Гусли, говоришь? — встрепенулся задремавший было хозяин. — Василисушка, вели Буслаю-гусляру явиться сюда, пусть позабавит нас своей игрой.

Явился горбатенький Буслай-игрец. Молодёжь в пляс пустилась, шум, смех. Никто и не заметил, что Филя куда-то исчез. Угомонившись, опять сели за стол.

— Филя-то куда подевался? — забеспокоился Плакида.

— Да он на двор пошёл охолониться, — соврал Кудеяр.

Наконец и Филя появился, раскрасневшийся, довольный.

— Куда это ты, голубок, улетел от нас?

— Да на двор нужда погнала.

— Долгонько же тебя не было.

— Живот разболелся, сил нет.

— Уж не съел ли чего нехорошего?

— Ничего, пройдёт, — успокоил хозяина Кудеяр, — у него часто так бывает.

Под вечер стали прощаться.

— Переночевали бы уж, а утресь отправились бы в путь-дорогу, — упрашивал хозяин; молодёжь ему поглянулась, развеяла скуку.

— Нельзя, боярин, дело у нас важное, государево, поспешать нужно к тем, у кого дочери-девки есть.

— Ну-ну, не стану задерживать, не дай Бог прогневить государя-батюшку. К кому же вы отсель поедете?

— О том с тобой хотели посоветоваться.

— У боярина Микеши Чупрунова дочка уж больно хороша! Всяк, кто видел, хвалит её сверх всякой меры.

— К нему и подадимся.

— Езжайте с Богом.

— А ты, боярин, когда повезёшь свою дочь в Нижний Новгород?

Плакида замялся.

— Может, не стоит мне ехать-то?

— Упаси тебя Бог не поехать! Государь наш уж больно лют, слышал, поди, как он боярина Андрея Шуйского покарал?

— Слышал, голубок, слышал, страх Господень.

— Положит на тебя государь опалу, велит казнить лютой казнью; станешь потом сожалеть, да поздно будет.

Боярин поёжился.

— Государева воля — Божья воля, завтра же повезу Агриппину в Нижний.

Отъехав от поместья Плакиды Иванова версты две, молодцы почли хохотать да зубоскалить над боярином.

— Ты-то куда, Филя, запропастился во время пира? Я уж обеспокоился: ну как тебя боярские слуги схватили да куда-нибудь уволокли.

— Меня и в самом деле поволокли, да только в постель пуховую, в перины лебединые.

У Олексы от удивления глаза на лоб полезли. — Кто же тебя, Филя, в перины-то поволок?

— А она самая — дочка-девка.

— Врёшь ты, Филя! Тебе соврать, что блин сожрать.

Филя перекрестился.

— Вот вам истинный крест: как говорю, так и было. Вы-то спиной к лесенке, что в горницу боярской дочери ведёт, сидели, потому ничего и не видели. Я же смотрю- дверь в ту горницу ходуном ходит и время от времени из-за неё харя здоровущая выглядывает. Встретимся мы глазами — харя за дверь, а рука харина какие-то знаки подаёт. Дошло до меня наконец, что дочь-девка велит мне к ней устремиться. Я и не стал терять времечка: пока Плакида клевал носом, я по лесенке-то да и наверх в ту самую горенку и угодил.